Чудовища в янтаре-2. Улица моя тесна
Шрифт:
— Отстреливайте только тех, кто нападает на города, — сказал Сварог. — Да, нападения на корабли были?
— Пока нет.
— Ну что же… За остальными пока что просто наблюдайте, выясните точное количество… и планируйте истребление всех. В качестве питомцев зверинца они меня нисколечко не интересуют… хотя, конечно, пару-тройку следует непременно взять живьем для вдумчивого изучения. Когда раздадите приказы, возвращайтесь туда, — он мотнул головой в сторону зала. — Время у нас есть, не стоит раньше времени грузить людей новыми хлопотами. Пусть повеселятся как следует, коли уж выпал случай…
…Он стоял на чисто вымытой палубе жангады, ввиду некоторых обстоятельств огороженной проволочной сеткой в рост человека. Рядом, время от времени вздыхая, торчал староста, неофициальный зятек чертов, чтоб ему в неглубокой луже
Заложив руки за спину, Сварог смотрел на косолапившего у сетки малыша — говорить он еще не умел, но ходил более-менее уверенно. В который раз пытался развить в себе отцовские чувства, по получалось плохо: что-то такое он испытывал, но по недостатку опыта представления не имел, отцовские ли это чувства или что-то другое. Латойя, все в том же платьице из рыбьей кожи, с ожерельем из золотых монет на шее, стояла поблизости, бросая на Сварога робкие взгляды. Красивая все-таки девка — но из-за обстоятельств их знакомства Сварог ничего к ней не испытывал, даже обычного мужского желания.
— Ну, как живется? — с усмешкой спросил Сварог.
— Плохо, — сказал староста. — Уныло жить на одном месте, пусть и на воде. Злой ты все-таки человек…
— Это я-то? — искренне изумился Сварог. — Нет, конечно, я никак не добрячок, с какой стороны ни подойди… Но вот ты от меня не видел ничего плохого. Учитывая, что ты меня однажды связанного топил, в уверенности, что именно утопил. Другой на моем месте с тебя бы шкуру содрал в самом прямом смысле, или за ноги повесил — а от меня ты даже по морде не получил. И не изображай мне олицетворение печали. Живешь тут, как мышь в головке сыра — ни штормов, ни морских хищников, кормят от пуза и даже вино дают… Получше той бражки, что вы у себя гоните, если не разживетесь винишком на берегу. Вон, рожа покруглела явственно, и даже второй подбородок наметился, чего раньше не было. — И вспомнил бессмертную кинокомедию. — Чего ж тебе еще надо, собака?
— Уныло без моря…
— Переживешь, — безжалостно оказал Сварог. — Ладно, могу тебя, прохвоста, порадовать. Будет тебе скоро свобода. Только его, — он кивнул на малыша, — я непременно заберу к себе. И не перекашивай мне тут рожу. Есть правила, которые даже мне нарушать нельзя.
Он нисколечко не врал — не далее как вчера ему об этом напомнил сам Канцлер. Всякий ребенок лара от земной женщины должен воспитываться в Империи, и как можно раньше. Вот и этого карапуза лучше забрать немедля: он сейчас в том возрасте, когда просто-напросто не осознает толком резкие перемены в жизни. А когда чуть подрастет, уверял Сварога психолог, жангаду попросту забудет. И вырастет полноценным ларом. Вот только в отличие от его многочисленных предшественников надзор за ним будет особый, нельзя пренебрегать предсказаниями — в чем Сварог не раз убеждался… Конечно, вовсе не обязательно, что речь идет об этом именно малыше, — но предусмотреть нужно все, чтобы не пожалеть потом…
— Это что же получается… — угрюмо сказал староста. — Ребенка от родной матери отнимать? Она его любит по-настоящему, между прочим — нормальная баба, не коряга бесчувственная…
— Да ладно тебе, водоплавающий, — поморщился Сварог. — Никто и не отнимает. Заберем и ее. Вот только воспитывать она его будет не как у вас принято, а как там велят…
— Помрет она у вас от тоски… — печально сказал староста.
— Авось не помрет, — безапелляционно ответил Сварог.
«Не помрет, — повторил он про себя. — В крайнем случае воспользуюсь правом каждого лара на причуду, изготовят летающий замок в виде озера, посреди которого на островке будет стоять манор, маленькую копию жангады ей сделают, чтоб плавала, сколько влезет. На худой конец, будут ей регулярные прогулки по морю устраивать. Никаких затрат и особых хлопот не потребуется — а ребенка должен кто-то воспитывать, он уже успел к маме привязаться, жестоко будет оставить ее на земле, то есть на море — и психологи именно за такой вариант…»
— В общем, скоро я их заберу, — сказал он твердо. — Переживешь как-нибудь. И она переживет. Думаешь, я не слышал о случаях, когда ваши девки выходили за жителей суши? Не так уж часто, но бывало. И что-то ни разу не случалось, чтобы кто-то из них умер от тоски. Жить они предпочитали в приморских деревнях и городках, что правда, то правда, за рыбаков
чаще всего выходили. Но никто от тоски не умер, мне справку знающие люди готовили…— Уныло… — снова завел свою пластинку староста.
