Чума в Бедрограде

Заключённый числился среди погибших в сожжённом изоляторе, а значит, задать ему вопрос «почему» не представлялось возможным. Его даже посмертно наградили за гражданское мужество или что-то вроде того, а для дальнейшей работы над сывороткой создали не то отдельную лабораторию, не то целый институт — Андрей уже не помнил точно.

Зато помнил, как его позвала в Столицу Медицинская гэбня. Рассказала, что один голова гэбни Колошмы (уже бывший) признался, что прямо перед вспышкой эпидемии тот самый заключённый находился не под контролем гэбни Колошмы, а под контролем Андрея Зябликова лично, который со своим шестым уровнем доступа мог творить на Колошме что угодно.

«Что творил-то?» — спросил Виктор Дарьевич. Чудеснейший, проницательнейший Виктор Дарьевич, под началом которого Андрей и служил когда-то медицинским ревизором.

Андрей крайне симпатизировал Виктору Дарьевичу, Андрей крайне хорошо понимал, что работа лаборатории-института застопорилась, потому что все высококлассные специалисты оказались не в силах понять, почему никакая другая кровь не даёт таких же показателей, как кровь погибшего заключённого, но —

Как же Андрей ненавидит все эти «но»!

Андрею гораздо дороже была — есть! — Бедроградская гэбня, чем все изыскания Медкорпуса. А Бедроградская гэбня просила Андрея не трепать направо и налево, чем он занимался на поганой Колошме перед вспышкой эпидемии.

Потому что — рассинхронизация, непрофессионализм, глупость, кошмар.

И Андрей не стал трепать. Про аллергическую вакцину, про то, как именно она была использована, и про то, что, выходит, без рассинхронизации, непрофессионализма, глупости и кошмара погибший заключённый ни на шаг бы не продвинулся в своих дилетантских экспериментах.

Андрей просто похлопал ресницами на Виктора Дарьевича и пролепетал: «К сожалению, никаких процедур, которые хотя бы отдалённо можно было счесть медицинскими, я там не проводил». Его спросили ещё раз, его спросили, не бросились ли случайно ему в глаза какие-нибудь признаки нетипичного состояния заключённого, его привлекли к светской беседе на тему «так в чём же секрет?», ему предложили повнимательней ознакомиться с разработками лаборатории-института.

А он просто хлопал и хлопал ресницами. Вежливо, мило. Убедительно.

Ещё через некоторое время лабораторию-институт не то закрыли, не то переквалифицировали. Разгадать загадку единственного средства, хоть сколько-нибудь эффективного против таинственной заразы, так и не удалось.И поэтому, Бахта, — ничего, ничегошеньки медицина не знает об использовании препаратов на основе искусственной крови при лечении степной чумы. И не искусственной тоже.

— Просто пришло в голову, — рассуждал Бахта, — что все эти нескончаемые упоминания степной чумы могут быть не просто психической атакой. Гуанако со своей черёмухой сколько выл Социю о степной чуме? Шапка вон вообще сказал, что было некое сырьё, из которого он наш вирус лепил, а ты, Андрей, будто б ездил его просить слепить вдобавок из того же сырья собственно степную чуму. И наш вирус, получается, к степной чуме какое-то отношение имеет, если Шапка про сырьё не выдумывал.

— Мы уже обсуждали это в самом начале, — нахмурился Соций.

— И сочли несущественным, — сокрушённо вздохнул Бахта.

— Я счёл, — напомнил Гошка. — И продолжаю считать.

Андрей посмотрел на него осуждающе.

— Ты неправ. Иммунная сыворотка, которую получил Смирнов-Задунайский в 76-м, содержала кровь. Кровь, изменённую сильнейшим воздействием твири. Наше лекарство тоже содержит кровь — что, кстати, далеко не единственное его структурное сходство с той самой сывороткой.

— Но достаточное ли для того, чтобы говорить о каком-либо сходстве болезней через сходство методов борьбы с ними? — подключился Соций.

