Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)
Шрифт:
— Именно так, мой благородный рыцарь.
— Тогда поехали, — пригласил Артем и открыл дверцу серого «жигуленка».
— Машина-то чья? Твоя? — спросила Катерина, усаживаясь.
— Дежурная, — неопределенно ответил он.
Кабак этот существовал на перекрестке старомосковских улиц — узких, зеленых и тихих. Артем загнал «жигуленок» под густые деревья, вылез, открыл дверцу с Катиной стороны.
— Прошу.
— Спасибо, — она вылезла и огляделась. — А я в этом заведении еще не была.
— Его совсем недавно открыли.
— Кто?
— Мы.
— Кто это — мы?
— Наш
— Значит, кричать здесь вообще бесполезно?
— Даже опасно.
И они вошли в помещение, где кричать опасно. Кабак, как всякий кооперативный кабак: с потугами на интим, роскошь и западный стиль. Загончики-полукабинеты, разновысокость пола, торшеры, настольные лампы — нижний свет, что-то вращается, где-то тихо музычка журчит, народец малоподвижно прожигает жизнь.
Артем и Катерина заняли свободный загончик. Катерина по-женски цепко оглядела зал и оценила:
— Ограниченный контингент.
— Такой уж наш кабак.
— Но все равно: выбирай.
— Сейчас официант меню подаст и выберем.
— Я про баб, Тема.
Он через стол протянул руку и погладил ее плечо.
— Мы договорились сравнивать, а не выбирать.
— Выбор, Тема, всегда можно списать на твой провинциальный вкус, а сравнение… сравнение теперь чаще всего не в мою пользу. Ну, раз договорились — давай сравнивай.
Он изучал зал, а она смотрела на него. Наконец, Артем повернул голову и остановил свой взгляд на Катерине — всерьез оценивал и ее.
— Все равно лучше тебя нет.
— Спасибо, — Катя потянулась через стол, ладошкой прикоснулась к его щеке.
— Тебя любят, Артем! — бодро догадался материализовавшийся из ничего официант.
— Если бы… — откликнулся Артем, глядя в Катины глаза.
— Ну, тогда полюбят, — для официанта проблем не было. — Что будем есть?
— Есть не будем, — решила Катерина. — Мороженое, кофе, бутылка шампанского.
— Делай, что говорят, — добавил Артем.
Они сдвинули бокалы. В свете настольной лампы было видно, как в зеленоватом замкнутом пространстве шустрые пузырьки беспринципно, хитрыми зигзагами рвались вверх.
— Я сегодня счастливый, — признался Артем. — Поехали домой.
— Домой? — удивилась Катерина.
Вышли. Москва спала. Под сенью дерев у машины он обнял ее и поцеловал. Целовал долго, задохнулся, оторвался. Оторвавшись, взял ее руки в свои, ее ладошками провел по своим щекам. Она, улыбаясь, смотрела на него. Он завел руки ей за спину, и вдруг что-то металлически щелкнуло.
— Дешевка, — презрительно сказала Катерина. — Наручники-то зачем?
— Для порядка, — пояснил он и попытался поцеловать ее еще раз.
Она вертела башкой, не давалась, визжала.
— Ну, как знаешь, — грустно решил он и неуловимым движением залепил ей рот широким пластырем. — Извини.
Пока она чухалась, он запихнул ее в машину, влез сам, рванул с места. Ехали переулками: в объезд орудовских постов.
— Когда ты на мою оговорку «домой» стойку взяла, я сразу понял: обязательно какой-нибудь фортель выкинешь. Хоть и знаешь, что себе и мне вред, а все равно выкинешь. Я и обезопасился, — Артем замолчал, не зная, что еще говорить,
а Катерина молчала по другой причине. Надумал, наконец, что сказать: — Из-за тебя, Катерина, я теперь не знаю как жить.Она попыталась лягнуть его туфлей. Он предупредил:
— Ноги свяжу.
Перестала она лягаться. Въехали в родной, до слез, переулок. Он вышел, открыл дверцу. Она продолжала сидеть неподвижно.
— Пойдем, — позвал он.
Она сидела. Тогда он подхватил ее на руки и, ногой захлопнув дверцу, понес ее к черной дыре — входу во двор.
В подворотне их ждал Глеб, который спросил:
— Зачем ты это сделал, Артем?
У дверей Артем поставил Катерину на ноги. Глеб постучал условным стуком. Холуй открыл и, увидев столь оригинально обезвреженную дамочку, улыбнулся. Вроде бы даже и хихикнул. Ему-то и досталось: изловчившись, Катерина, как заправский футболист, ногой нанесла точный удар. В пах. Холуй, согнувшись, присел от невыносимой боли. Справился — распрямился и повторно улыбнулся.
— Ты нас прости, Леша, — извинился Глеб. — Не успели предупредить.
— Бог простит, — сказал холуй Леша и удалился в свою комнату.
— Расхомутай ее, Глеб. А то я ее боюсь. Ты не при чем, она тебя не тронет, — тонко льстил Катерине мерзавец Артем. Глеб засмеялся и, взяв Катерину под руку, повел в спальню. Артем устроился в гостиной.
— Все в порядке, — заверил Глеб, возвратясь и усаживаясь в кресло.
— Как она там?
— Легла. Молчит. Выпьем по малости! — не ожидая ответа, Глеб крикнул: — Леша!
И Леша, не ожидая разъясняющих распоряжений, вкатил столик с напитками. Вкатил и ушел. Артем рассматривал этикетки. Виски, водка, джин, коньяк в графине. Пей не хочу. Предложил:
— Водки? — Глеб согласно кивнул, и Артем разлил. Подняли рюмки.
— Она что — нравится тебе? — выпив, спросил Глеб. Выпил и Артем. Выпил и ответил, глядя в пустую рюмку:
— Да.
— Было бы лучше, если бы не нравилась. Но, конечно, дело твое.
— Дело мое, дело мое, — Артем разлил по второй. — Какое же это дело? Это не дело, Глеб.
— Тогда еще хуже. Будь осторожен, Тема.
— Я осторожен. Давай о другом.
— А о нем другом? Другого у нас сейчас нет.
— Тогда выпьем, — опять предложил Артем.
Выпили. Говорить не о чем было.
— Эх, Темка, Темка! Что ты знаешь про баб, особенно про нее! — Глеб встал, взъерошил Артему волосы. — Ну, мне пора. Завтра день непростой. Валентина провожаем.
Кивнули друг другу, и Глеб ушел. Хлопнула дверь. Артем сидел в кресле с рюмкой в руке. Налил себе еще. Выпил.
Катерина лежала на знаменитой кровати. Артем позвал от дверей:
— Катя.
— Что тебе? — спросила Катерина, не глядя на него.
— Я по-другому не мог. Прости меня, Катя.
— В кроватку ко мне хочешь? — тихо догадалась Катерина. Резко села, спустив ноги на пол. Глянула злобно. — А ну давай отсюда! К холую на сундук!
— Какой еще сундук? — растерянно спросил он.
— В лакейской всегда сундук стоит. Для дежурных лакеев.
— Катя… — в третий раз начал он.
Катерина размахнулась по-бабьи и швырнула в него пепельницу. Не попала, но он ушел.