Чудовище для красавца

А убитого обгладывали волки: с приближением людей ощерились и бросили добычу, облизывая сытые морды шершавыми языками. Сын виконта загородил страшную картину состоявшегося пира от графини, удерживая её слева и обходя останки справа. Янтарные глаза ещё долго провожали удаляющиеся спины, но ни один зверь следом не пошёл.

Раздались шаги впереди, голоса. Кто-то выкрикивал их имена. Прошли ещё немного, и им навстречу вышел человек из королевской армии. Убрал оружие и поблагодарил богов, что нашлись, повёл их к месту нападения. Карет прибавилось: то были королевские служивые – лекари и стража. Один сыскарь кому-то был родней из высших армейских чинов, и попросил о патрулировании дороги в этот зимний день. Благодаря ему погибли лишь слуги и два сыскаря, да пострадали экипажи. Из знатных господ много раненых, но ни одного убитого.

— Леонар! — Левизия бросилась к сыну. Даже Манс не сдержал чувств и торопился следом, желая убедиться, что из лесу вышел его единственный наследник, а не призрак.

— Я цел, — устало выдавил сын, ощущая ужас от вида смерти.

У кромки леса уложены штабелями десяток бандитов. У некоторых не хватало головы – состоялась казнь. Троих связанных уводили люди из службы короля. А рядом с Леонаром низкая тоненькая фигурка в белом платье, которая дрожит и льнёт к его теплому боку:

— Мы целы, — добавил он.

Химемия продолжала крепко держаться за Леонара и смотрела вокруг с немым вопросом «за что вас хотят убить, милорд; и, главное, кому вы так насолили, что вражда приняла подобный оборот?». Таким вопросом лорд мучился и сам.

Молодых проводили в уцелевшую карету и, снарядив вооруженным сопровождением, отправили в поместье. О свадьбе в день крови¹⁵ не могло быть и речи.

Родители ехали отдельно, во второй карете. Их тоже сопровождали стражи порядка.

— Даже Бог против этого брака! — нашла новую опору в увещеваниях Левизия, чтобы беспокоить мужа желанием отменить венчание.

— Не Бог, а кто-то, к нему отношения не имеющий, Левизия, — виконт устало откинулся на спинку сидения в карете. — Прошу, давайте оставим тему. Боюсь, нам теперь не до свадьбы.

Произошедшее говорило о невозможности и дальше утаивать семейную проблему, и очень скоро дело должно стать официальным.

— Мне очень жаль, — склонил голову Уртик. Он ехал вместе с виконтом и виконтессой. Покушение на их карету сыскари отбили без потерь. — Ошибочно было полагать, что поспешность приведёт к разгадке тайны. До этого момента мне казалось, мы имеем дело с осторожным злоумышленником. Теперь же, боюсь, выводы таковы: на вас открыли охоту влиятельные люди. У прочих не хватило бы средств нанять подобных специалистов для убиения. И они более не намерены скрывать свои намеренья.

— Себя вам не в чем упрекнуть, — лорд Манс поморщился, — мне стоило давно обратиться в королевскую канцелярию. Признаю: я зря считал повод недостойным и опасался позора. Теперь же придется отдаться на милость сыскному отделению и согласиться на полное расследование.

— Позволите сказать? — Уртик наморщил лоб.

— Говорите.

— Мне кажется, что все происходящее – месть. Уж слишком рьяно убить пытаются вашего сына. Вы уверены, что вам не в чем себя винить? — спросил отставной сыскарь. — Возможно, вы были виновником смерти чьего-то наследника?

— Нет. За мною есть грехи, но ни одного убийства, — заверил Виконт.

Следующие три дня напоминали ад, которым так любили пугать прихожан святых домов. Конечно, без огня и котлов, но общая атмосфера вряд ли могла уступить описанному в святом писании. Схоронившие ближних, слуги не сдерживали слёз и обвиняли друг друга в произошедшем. А прибывшие с официальной депешей сыскари день изо дня теребили эти раны. Они опрашивали всех, так как допрошенные разбойники не знали, кто их нанял. Пойманные душегубцы лишь говорили, что во тьме и под капюшоном не видели лица, а голос был мужской. А единственный, кто мог бы его узнать, сгинул в волчьей пасти.

