Чумной корабль

— Ни братьев, ни сестер у меня нет, родители этим не бо­лели, хотя мама как-то говорила, что у ее матери была астма в детстве.

Пассман кивнул:

— Это семейное. Чистый морской воздух должен был об­легчить твое состояние.

— Я тоже так думала. Собственно, потому-то и устроилась на круизное судно. Ну и чтобы выбраться из унылого город­ка, где единственное развлечение — наблюдать за кораблями в порту.

— Скучаешь, наверное, по родителям?

— Я потеряла их два года назад, — тень грусти легла на ее личико, — в автокатастрофе.

— Мне жаль. Смотри-ка, ты розовеешь. — Пассман попытал­ся сменить тему. — И дышать вроде легче.

— Так вы меня выпишете?

— Боюсь, нет, милая моя. Не нравятся мне твои легкие.

— Напоминать вам о сегодняшней вечеринке, я так пони­маю, бесполезно? — с разочарованием спросила она. Если ве­рить часам на противоположной стене, праздник начался лишь несколько часов назад.

Дискотека была единственной возможностью персоналу как следует оторваться, с тех пор как «Золотой рассвет» покинул Филиппины пару недель назад. Все с нетерпением ждали этого вечера: официанты, горничные и свободные от работы члены экипажа, который, по счастливой случайности, состоял в ос­новном из чертовски привлекательных норвежцев. Кажется, даже кто-то из пассажиров собирался посетить мероприятие. Все только об этом и говорили.

— Именно так.

Дверь распахнулась, и в палату, благоухая духами, впорхну­ли Эльза и Карин, лучшие подружки Джани на «Золотом рас­свете». Они были на пару лет старше ее, обе из Мюнхена и про­работали здесь уже больше трех лет. Эльза была кондитером, а Карин работала в одну смену с Джани. Разодеты они были как павы. На Карин черное платье на бретельках, подчеркива­ющее пышную грудь, а на Эльзе — коктейльное платье, и, судя по отсутствию других полосок под облегающей тканью, больше ничего. На обеих были тонны макияжа.

— Ну как ты тут? — Не обращая внимания на Пассмана, Эль­за присела на краешек койки Джани.

— Завидую.

— Ты не сможешь прийти? — Карин сердито уставилась на доктора, будто это была его вина.

Джани убрала мокрую челку со лба.

— Даже если и пошла бы, на вашем фоне у меня просто нет

шансов.

— Думаешь, Майклу понравится? — завертелась Карин.

— Еще как! — убедила подругу Эльза.

— Уверена, что он вообще придет? — Джани с радостью под­держала разговор, пытаясь забыть про боль в груди. Майкл — один из пассажиров, атлетически сложенный голубоглазый блондин из Калифорнии. Он слыл самым привлекательным парнем на корабле. Джани слышала, что между ним и Карин что-то было.

Карин смахнула мнимую пылинку с плеча.

— Он сам мне сказал.

— А тебя не смущает, что он респонсивист? — вмешался в разговор Пассман.

Карин бросила взгляд на доктора:

— Я росла с четырьмя братьями и тремя сестрами. Поверьте, без детей не так уж плохо.

— Респонсивизм — это не только детей не заводить, — за­метил он.

Карин была уязвлена. Как смеет он думать, что она чего-то не знает об этой религии!

— Да, респонсивисты также оказывают огромную услугу че­ловечеству, предоставляя возможность создавать семьи мил­лионам женщин Третьего мира и облегчая бремя, возложенное людьми на планету. В семидесятых, когда доктор Лайделл Ку­пер основал это движение, на Земле было три миллиарда че­ловек. Сейчас — вдвое больше, и темпы роста численности на­селения не замедляются. В данный момент в мире живет 10% людей за всю историю человечества.

— Да-да, я тоже читал их развешанные повсюду плакаты, — ехидничал Пассман, — только не кажется ли тебе, что это вы­ходит за рамки заботы о благе человечества? А как тебе то, что женщинам для вступления в организацию необходимо перевя­зать маточные трубы? По мне, так больше смахивает на культ.

