Чума в Бедрограде

Не то чтобы Дима не мог вернуться откуда угодно когда угодно — Бровь не удивилась бы, если бы он в произвольный момент позвонил в дверь её квартиры (ну и что, что он там никогда не был и сейчас видит Бровь в лучшем случае раз пятый в жизни). Тем не менее, столкнуться с ним в Порту (где он делает, кстати, что?) было всё-таки неожиданно.

Значит, как справедливо заметил Максим (Аркадьевич), началось.

— Я только приехал, — поведал Дима, — вот сижу, жду звонка о состоянии дел из Медкорпуса. Активно не сплю и ничего о происходящем не знаю. Как происходящее?

Как-как, без диктофонной записи, вестимо.

— Ну как. Я убедительно поговорила с младшим служащим Александром, который оказался не Александром, а головой Бедроградской гэбни по имени Гошка. Он дал мне пробирку с вирусом, которая оказалась не с вирусом, а с какими-то там продуктами разложения. Я нажала на диктофоне кнопку записи, которая оказалась не кнопкой записи, а кнопкой перемотки вперёд. Всё вместе это вроде как означает, что они запустили свой злодейский план, и теперь мы поймаем их за руку, но… Я одна испытываю лёгкое подозрение, что и тут что-нибудь окажется чем-то не тем и пойдёт как-то не так? — Бровь сокрушённо покачала головой. — А, ну и Максим Аркадьевич ударил Габриэля Евгеньевича по лицу, чтобы тот ни о чём не догадался, а то ему вредно волноваться. А почему он, кстати, не приходит в себя?

Это ведь точно никак не связано с тем, что Бровь выполнила наущение Охровича и Краснокаменного?

— Слаб здоровьем. Кажется, на самом деле. Медицинские показатели Габриэля Евгеньевича — загадка природы, — часть Димы скрылась под столом в поисках сумки с сигаретами, — даже я бы, пожалуй, что-нибудь отдал за то, чтобы его препарировать.

Видимо, услышав своё имя (и, разумеется, подгадав именно тот момент, когда присутствующие обсуждали, как он не приходит в себя), Габриэль Евгеньевич слабо застонал и попытался прийти в себя. Вот чего Бровь точно не хотела — так это общения с любимым завкафом. По крайней мере, сейчас и здесь. Кажется, добрая половина орнаментов на стенах символически изображала какую-то грязную порнографию.

Все эти люди упорно забывают, что у них политика и смертельный вирус, а ей ещё когда-то экзамены сдавать.

Всем этим людям.

Ну, некоторым из них.

Издав некий понимающий звук, Дима посмотрел на Габриэля Евгеньевича добрыми-добрыми глазами, ласково снял с него очки и свершил то, чему предначертано было свершиться уже аж в третий раз.

Габриэль Евгеньевич испустил еле слышный вздох и вернулся в бессознательное состояние. Кажется, сегодня был не лучший день в его жизни.

— Очень, очень давно хотелось, — удовлетворённо признался Дима и, последовательно исполняя ритуал, вернул очки на место.

Абстрактные вселенские весы смотрели на происходящее с пониманием.

Ради всеобщего блага и высокой цели.

Это даже приятнее, чем рассказывать гадости про Ройша. Когда долго говоришь гадости, в какой-то момент невольно начинаешь в них верить. Вот, например, где сейчас Ройш? В Университете, на парах. И можно ли хоть на секунду усомниться в том, что перед выходом из дома он действительно проверил все карманы, все пуговицы и газовую колонку — вирус не вирус?

В связи с чем очень хочется спросить, почему Бедроградская гэбня прицепилась именно к нему.

— Бедроградская гэбня, Университетская, даже Портовая — всё шестой уровень доступа. А Ройш, внук хэра Ройша, имеет не только одно с ним лицо, но и право на второй уровень — как наследник Революции, — в отличие от Брови, Дима не стал сильно задумываться о том, куда лучше сесть, и плюхнулся прямо на пол. — И Бедроградская гэбня это знает. Не знает она того, что он за человек.

Второй уровень доступа правда бывает, и его правда можно получить? Это же так… высоко. Одно дело — хэр Ройш на фотоснимке из отрядского учебника, и совсем другое — просто Ройш с портфелем и стопкой зачёток. Между ними, очевидно, есть связь, но, как бы это, реликварная. Ненастоящая. Не такая, которой можно на самом деле воспользоваться.

Кстати, пора завязать с привычкой думать вслух. Не доведёт же до добра, ой не доведёт!

— Взять второй уровень доступа — страшное оскорбление? — осторожно предположила Бровь, усаживаясь напротив Димы. Интересно, в Порту стулья отсутствуют принципиально?

— Конечно. Получится ведь, что он имеет право знать и делать всё то, что знает и делает, да ещё и за счёт наследия великих предков. На такое он пойти не может.

Предки-то, может, и правда великие, но это повод не восхищаться ими, а делать каменную физиономию на предмет хэра Ройша и говорить о нём преимущественно умолчаниями. Как и о том, что Ройш в самом деле имеет с ним одно лицо. И о том, что время от времени он вынужден читать лекции про собственного деда. Такое ощущение, что хэр Ройш сделал не Революцию, а гадость лично Ройшу.

Он, впрочем, и сделал.

Из-за известных народным массам и отрядским учебникам гардеробных предпочтений хэра Ройша Ройш теперь не может носить жилет — вдруг кто заподозрит его в недостаточном презрении к великим предкам. И в этом скрывается настоящая, подлинная драма: ясно же, что жилеты существуют исключительно для таких людей, как Ройш, ибо кому ещё может прийти в голову подобное на себя напялить.

А теперь — из-за фамильного самолюбия — остались бедные жилеты одинокими и неприкаянными на этой земле.

— Переживает за тебя?

Переживает ли за неё Ройш? Этого никто не знает — по крайней мере, уж точно не Бровь.

— А что, есть, по поводу чего переживать?

Нервный смешок прибавился к реплике сам собой, Бровь его не планировала.

Ведь, наверное, есть. Общение с головами Бедроградской гэбни и прочими смертельными вирусами — не самый безопасный род занятий. С другой стороны, всё ведь сложилось по плану, по их собственному университетскому плану! Ну, не считая диктофона.

Бровь хотела сообщить, что всё было бы совсем хорошо, если бы она хоть что-нибудь понимала в происходящем, но из-за двери донеслись вопли слабой членораздельности, отдалённо напоминающие хохот.

— Жопой клянусь, у него эти тюки по верхней палубе раскиданы. Вообще без палева.

— Нашёл чем клясться!

О, ещё кто-то идёт. Видимо, этот самый — как его — Святотатыч. Или вся Портовая гэбня. И войдут они, разумеется…

— А граница с этого так прихуела, что нормального досмотра никто устраивать не стал. Ну и…

…без стука.

Сегодня день такой. День Входов Различных Людей в Различные Помещения без Стука.

Всё нормально, шпионский роман должен начинаться с экспозиции, хотя когда ж она закончится-то, а.

Бровь бегло проинспектировала ввалившихся на предмет шрамов, поскольку дверь они выбили очень даже ногой. Шрамов не обнаружилось. Дима же посмотрел на ввалившихся недоумённо и подозрительно. Видимо, его тоже опечалила такая несправедливость.

Их было двое — значит, либо не гэбня, либо не вся гэбня, мудро постановила Бровь. Совершенно одинаковые, только один побольше, другой поменьше. В тельняшках (а как же иначе), с непьяно сверкающими глазами, серьгами в левых ушах (у того, который старше, аж до плеча, у второго поскромнее), нездоровым загаром и во-о-от таким размахом рук.