Леонар, как и его отец, не смог вспомнить, кому он причинил зло, достойное смертельной кары. Он был откровенен и вспомнил все грешки, на которые сыскари лишь покачали головой: не стоило разлитое пиво и уведённый из-под носа мелкий контракт разыгравшихся страстей.

Невесте уделили особое внимание. Хотели снять маску, но получили на руки копию брачного договора и опустили руки. Что, в общем, никак бы не помогло делу, по их мнению. К тому же, для сыскарей допрос благородных всегда становился головной болью, ибо знатный человек имел право и не отвечать на них. Графиня и не могла ответить. Зато виконтесса под давлением мужа рассказала много фактов о слугах поместья.

Семь лет назад она наняла двенадцать человек к уже имеющимся восьми. Так получилось, что, отслужив своё, пожилые слуги и их дети решили покинуть старые посты. Узнав об этом, к поместью сразу же пришли несколько девушек, юношей и детей. В основном, все бедняки и сироты. Не смотря на вздорный нрав, Левизия хорошо относилась к детям и наняла трех служанок (одной из которых была Онёр), конюха, поварят, коридорных и дворовых. У многих не было никаких бумаг и первое трудовое письмо составлялось именно Левизией, но лишь со слов людей. Тогда она пожалела бедную Онёр, которой было всего лишь двенадцать лет. По её словам, она потеряла в пожаре всю родню и была полна печали. В работе была исполнительна, умна, потому дослужилась до старшей служанки. Момент, когда между ней и Леонаром закрутился роман, виконтесса упустила.

Онёр всегда держалась особняком, при этом казалась доброй со всеми. Родственников во время пути к храму она не теряла, но делала скорбный вид и при надобности утешала лишившихся любовников служанок. Её, как и всех, подвергли допросу, но не нашли, за что зацепиться. Разве что история с топором и дворовым могла напрячь, но приведённые в оправдание доводы в свете случившегося покушения на охоте оправдали Онёр.

Главная служанка понимала, что дальше вести игру деликатно уже не в силах и принялась готовить сокрушительный удар по семье Фаилхаит. Её братья, о родстве с которыми никто не знал, уже всё подготовили. Осталось подождать, когда сыскари опустят руки и позволят исполнить задуманное.

За пару дней сыскари опросили родню и отпустили всех по домам. Кузены, братья и сёстры не благодарили, уезжали молча. Вина за пережитый ими ужас полностью легла на виконта Манса, и тот покорно её принял, как и разрыв связей с некоторыми из родственников. Одна тётушка Эльнара голосила, в подробностях разнося вести о несостоятельности дома Фаилхаит. К сожалению, от возможности приехать к родственникам и поголосить повторно она не отказалась.

Очень скоро королевские сыскари отвернулись от теории личной обиды на виконта или его сына и перенесли своё внимание на перетряхивание деловых контрактов мебельной фабрики. Один Уртик держался за ниточку, ведущую от памятной охоты. В отличие от официальных сыскарей, которые уже сбросили крючки с главной служанки и конюха, он продолжал их подозревать, следить за ними, за что и поплатился. Но в начале его пропажи не хватились, то случилось позже.

Когда допрашивали Леонара, он не смог со спокойным сердцем сказать, что убил человека. Химемия в тот момент будто ощутила всё его смятение и боль, и обняла. Он сидел, она стояла, так что вышло, что её подбородок лёг на его голову, а руки обвили шею. В нос юноши ударил запах соли и моря – неизменные спутники Химемии.

Графиня не могла обличить виновных. В начале она жалела обманутое мужское сердце, сейчас же застывала в страхе. Она боялась, что, укажи она на Онёр, и тугой клубок чужой интриги задушит её в переплетении нитей. Как если бы противником была гидра. Ты рубишь голову – а на её месте вырастают две. Единственное, что возможно сделать для победы – срубить одновременно все. Или можно прятаться. Её мать в прошлом выбрала долгою игру ухода от посторонних глаз. Из-за того не осталось ни одного портрета с запечатлённым ликом. И муж, вместо того, чтобы вывести её в люди, ей потакал.