Чудодей
Шрифт:
Станислаусу стало стыдно.
— Что я натворил! Я напугал ее, и она совсем ушла.
— Не дальше как за дверь. Стоит, верно, там и хихикает.
— Уши вянут слушать, как ты говоришь о святой женщине, вот что я тебе скажу.
— Мои глаза меня не обманывают, таково мое мнение.
Через неделю на имя Станислауса пришло казенное письмо из Вильгельмсталя. Станислаус зубами надорвал конверт. На листе бумаги — две строчки: «Названное лицо выбыло в неизвестном направлении». Следовали печать и подпись.
Громоздящиеся тучи мыслей на время улеглись в голове у Станислауса.
— Все равно, как там, — начал он. — Я, может, тебя обидел, но ты нашел ту племянницу?
— Нет, она, помоги ей бог, отправилась искать меня.
— Дай объявление в газету, что ты находишься здесь.
Оба долго молчали. Под вечер столяр возобновил разговор:
— Если у нее родится ребенок от тебя, так можешь сэкономить деньги на объявление. Кто должен платить, того всегда найдут.
— Мели все самое плохое, мели! Так уж ты создан, — сказал Станислаус.
Молчание.
Каплями, как густой сироп, падали дни в бездонную бочку прошлого. Станислаус не отправил объявления в газету. Он отдал себя полностью на волю божью. Смирился. Может, бог только для того и послал Миу на землю, чтобы наказать Станислауса за его строптивость. В книгах, которые он читал, святые подвергались не меньшим испытаниям.
Теперь бог, верно, послал ему сестру Винету. В глазах ее не вспыхивали жаркие искорки, как у Марлен или у Мии, когда он взглядывал на них. А ведь даже в глазах у Людмилы под толстыми стеклами очков вспыхивали такие искорки. Нет, сестра Винета отвечает кротким взглядом на его взгляд. Что это, новая ловушка, которую ставит ему бог? Ведь он, бог, был свекром Винеты и, естественно, не хотел, чтобы жена его сына интересовалась Станислаусом.
В один погожий солнечный день сестра Винета явилась с ножницами в руках. Она присела на край кровати и разрезала ему гипсовую повязку. Рука, мол, зажила. Станислаус почувствовал, как сладостный ветерок греха кружит ему голову. Он взял руку Винеты в свои. Она посмотрела на него. Он погладил восковую ручку. Винета вздрогнула. Она отняла у него руку.
— Не держите мою руку, даже если вам больно!
Столяр подмигнул Станислаусу. Станислаус покраснел. Он едва не посягнул на невесту господа Иисуса. Как низко он пал! Монашка ушла. Станислаус мог свободно двигать рукой. Столяр приподнялся на кровати.
— Ну и умник же ты, нечего сказать, хоть ты на меня и опять обидишься. Неужели ты думаешь, что она позволит так обращаться с собой при свидетелях? Если бы ты лежал в отдельной палате и не на счет больничной кассы — вот тогда другое дело!
Станислаус повернулся к стенке.
— Я не удивлюсь, если тебе однажды отпилят ногу за все твои греховные речи.
Через два дня он явился в пекарню. Хозяин набросился на него:
— Место твое занято, бродяга, буян!
Он выгнал Станислауса на улицу. Ядовитые слова, шипя, носились вокруг Станислауса, как рой зеленых навозных мух.
— По щекам бы тебя отхлестать, вот что. За мой счет сломать себе руку! А я за каждого встречного и поперечного плати страховку в больничную кассу?!
Станислаус посмотрел на дорогу. Отныне только она, верно, родина ему.
32
Станислаус попадает к творцу соленых палочек, проникает в тайны первозданных туманностей и отвергает девушку, похожую на голубку.
Отныне он носил два дорожных узелка: один — с вещами пекарского подмастерья, другой — с жизненным опытом.
Миа его одарила; но она и другим не отказывала в своей ласке и проворными ножками оттолкнула его любовь. Он решил спасти ее, вернуть на путь истинный. Он отыщет ее. Он верил в нерастраченное могущество своей любви. Станислаус вновь обратился к своим тайным силам и некоторое время находил в них поддержку. Он думал, упорно думал о Мие, пока в каком-то городе не увидел ее стоящей перед витриной магазина, а в другой раз — лежащей ничком в придорожной канаве. Когда на его оклик оглянулась незнакомая девушка, он неуклюже извинился и покраснел до ушей.
Не оставаться же ему век на проселках и дорогах! Ведь какая-нибудь крыша над головой нужна. Он жаждал общения с книгами, в которых мог найти ответ на свои вопросы, он жаждал тепла и, если посчастливится, человеческой любви. Он не бездомная собака. Его все еще не покидала обида и горечь, застрявшие в нем от одного слова, которое швырнули ему в лицо. От слова — бродяга.
Он бросил якорь в пекарне; здесь хозяин мечтал вырваться из тесноты мелочной торговли на простор поставленного на широкую ногу предприятия.
— Работай хорошо, и ты пойдешь в гору, — сказал он Станислаусу.
Станислаусу хотелось «пойти в гору», он довольно низко опустился, этакий бродяга проселочных дорог.
В пекарне стоял горьковатый едкий запах. Он исходил от поджаристых палочек, величиной в сигару и почти такого же цвета. Это были соленые печенья, посыпанные тмином. Святые дары для пивопоклонников.
Соленые палочки были священными изделиями этого предприятия. После обеда ученики укладывали по три палочки в пергаментные пакетики с синей печатной надписью: «Соленые палочки Папке с пастой экстра».
Когда вечерний мрак падал на застроенный дворик пекарни, там, на шаткой скамейке, собиралась стайка детей школьного возраста. Детей, которым бедность родительского дома не позволяла досыта поесть хлеба и обувала их в дырявые ботинки. Гам стоял такой, точно во двор опустилась стая перелетных птиц.
— Хозяин, хозяин! — У входа в квартиру Папке стоял на часах рыжеволосый малыш. — Идет!
И сразу все стихло — ни крика, ни драки, ни болтовни. Слышно лишь поскрипыванье корзин. Хозяин пекарни остановился на пороге, самодовольно наслаждаясь тишиной. Это была его тишина, плод воздействия его значительной персоны. Он провел гребешком по своей английской бородке, смерил взглядом рыжего малыша и сказал:
— Опять эти башмаки?
Малыш, переминаясь с ноги на ногу, старался прикрыть дыры на башмаках.
— Разве ты не зарабатываешь каждый день кучу денег?
Малыш печально кивнул.
Папке вошел в пекарню с распухшей от важности душой. Он осмотрелся, потянул носом, достал гребешочек, снова расчесал на пробор бороду и жестом подозвал Станислауса.
— Ну вот, теперь посмотрим, можешь ли ты быть у меня управляющим.
Станислаус, бродяга проселочных дорог, — управляющий? Он благословлял час, когда ступил в дом этого пекаря. Он отсчитывал пакетики, бросая их в корзины ребятишек.