— Уныло, когда тебя на бабе ее муж поймает, в особенности если он ростом под потолок, и кулаки у него что гири. Вот тогда да, уныло. А сейчас… Все переживут, а дитенок вообще скоро забудет и жангаду, и твою продувную рожу. Как только я их заберу, можешь проваливать в море на все восемь сторон света, ты мне совершенно без надобности. Даже в виде чучела для музея не годишься, нет у нас в музеях таких чучел, мы люди цивилизованные, если ты понимаешь, что это значит. Ты ведь понимаешь, правда? Хоть ты и строишь из себя вахлака, мои ребята, когда обыскивали жангаду, у тебя в хижине нашли два десятка книг, и не романчиков каких-нибудь, а достаточно серьезных. Они у тебя и сейчас лежат, сам знаешь. Так что прекрасно ты знаешь слово «цивилизованные».
— Ну, знаю. И что толку?
— То есть как это — что толку? — хмыкнул Сварог. — Все для тебя складывается прекрасно. Катись в море на все восемь сторон. Правда, я тебе снова повторю, о чем когда-то предупреждал… Куда бы ты не поплыл, над жангадой круглые сутки будет висеть в небе не особенно и хитрый механизм, чтобы за тобой приглядывать. И если снова попытаетесь человеческую жертву принести, тот же механизм вас приволокет к ближайшей суше, а там повесят всех — и тех, кто пытался, и тех, кто распоряжался, — тебя первого — и тех, кто смотрел. Накрепко запомнил? Что ты рожу кривишь? Не по вкусу тебе такое будущее? — Сварог с любопытством к нему присмотрелся: — Конечно, не по вкусу, но ты еще что-то скрываешь. И не спорь, умею я просекать такие вещи, если помнишь наш прошлый разговор. Ну, что там еще? Будешь врать, моментально определю. Ну? Или тебя на сушу, в тюрьму загнать, где ты моря и в окошечко не увидишь? Что мне стоит… Ну?
Отворачивая лицо, староста пробубнил:
— Что-то меня сейчас в море и не особенно тянет…
— А с чего это вдруг? — прищурился Сварог. Откуда столь резкая перемена жизненных ценностей и вековых традиций? То он без моря подохнуть от тоски грозится, то ему в море не хочется…
— Плохо сейчас в море, — буркнул староста. — А скоро будет еще хуже. Лучше уж тут пересидеть…
— А точнее? — с любопытством спросил Сварог.
— Да не знаю я, что там «точнее». Чую только, что в море плохо, а скоро будет еще хуже…
Он не врал, что интересно.
— Вот оно как… — сказал Сварог. — А ведь никакой совершенно магией ты не владеешь, точно выяснили. Ни черной, ни белой, ни стагарским морским волшебством. Колись…
— Да никакое это не морское волшебство и уж тем более не магия, — пробурчал староста после долгой паузы. — Просто мы, с незапамятных времен по морям плавая, научились чуять то и это… Сижу здесь и чую, что в море творится, как там оно обстоит…
И на сей раз он нисколечко не врал.
— Понятно… — сказал Сварог.
И подумал: непременно надо отдать паршивца на время экспертам Морской Бригады. Пусть разберутся с этим «чутьем», о котором прежде не упоминалось в чисто поверхностных докладах о морских бродягах. Вдруг да на что-то и пригодится…
Глава XI
ОТ ОБИЛЬЯ ПОДСТУПИВШИХ НЕВЗГОД…
Виртуозно матерясь, сплетая сложные кружева площадной — точнее уж, лесной — ругани, принц Элвар размашистыми шагами мерил малый кабинет Сварога от стены до стены, немилосердно грохоча пыльными грязными сапогами. Сварог сказал негромко:
— Ваше высочество, вы бы вылечили себя… Минутное дело, что вам стоит…
Правый рукав зеленого кафтана принца — и рукав рубашки заодно — был, судя по всему, откромсан кинжалом, повыше локтя белела повязка из чистого полотна, в нескольких местах темневшая кровавыми пятнышками. И правый рукав был обрезан, разве что по локоть, повыше запястья красовалась такая же повязка, правда, не кровавившая. Волосы растрепаны, на щеке подсохшая длинная царапина, одежда в грязи, прилипшей сосновой хвое и темных пятнах, о происхождении которых догадаться нетрудно. Меч с измазанными такими же пятнами золоченым эфесом тяжело колыхался на бедре, а вот фляга на поясе подпрыгивала так, что было видно — пустая. Всяким Сварог видывал принца, но никогда таким вот — растрепанным, грязным, окровавленным. Ну, ничего удивительно, учитывая случившее…