— Наверное, — растерянно ответил Андрей. — Мне так кажется, мне казалось так с тех пор, как я вообще услышал, что у Шапки якобы было сырьё. Но я не углублялся: времени не было на дополнительные исследования, да и вы все дружно обозвали меня параноиком.

И теперь всё катится к лешему.

— Ну и что это означает на практике? — осведомился Гошка, демонстративно поглядывая на часы.

— Всё, что я могу сейчас сказать точно, — попробовал совладать с мрачными предчувствиями Андрей, — так это то, что степная чума вытворяет с кровью странные вещи. Непонятые, кажется, до сих пор. У заражённых степной чумой с составом крови леший знает что творится, а та самая иммунная сыворотка 76-го года вроде бы могла кое-как эти процессы блокировать. Насколько мне известно, как раз благодаря крови — крови человека, которого неочевидным способом предварительно накачали твирью. Медицинская гэбня не смогла разобраться, что к чему, и именно из-за этого компонента препарат так и не сумели повторить в лабораторных условиях. Степная чума отступала только перед совершенно конкретной, особенной кровью. Которую было не заменить ни обычной донорской, ни синтезированной, — Андрей нервно сглотнул, в недоумении воззрился на окурок у себя в руке, помялся, но всё же закончил мысль: — Получается, если вирусы и в самом деле родственны, наш сумасшедше высокий процент летальных исходов среди тех, кто получил лекарство, действительно может быть связан с использованием искусственно синтезированной сыворотки крови. В ней… чего-то не хватает. Чего-то такого, что вырабатывается в живом организме при специфическом контакте с твирью. Неучтённый фактор, можно сказать… человеческий…

Андрей сам прекрасно знал, как это глупо звучит. Любой «человеческий фактор» воспроизводим в пробирке, это известно, это доказано — одни алхимические печи для выпекания людей чего стоят!

Только чтобы было, что воспроизводить, нужно с самого начала обладать исчерпывающими исходными данными.

А их нет. И Андрей — единственный, кто в полной мере понимает, почему их нет.

— Но не стопроцентно же помирают! — вклинился Бахта. — Значит, наша формула лекарства хотя бы не полное фуфло.

— Ещё бы, могло быть хуже, — сумрачно усмехнулся Соций. — Андрей, дай лабораториям задачку поковыряться в том, что у нас вместо групп крови естественнорождённых. Сходится ли этот параметр у имеющихся трупов или типа того. Наудачу тыкаем, но вдруг.

— Да, разумеется. Там и не только это может быть, я сейчас же позвоню и скажу, что надо ещё раз приглядеться к крови, к синтезированной сыворотке… У нас должен был остаться образец лекарства от Шапки, имеет смысл посмотреть, какой конкретно синтез использовал он. Его лекарство на тестах не выдавало никаких нежелательных результатов, — возможно, зацепка как раз в способе синтеза. Способ, если он из перечня, утверждённого Медкорпусом, — это сугубо производственная частность, на неё давно никто не обращает внимания. Но незначительные расхождения в конечном составе есть, обычно они не играют никакой роли, хотя если наш вирус с кровью в таких же непростых отношениях, как степная чума… Короче, я сейчас же выдам указания, куда копать.

У Андрея в голове сам собой включился деловой режим, в котором любая проблема перестаёт быть проблемой и становится задачей. Он связывался с лабораториями, надиктовывал торопливые инструкции и задавал вопросы, больше не чувствуя удушливого страха.

Удушливый страх решил пока подождать.

Удушливый страх дал Андрею облачиться в мундир и пристегнуть наплечник. Сесть за руль и завестись. Тронуться и начать какую-то беседу о предстоящей встрече с остальными головами своей гэбни.

Удушливый страх очнулся от спячки делового режима только тогда, когда кто-то вслух пожалел, что откинувшегося папашу Ройшевой девки так и не допросили на предмет того, как же выглядел этот упомянутый им в числе главных действующих лиц Дмитрий Борстен.