Чума в Бедрограде

— Вы правы, мы опасаемся продавать зачумлённое дерьмо.

— Чума и так у всех на слуху, а нам не требуется дешёвая популярность.

— Дорогое дерьмо мы начнём продавать, когда чума закончится.

— А пока мы пошли к финансовому благополучию более извилистым путём.

— Мы превращаем в деньги благодарность.

— Благодарность вам, Сергей Корнеевич.

— Мы просто подумали, что версия с дерьмом вам приглянётся больше.

— Но вы вынудили нас озвучить страшную правду.

— И мы её уже почти озвучили.

— Сейчас озвучим до конца.

— Прямо сейчас.

— Сию секунду.

— Незамедлительно.

— Не растрачивая попусту слова.

— И минуты.

— Не ломаясь для приличия.

— Не отвлекаясь на неприличное.

— Вообще ни на что не отвлекаясь.

— Не рассеивая внимание заинтересованного слушателя.

— Скажем правду в лоб.

— Лоб не оценит, но мы всё равно скажем.

Охрович и Краснокаменный подержали немного драматическую паузу, чтоб Гуанако мог за это время окончательно свихнуться от количества пришедших ему на ум вариантов разнообразной самоокупающейся благодарности, но долго измываться не стали — лишней-то пары часов в запасе ни у кого нет.

— Сергей Корнеевич, мы продали ваше доброе имя.

— Вышили его на знамени, знамя подняли и протащили по всей стране.

— И сувенирных флажков ещё наделали.

— Мы обратились к вашим бывшим студентам.

— Особенно настойчиво — к студентам из нашего выпуска.

— Вы, наверное, знаете — у них когда-то давно были проблемы.

— С законом и с собой.

— Бедняжки!

— Потерянное поколение!

— А вы его нашли.

— Даже не думайте, отнекиваться бесполезно.

— У нас есть свидетели.

— И доказательства.

— А главное — бумажки.

— Вы не можете отнекиваться перед бумажками.

— Никто не может, бумажки беспощадны.

— В бумажках написано, что вас когда-то куда-то посадили за ваши благие деяния.

— За помощь студентам, то есть.

— За то, чтобы когда-то куда-то не сели они.

— Всей шайкой.

— Группировкой.

— Движением.

— И они, в отличие от вас, не считают это пустяком.

— Они вам благодарны.

— Благодарны, слышите?

— БЛАГОДАРНЫ!

— Благодарны-благодарны-благодарны-благодарны-благодарны.

— Благодарны, и вам придётся с этим жить.

— Потому что мы уже решили всё за вас.

— Вы бы всё равно не согласились добровольно.

— Но теперь поздно, дело сделано.

— Мы нашли ваших бывших студентов и выклянчили у них денег.

— Вашим именем, Сергей Корнеевич.

— В память о вас.

— На ваши посмертные нужды.

— И, представьте себе, они купились.

— То есть продались.

— То есть безвозмездно расщедрились.

— Некоторые ваши бывшие студенты — состоятельные люди.

— Крупные начальники.

— Частные предприниматели.

— Воры и контрабандисты.

— Безжалостные убийцы.

— И у всех у них хорошая память.

— И доброе сердце.

— Если их разжалобить.

— Мы умеем жалобить, клянчить и унижаться.

— Мы профессионально унижаемся!

— Мы проходили бордельный инструктаж.

— Мы сами его сочинили.

— Мы знаем об унижении всё.

— Поэтому у нас теперь есть чем расплачиваться с Портом.

Когда они наконец-то заткнулись, Гуанако понял, что так впустую и сжёг прикуренную сигарету. Жалко.

— Я бы разрыдался, если бы умел, — заявил он и с нездоровой, истерической такой весёлостью отметил: наверное, это даже не совсем неправда.

Бывшие студенты дают ему денег на нужды чумы, блядь. Просто так, потому что могут. Прикрывают от полной жопы. Что там Дима говорил про кольцевую композицию?

— Мы можем научить вас рыдать.

— Быстро, эффективно и даже не очень болезненно, — пригрозили Охрович и Краснокаменный.

— Вы охуенные, — Гуанако взялся за следующую сигарету. — Вы всё правильно сделали. Спасибо, что ли.

— Рано радуетесь, со всеми долгами мы этим не расплатимся.

— Но хоть убедим на время Порт в своей платёжеспособности.

— Первая партия бескорыстной помощи будет завтра.

— И частично — натурой.

— В смысле, товарами.

— Порт ведь примет товары?

— Куда он денется, — выпустил струю дыма Гуанако, — я предупрежу кого следует, что с завтрашнего дня мы потихоньку возвращаем награбленное. Грузовики, пропуска — всё будет.

— Но это не значит, что мы оставили фантазии о вашем рабстве.

— Мы в них только укрепились.

— Нам нравится ваша покорность судьбе.

— Вы даже не кричите, что не нуждаетесь ни в каких стародавних благодарностях.

— Наверное, вы уже умерли.

— В этот раз — от разрыва совести.

Очень может быть. Гуанако недвусмысленно попятился в сторону лестницы.

— Вы хотите сбежать.

— Поорать и порыдать для успокоения совести в уголке.

— В уголке библиотеки вместе с Ройшем.

— Вам требуется сопровождение?

— Звуковое?

— Силовое?

— Ройш вас просто так не подпустит, не надейтесь.

— Ройш занят, у него траур по своей так и не поруганной невинности.

— Можете попробовать сделать что-нибудь с его невинностью.

— Вот тогда-то мы и зауважаем вас по-настоящему.

— Взрывать какой-то там десятилетний юбилей Первого Большого — слишком мелко для такого великого человека.

— Лучше трахните Ройша — это будет действительно чрезвычайная ситуация.

— Идите, пожалуйста, в Хуй, — ужаснулся Гуанако. — Там ещё Колошма сверху, не промахнётесь.

Охрович и Краснокаменный исполнили пластический этюд «Габриэль Евгеньевич оскорблён» и молча (какое счастье) удалились.

Охуенные, какие же они охуенные, а.

Умереть от разрыва совести — до отвращения реальная перспектива. Пользуясь всем, чем было (и не было), Гуанако назанимал у Порта ресурсов для университетской борьбы с чумой и Бедроградской гэбней. И даже представлял примерно, как будет расплачиваться, но потом, потом, не прямо же сейчас — сейчас некогда. Но ситуация-то вышла из-под контроля, Портовая гэбня с каждым часом теряет в деньгах и в доверии столько, сколько и представить страшно. А Гуанако продолжает и продолжает подставлять Порт, отмахиваясь от расспросов сочувствующих.