Чума в Бедрограде

А потом выслушивать краткую энциклопедическую выдержку о панических атаках, вызывающей их тревожности, необходимости как минимум психотерапии и всём таком.

Послать нахер, бросить трубку и обойтись даже без уколов — простыми дыхательными упражнениями.

Миленький не свихнулся, миленький довольно быстро пришёл в себя, бледный, но живой. Миленький окончательно очухался бы как миленький через пару дней (врачи это сказали, он сам это сказал), но — херов юбилей, куда нельзя не прийти и куда нельзя приходить в таком состоянии. Куда миленький не смог бы толком дойти.

Пришлось создавать иллюзию состояния здоровья, благо была в черте города Бедрограда очень специальная психиатрическая лечебница в смежной юрисдикции Бедроградской и Медицинской гэбен. Туда фаланги не сунутся, а с Виктором Дарьевичем уладили постфактум. В лечебнице сказали, что, раз такое дело, можно лечить тревожность Андрея постепенно и поэтапно, без спешки.

Ночные разговоры на складе почти успели стать утренними.

На то, чтобы разобраться с миленьким, у Бедроградской гэбни оставались жалкие три-четыре часа.

И они согласились на постепенно, поэтапно и без спешки.

Андрей, разумеется, был против. Говорил, что это ненадёжно, что лучше ему что-нибудь сломать или хотя бы написать, что сломали, а то лечебницу под Медицинской гэбней, куда фалангам не сунуться, они не простят.

Андрей Эдмундович заболел.

— Андрей Эдмундович не посетил юбилей Первого Большого Переворота, — еле заметно развёл руками фаланга, — а это прецедент. Как вы сами думаете, что нам с ним делать?

— Я сам думаю, что вас совершенно не интересует, что я думаю, потому что вы всё давно решили, — отрезал Гошка.

— Ваша несговорчивость — часть вашего таланта, — растянул губы в улыбке фаланга.

Это была бессмысленная фраза, нужная только для того, чтобы помурыжить. Фаланги не тянут время просто так, им всегда нужно либо додержать до кондиции, либо дать подумать, либо навести на какую-то мысль.

Гошка отчаянно сопротивлялся, но мысль пришла сама собой.

Гэбня не считается недееспособной по причине физического отсутствия (в том числе из-за болезни) одного из голов. Каждый может уехать, каждый может в самом деле сломать ногу.

Гэбня считается недееспособной — временно недееспособной по причине неполноты состава — только в том случае, если в ней официально менее четырёх голов.

Если одного из них решили отстранить.

Насовсем.

Фаланга снова посмотрел на Гошку с любопытством и удовлетворением. Тот факт, что ваш мыслительный процесс столь явно пропечатывается у вас на лбу, Гошка Петюньевич, — это тоже часть вашего таланта, так приятно видеть, что он идёт в нужную сторону.

Интересно, что будет, если вломить ему прямо здесь и сейчас? Ведь с некоторой вероятностью — ничего.

А потом ещё выяснится, что и оно пошло на пользу государству.

Всё ведь всегда оказывается строго противоположным твоим ожиданиям.

— Это официальное уведомление? — мрачно спросил Гошка.

Нынешний фаланга был немного нетипичным — свежим, наверное. Не успевшим выцвести. Со слишком здоровой кожей и слишком заметной радостью.

— Нового голову Бедроградской гэбни назначат в течение трёх дней, — проворковал он.

Не ответив на вопрос.

— Это официальное уведомление? — с нажимом повторил Гошка и шагнул вперёд — достаточно грозно, чтобы водоросль шевельнулась.

— В вопросе донесения которого до двух других ныне актуальных голов Бедроградской гэбни я полагаюсь на фактическую синхронизацию, — так и не сумел выдавить прямого ответа фаланга, невольно чуть отклоняясь назад.

Ну точно свежий.

Им так не полагается.

То есть Гошка думает, что не полагается, служебных инструкций фаланг он ни разу в жизни не видел. Кто знает, что из всего этого им и правда предписано.

Надо сдержаться. Всё должно пройти спокойно. Никаких эксцессов.

Гошке очень нужно, чтобы всё было спокойно.

— Я перебираю в уме ваши реплики и пытаюсь понять, не додумал ли чего-нибудь, чего вы не говорили. Складывается впечатление, что Андрея Эдмундовича отстранили от службы. Поправьте же меня, если вы не это имели в виду.

Фаланга снова растянул губы и качнулся.

— Желаю ему скорейшего выздоровления, если таковое возможно, — самодовольно изрёк он и пошёл прочь.

Вот так просто?

За непосещение юбилея Первого Большого Переворота?

Да что за херня!

— По-моему, это идиотизм, — не удержался Гошка фаланге в спину.

Тот аж зажмурился от удовольствия.

— Если это официальная позиция Бедроградской гэбни, то она, во-первых, сформулирована не в соответствии со служебными инструкциями, эксплицитно предписывающими головам гэбни высказываться во множественном числе, а во-вторых, не требуется в данной ситуации до соответствующего запроса. Если же это ваше личное мнение, Гошка Петюньевич, то оно звучит… довольно грубо.

Смакует, блядь. Получает удовольствие от работы.

И ничего — ничего! — нельзя сделать. Нельзя опротестовать, нельзя возмутиться, нельзя привлечь внимание общественности. Просто фаланги решили, что Андрею хватит.

И ничего нельзя сделать.

— Первый Большой Переворот — важнейший символ нашего государства, — сочувственно заметил фаланга. — В нём воплощается всё, ради чего мы живём, чем хотим быть, к чему стремимся. Если госслужащему это не нужно, сложно не задаться вопросом о том, нужен ли такой госслужащий.

Гошка ничего не мог на это ответить.

Потому что фаланга был прав. Госслужба — это херово призвание, и когда собственный зад становится дороже херова дуба, с неё пора уходить.

Ох, миленький.

Миленький.

Не попасть под ПН4 после подвигов с Колошмой, остаться в гэбне и удачно миновать ещё одно ПН4, когда у тебя отловили херовы склады смертельного вируса, — и распрощаться с уровнем доступа из-за того, что не смог дойти послушать исполнение государственного гимна детьми.