Чужак из ниоткуда 5

Но дело даже не в этом. Косность человеческая — вот главное препятствие. Зачем что-то менять, если так всё нормально? Запоминать двадцать страниц текста? Видеть в темноте? Затягивать раны? Есть справочники и ЭВМ, приборы ночного видения, бинты и лекарственные мази. Даже у нас, землян, они есть, а у вас, гарадцев, на порядок лучше. Вот и дайте нам всё это в рамках развития добрососедских и братских отношений. А мы вам за это спасибо скажем. Да, и таблетку дайте, вот эту, которая продолжительность жизни увеличивает в два раза, и заодно вот эту, для памяти, а то справочники справочниками, но мало ли что.

И так далее, в том же духе.

Вот она, правда. Горькая, как гамма-радиофаг [2].

Так что сказать, что будет трудно — это ничего не сказать.

Будет чертовски трудно. Почти невозможно. Но сделать эту работу необходимо. Потому что речь идёт о счастье человеческом. А что может быть важнее счастья? Разве что сама жизнь, которая уже и так имеется.

Сернан с Быковским переглянулись.

— