Чума в Бедрограде

А объединяла все четыре времени в тексте она, родимая, — загадка Падения Хуя.

Вот и пусть студенты почитают, мозги займут. Там и по делу много чего полезного есть, и традиционных габриэль-евгеньевических соплей тоже достаточно. Гуанако подозревал, что Габриэля Евгеньевича за сопли и выбрали из кучи претендентов на приличные деньги, он же как раз тогда начал со всякими малыми формами печататься в этой, как её — «Литературе Нового Бедрограда». Хороший был журнал, Гуанако так до скандального закрытия из-за плагиата в него вяленую рыбу и заворачивал — всё время кто-нибудь особо культурный приносил почитать.

Какая-то очень простая и очень очевидная недомысль зашевелилась у Гуанако в мозгу.

«Литература Нового Бедрограда», вчерашние вытряхнутые с полок номера на полу в квартире Габриэля Евгеньевича, он-то их не для вяленой рыбы держал, а для соплей. Сопли, сопли, традиционные габриэль-евгеньевические сопли, «Литература Нового Бедрограда», номера на полу, очередные всем прекрасно известные сопли, ну блядь, ну, ну —

— Читал я этот самый габриэль-евгеньевичевский роман про Хуй, — в тишине брякнул Дима, — там же соль не в исторических деталях, там всё время кто-нибудь с кем-нибудь не трахается, плачет от обиды и умирает. Или трахается, плачет от стыда и умирает. Или просто плачет от бренности бытия и умирает. И кругом сплошные открытые финалы, потому что непонятно, где плачут и умирают на самом деле, а где в мыслях, мечтах и прочих кошмарных снах, — Дима вдруг улыбнулся самому себе и стал в два раза громче. — Знаете, что? Пусть студенты в качестве эссе пишут продолжение. Ну типа что там на самом деле вышло, или как это воспринималось с другой стороны, или что потом с героями стало. Или альтернативное повествование — как кто-нибудь с кем-нибудь потрахался и неожиданно не заплакал. Или про Хуй в ещё каком-нибудь времени — хоть в будущем. В общем, зануды могут написать исторический обзор, остальные — хорошую порнографию. И весело, и трудоёмко, и на все вкусы, и художественная мускулатура ещё никому не мешала, — Дима задумался. — Отдельно одарю того, кто напишет убедительное произведение о том, как я давеча этот самый Хуй под Колошмой нашёл.

Ещё в начале сей прочувствованной речи гуанаковская недомысль (простая и очевидная, ну такая же очевидная!) сорвалась с крючка и ухнула в неведомые психические глубины. Гуанако потряс головой, но восстановлению недологической недоцепочки это не слишком помогло. Леший.

— Насколько убедительное? — на автомате переспросил Гуанако. — Думаешь, чьё-то больное воображение сможет дотянуть до эпического размаха реальных событий?

Недомысль, кажется, была потеряна навсегда.

— Вот и узнаем, есть ли в рядах наших студентов истинные провидцы.

— Если провидцы внезапно смогут прозреть морально-этическую составляющую нынешних событий, так и знай, мне будет неловко, — очень честно ляпнул зачем-то Гуанако. — Даже стыдно.

Дима бросил на него выразительный взгляд из-под не менее выразительно нахмуренных бровей, но всё-таки придвинулся чуть поближе. Совсем уж припадать не стал (не время и не место), но Гуанако и так понимал, что припал бы обязательно, если б время и место позволяли.

Стало спокойно и почти не стыдно.

Что ещё не означает, что майские подвиги не будут ещё долго терзать по ночам гуанаковскую совесть.

Дверь угрожающе распахнулась — и, кажется, всё-таки с ноги (с двух ног). Значит, не Ройш, хотя пора бы и ему явиться уже наконец.

Поговорить с Ройшем, поговорить уже наконец с Ройшем. Срочно.

— Его надо покарать!

— Наказать, отстегать и поставить на место!

