Чумная экспедиция (Сыск во время чумы)

– Он Богородицу обокрал.

– Подумай своей дурьей башкой - возможно ли обокрасть Богородицу, которая на небе? Может, он кого иного обокрал?

– Нет, Богородицу, - тупо повторил Устин.

– Врешь. Тут дело нечисто.

В дверцу кареты постучали. Архаров выглянул и увидел Левушку. Тот, невзирая на печальное событие, вовсю улыбался.

Архаров приоткрыл дверцу.

– Жениаль!
– сказал ему Левушка.
– Еропкин за твое здравие свечку ставит, Волков надулся, как индейский петух! Воображает, как граф про это про все государыне расскажет - как по его приказу ловко убийцу схватили! Этак его сиятельство и впрямь себе фавор вернет.

– Молчи, Тучков, - приказал Архаров.
– Не убивал он, а на себя наговаривает.

Левушка удивился, но спорить не стал. Коли Архаров вдруг так заговорил, видать - неспроста.

Оставив дверцу полуприкрытой, Архаров так, чтобы слышал Левушка, обратился к Устину:

– А рубль ты куда девал?

– Какой рубль?
– и лицо, и голос Устина ожили, вот теперь в них показалась настоящая тревога.

– Тот, что я тебе на пороге оставил. В конфектной бумажке.

– Не было рубля…

– Врешь.

– Не знаю, где тот рубль…

– А, может, кто-то другой забрался на двор и унес бумажку с рублем?
– предположил Левушка.

Архаров задумался.

– Все равно мы до правды докопаемся не раньше, чем узнаем, что за рябая оклюга и что там за Герасим… Побудь тут, Левка, не уходи. Не хочу я ехать обратно с его сиятельством.

При скверном отношении Архарова к верховой езде отказ от места в карете был поступком умопомрачительным.

Но Левушка кивнул, словно так и надобно. Его лицо сделалось спокойным, деловитым - как у взрослого и опытного офицера. Левушка понял, что теперь розыск по делу об убийстве митрополита только начинается…

* * *

Сообразив, что среди дня вряд ли на чумном бастионе сыщется благосклонно настроенный мортус, Архаров решил, что следует привлечь к делу Шварца. Заплатить ему - немцы деньги любят. И пусть поможет распутать сей клубочек. Он запомнил местожительство Шварца - на Никольской в доме вдовы Волошиной. Но там его не оказалось - вдова крикнула в окошко, что жилец является затемно, имея свой ключ, а куда поплелся - того ей не докладывал.

В довершение неприятностей начался дождь. Он застал уже в Зарядье, неподалеку от чумного бастиона.

Спрятаться можно было лишь в храме - и Архаров с Левушкой, воспользовавшись отсутствием чересчур праведных старушек, не только сами взошли на крытую галерею храма Знамения Богоматери, служившую тут папертью, но и привязали внизу коней.

– То-то болото будет у бастиона, - сказал Левушка.
– И так там топко, у коней копыта чавкают…

– И у тебя?
– спросил погруженный в невеселые мысли Архаров.

Левушка рассмеялся.

– А ты думал - до того отъелся, что от твоей туши у лошади ноги на пядень в землю уходят? Уймись, Николаша, со мной то же самое. Как там еще мортусы на фурах проползут?

Архаров ничего не ответил. Он сидел на ступеньке, сгорбившись, укрытый епанчой, и совершенно не был похож на бравого гвардейца. Левушка даже чуть было не сравнил его с рыночной торговкой, которая, пережидая дождь, прикрывает подолом и краями платка свой выложенный впереди на перевернутом ящике товар - пучки зелени или даже домашнего плетения кружево.

– Проползут, - буркнул Архаров.

– Послушай, - сказал тогда Левушка.
– Не может же быть, что этот Устин Петров совсем был ни при чем! Он кого-то выгораживает - как ты полагаешь?

– Он может выгораживать своего дружка Митьку только в одном случае - если не знает, что Митьку ножом прикололи, - подумав, отвечал Архаров.
– Только тогда это имеет смысл. Иначе говоря, беря на себя вину в убийстве митрополита, он тем самым сообщает о своей невиновности в смерти того Митьки… знать бы еще, кто его к лавке привязал…

– Николаша, а что, коли отвести туда Шварца? Он же умеет розыск по убийству производить!

– Придется…

– Нет, он определенно в чем-то виновен! Иначе - как бы рубль, ему данный, оказался… оказался…

Левушка не мог изложить свою мысль словесно, однако Архаров его понял.

– За рябой оклюгой. Вот и мне бы хотелось знать, в чем он виновен. И какого рожна лезет в убийцы… Кого, кроме Митьки, он может выгораживать?…

Они толковали, вспоминая подробности, пока совсем не стемнело - а тогда понемногу потянулись к бастиону фуры. Их скрип был слышен издалека.

– Едем, - решил Архаров.
– Не ночевать же тут.

Мортусы, кажется, даже не слишком удивились, увидев на воображаемой линии горжи бастиона две конные фигуры в огромных епанчах, закрывающих всадника - полностью, а коня - частично.

У них была морока с кострами - от сырости никак не хотели гореть и давать спасительный дым.

Архаров въехал на бастион, спешился, отдал поводья Левушке и преспокойно пошел туда, где, стоя на корточках и тихо переругиваясь, пытались уберечь едва разгоревшийся огонек огонь мортусы. Они не снимали своих страшных балахонов и колпаков - хоть такая защита от дождя.

– Бог в помощь, молодцы, - сказал он.

– Что-то ты к нам, талыгай, повадился, - ответил кто-то незримый.

– А то так седмай, бряйкой поделемаемся, - добавил глумливый голос.

Архаров сообразил - речь идет о каком-то вареве, поспевающем в котле под навесом.

– Федька где?
– спросил он.

– На кой те?

– Спросить хочу.

– Опять про фабричных, что рымище за Яузой поддулили?

По гнусавому голосу Архаров признал Ваню.

– Нет, Иван - прости, не знаю прозвания, - а про иное. Где на Москве рябая оклюга?

Потрясенные мортусы несколько помолчали. Потом грянул хохот.

– Ну, талыгайко, распотешил!
– воскликнул Ваня.
– Да ты никак в мазурики податься решил?

– Клевым мазом будет!

– Хило тебе, талыгай, в ховряках, решил к шурам прибиться?

– Какая те Москва? Не Москва - а Ботуса!

Архаров выслушал все эти речи, понимая, что нужно дать мужикам выкричаться.

Наконец установилось молчание - шутки иссякли, а давать повод к новым Архаров не собирался.

– Так на что тебе рябая оклюга?
– спросил Ваня.
– Девки там, что ли, дают не за пятак, а за так?

Кто-то тихонько засмеялся, но не менее дюжины мортусов - и те, что с самого начала возились с костром, и те, что подтянулись из темноты, - молча ждали ответа.