Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Нет, не «Мерседес», — констатировал клерк-милиционер. — А в чем заковыка?

— Требует свиданки с Катькой.

— Так это на раз-два-три?

— Берлогу свою не хочу показывать, Глеб. Он хоть и на поводке у нас, но — посмотрел я на него — сильная зверюга, — Александр замолк ненадолго, выводил машину в ряд, и продолжил, катя по Садовому: — Ты, будь добр, организуй за городом какую-нибудь дачку на отшибе.

— Когда надо?

— Завтра. А лучше к сегодняшней ночи, чтоб Катьку без скандала ночью перевезти.

Катила черная «Волга» в адском потоке отравленного выхлопами Садового кольца.

Раскинувшись на ампирной, поперек себя шире, кровати, Катерина, покуривая, смотрела в потолок. В зеркало то есть. На себя, раскинувшуюся на ампирной, поперек себя шире, кровати. Обживаясь, нахальничала: и белоснежное белье утрехалось в платье и туфлях, пепел небрежно стряхивала в стоявшую на постели же хрустальную пепельницу и мимо нее.

Кроме ламповой пипки на ночном столике была еще одна — пипка звонка. Удавив в пепельнице сигарету и некрасиво зевнув, Катерина воткнула палец во вторую пипку и не отрывала его до тех пор, пока в дверях не появился обязательный Артем.

— Здесь, что ли, Сандро со своими девками развлекается? — лениво поинтересовалась Катерина.

— Вероятно, — ответил Артем.

— А девки, значит, лежа под ним, его развлечения в зеркальце наблюдают.

— Или он, когда все наоборот, — заметил Артем.

— Тоже верно, — согласилась Катерина и опять зевнула, лязгнув зубами.

— Больше вопросов ко мне нет? — осведомился Артем.

— К тебе — нет. Скажи там холую, чтоб коньячку хорошего прикатил. И водички там, фруктишек. А то у меня после вашего завтрака дурнота и изжога. Сделаешь?

— Сделаю, — сказал Артем и пошел было, но вопрос в спину остановил:

— Ты-то со мной выпьешь? А то, как говорят истинно воспитанные люди, надираться в одиночку неприлично.

— Выпью, — решил Артем и удалился.

Все, как у больших: не в бутылке — в тяжелом хрустальном графине был коньяк. И фрукты что надо — как восковые.

Сталлоне из чего-то пальнул, и вертолет советского аса сгорел ярким пламенем вместе с асом.

Катерина отвела глаза от экрана, хватанула малость из пузатого бокала, поваляла во рту виноградину, разжевав, с отвращением проглотила и спросила от скуки:

— И давно ты в подручных у Сандро?

Глядя на Сталлоне, Артем ответил:

— Я не подручный. Я — наемник.

— Как он? — Катерина кивнула на экран.

— Он — не наемник. Он из идейных соображений.

— А ты… Как они называются-то? Во! Вспомнила! Дикие гуси. Симпатичная получается картинка: дикие гуси на службе у мокрой курицы.

— Нам платят, Катерина Сергеевна, и мы хорошо делаем то, за что нам платят, — Артем не смотрел на экран, на нее смотрел — злился.

— Хорошо хватаете беззащитных баб, — догадалась Катерина.

— Если надо, хватаем и баб, — подтвердил Артем.

— Непыльная работа, а, паренек?

— Вы зачем меня цепляете? — спросил он напрямик.

— А что ты в ящик уставился. Мы же надраться решили.

— Это вы решили…

— А ты на работе, — поддразнила Катерина. — Но тебе ничего не грозит. Когда я буду в кусках, ты будешь просто сильно выпивши. Я все-таки женщина, ты ж вон какой мужик здоровый. Сдавай.

Артем осторожно плеснул из графина в пузатые рюмки.

— По губам размазать. Лей, как следует, — приказала она. — Это пусть фраера тонконогие в ладошках для понтяры донышко греют.

Он добавил в рюмки до полных соток, спросил:

— Из фарцовых будете, Катерина Сергеевна?

— И из фарцовых тоже. А ты откуда такой строгий? На взгляд не москвич.

— Я — бомж.

— И давно?

— Как с Афгана вернулся. Земеля помог за Москву зацепиться.

— Какой же ты бомж, если у тебя земеля?

— Он тоже бомж. Земеля по Афгану. Командир мой.

— Как я понимаю, твой командир — это тот болван в милицейской форме?

— Он — не болван, — обиделся за друга Артем.

— Ну, раз не болван, тогда совсем хорошо, — Катерина была миролюбива. — За твои успехи, наемник!

Звонко чокнулись, дружно хватанули до дна. Жевали — он яблоко, а она опять виноградину. Вопросительно глядя друг на друга, ждали свежих алкогольных ощущений. Дождались. Катерина закурила, двинула пачку и зажигалку по столу к Артему.

— Не курю, — признался он.

— Совсем забыла: профессионал. Режимишь?

— Приходится.

А гунявый переводчик в ящике все долдонил и долдонил…

— Да выруби ты его! — заорала она вдруг, прослушав эту гунявость.

Артем подошел к телевизору и, разглядывая торс Сталлоне, восхитился:

— Хорош мужик, а?

— Хорош бугай, — не то подтвердила, не то опровергла Катерина. И, когда гунявый замолк, предложила: — Сдавай.

Он вернулся к столику и, уже сдавая, усомнился в целесообразности акта:

— Не частим?

— В самый раз, — успокоила она. — Сейчас махнем вдогон и паузу сделаем.

Махнули. Отдохнули. И после отдыха Катерина решила:

— Музыку включай, наемник! Плясать будем.

Артем поколдовал с пленками, нашел что надо, включил аппаратуру и, слушая первые аккорды, объявил горделиво:

— Ламбада!

Она посмотрела на него, как на больного, и высказалась:

— Это чтоб лобками тереться? Пусть прыщавые онанисты и онанистки ламбаду танцуют. А нам, деревенским, попроще чего. Рок давай!

Играл голосом незабвенный Элвис, царил классический рок. Они плясали. Артем лишь обозначал танец, зато Катерина, скинув туфли, раскручивала рок на полную катушку. И когда к финалу она, чуть страхуясь поддержкой Артема, залепила сальто и вышла в шпагат, он спросил с восхищенным почтением:

— Катерина Сергеевна, вы — бывшая гимнастка?

— И гимнастка тоже, — подтвердила она.

Александр отодвинул доску, пролез в щель и оказался в своих владениях. Были поздние сумерки, отвратительные потому, что в домах, окружавших мертвый двор, не было ни одного освещенного окна.

Александр осторожно поднялся по разрушенной лестнице и позвонил. Открыл холуй.

— Артем где? — спросил Александр. Холуй ответить не успел: в прихожую вошел Артем. Александр глянул на него оценивающе: — Выпивши, что ли?