— Майклу постоянно приходится выслушивать это. — Ка­рин упрямо продолжала защищать любимого. — Вы не имеете права осуждать его религию, не зная всей правды о ней.

— Верно, но ведь… — Пассман запнулся. Какой даже самый разумный аргумент ни приводи, у двадцатилетней девчонки с переизбытком гормонов всегда найдется ответ. — Впрочем, неважно. Полагаю, вам пора оставить Джани в покое. Потом расскажете о вечеринке, — уходя, добавил он.

— Справишься тут без нас, зай? — Эльза положила руку Джани на плечо.

— Да все в порядке. Повеселитесь там хорошенько. Завтра жду захватывающих подробностей!

— Хорошие девочки не хвастаются… — заулыбалась Карин.

— Так станьте плохими на один вечер.

Немки вышли вместе, но Карин тут же вернулась и подсела к Джани на койку.

— Знаешь, я собираюсь сделать это.

Джани поняла, о чем она. Майкл был не просто ее мимолет­ным увлечением, помимо ласк и поцелуев они часами разгова­ривали о его убеждениях.

— Карин, это очень серьезное решение. Ты слишком мало его знаешь.

— Я все равно никогда не хотела заводить детей, так какая разница, проводить операцию сейчас или через пару лет.

— Не позволяй ему запудрить тебе мозги, — настаивала на своем Джани.

Карин, конечно, очень милая девушка, но порой ей не хва­тает силы воли.

— Ничего он не пудрит! — возмутилась она. — Я долго дума­ла над этим. Не хочу становиться старухой к тридцати, как моя мать. Ей сорок пять, а выглядит на семьдесят! Спасибо, не надо нам такого счастья. Да и потом, — улыбнулась она, — все равно ничего не произойдет, пока не прибудем в Грецию.

Джани взяла Карин за руку:

— Это решение определит всю твою дальнейшую жизнь. Просто… подумай над этим хорошенько, ладно?

— Да… — протянула Карин, как подросток отмахивается от надоедливых родителей.

Джани приобняла ее:

— Вот и хорошо. Иди, оттянись там за меня!

— О, не сомневайся.

После ухода подруг в воздухе еще долго витал аромат духов.

Джани напряженно думала. До Пирея плыть еще неделю, и, возможно, им с Эльзой еще удастся отговорить Карин. Одним из условий принятия в репонсивистское движение являлась стерилизация. Вазэктомия для мужчин, перевязка маточных труб — для женщин. Эта дань их завету не давать новых жизней на и без того перенаселенной планете — серьезный шаг, тяже­лый, недешевый, а порой и необратимый. Глупо соглашаться на это ради обычного красавчика.

Незаметно для себя Джани уснула, а проснулась уже через несколько часов. До нее доносился приглушенный гул двига­телей, но она едва ли чувствовала убаюкивающее покачивание корабля в волнах Индийского океана.

Интересно, что там ее подруги делают на вечеринке…

Час спустя она снова очнулась. Что может быть хуже по­стельного режима? Здесь так скучно и одиноко… На секунду Джани даже захотела схватить свои вещи из-под кровати и про­красться в зал, взглянуть хотя бы одним глазком. Но ее орга­низм оказался слишком слаб, и глаза в очередной раз закрылись сами собой.

Послышался грохот, бандит снова схватил ее за горло и стал душить.

Джани пришла в себя и потянулась было за ингалятором, как вдруг во вспышке ослепляющего света распахнулась дверь палаты. Задыхаясь от астмы, она не вполне осознавала, что про­исходит. В палату, шатаясь, ввалился доктор Пассман. Он был босиком, в одном лишь купальном халате. Лицо и халат в кро­ви. Джани судорожно нажимала на клапан ингалятора, пытаясь сморгнуть остатки сна.

Из груди Пассмана вырвался душераздирающий вой, и изо рта прыснула новая струя крови. Джани отпрянула. Доктор сде­лал еще два нетвердых шага, и тут его коленные чашечки будто растворились. Он опрокинулся, и тело с чмокающим звуком упало на линолеум. Джани увидела бегущую по его телу рябь, будто внутренности плавились, и в считаные секунду доктор оказался распластанным в вязкой луже собственной крови.