— Поставить в угол на чечевицу. Его место в углу, а не в библиотеке.

— Ладно бы он просто манкировал приглашением на экстренный слёт штаба.

— Мы бы могли ему это простить после нескольких розог.

— Но он укрыл за неприступными стенами библиотеки не только себя, но и усики!

— Кафедральные революционные французские усики Золотца!

— Это расстрельное дело, какие тут розги. Он подрывает государственные устои.

— Что мы будем делать, если Ройш решит на старости лет податься в контрреволюцию?

— Бежать в Афстралию в одной рубашке, как Максим, который узнал тайну Ройша первым. Максим нашёлся? — поздоровались (будем считать) Охрович и Краснокаменный.

Ответил им Ларий, так и не подняв глаз от аскетичной обложки романа Габриэля Евгеньевича про Хуй:

— В Порту — не нашёлся.

Охрович и Краснокаменный одновременно заломили руки.

— И в Бедрограде не нашёлся!

— Не то чтобы мы обладали достаточной для поисков Максима властью в Бедрограде.

— Но мы сделали всё, что было в наших силах.

— Никакая власть не может сравниться с нашими силами.

— Особенно когда при нас табельные розги.

— На которых мы готовы поклясться, что Максим бежал из Бедрограда в Афстралию.

— Но мы питали надежду, что он воспользовался услугами Порта.

— Он не настолько суров, чтобы бежать в Афстралию при помощи ног.

Охрович и Краснокаменный пристально уставились на Гуанако как на ответственного за поиски Максима в Порту. Гуанако только сокрушенно покачал головой, подтверждая слова Лария. Охрович и Краснокаменный на это продемонстрировали пластический этюд «Габриэль Евгеньевич в печали». Попельдопель хмыкнул и тоже уставился на Гуанако:

— У них — то есть у нас, то есть у нашей гэбни — должен быть какой-то выход. Перенести эту несчастную встречу, прийти без Максима…

Гуанако ещё немного помолчал как идиот.

Идиот с идиотским планом действий.

— Это исключено, — отрезал Ларий. — Экстренная встреча, созванная по причине чрезвычайных обстоятельств, должна состояться в течение суток с момента подтверждения запроса. И будет считаться состоявшейся только при наличии на ней обеих гэбен в полном составе.

— Сколько там до истечения суток? — осведомился несгибаемо оптимистичный Попельдопель. — Ведь хватит же ещё времени, чтобы пристрелить кого-нибудь из Бедроградской гэбни. Я правильно понимаю, что тогда они тоже не смогут явиться?

— Нам определённо импонирует ваш ход мысли!

— Садитесь в гэбню вместо Максима! — оживились Охрович и Краснокаменный.

Они бы вылили на Попельдопеля ещё много восторгов, но Ларий слишком громко и убедительно опустил чайник на стол.

— Это моя вина, — гораздо тише чайника высказался он. — Я не должен был отправлять запрос так рано — до того, как Максим дал согласие. Он был в ярости. И он прав.

Все как-то очень нехорошо заткнулись.

Ларий, конечно, отправил запрос, но инициировал-то встречу Ройш. Ройш во всём виноват? А если бы ещё в субботу девочка-без-диктофона потрудилась нажимать кнопки поточнее, все бы вообще жили припеваючи! Девочка виновата?

Гуанако поморщился.

Всё это гнилые разборки: у кого в Университете, спрашивается, нет своей доли вины в сложившейся ситуации? Даже Попельдопель, не совавшийся в политику, — и тот отличился, проебал чуму (возможно) у Габриэля Евгеньевича. Ну и что, что всего через пару часов после того, как услышал о ней впервые. Ну и что, что стадия была (если была) ранняя, что сотрясение мозга тоже, скорее всего, было. Попельдопель-то всё равно сейчас постоянно косится в сторону завкафского кабинета, хоть и полон радужных надежд на то, что оно всё как-нибудь устаканится.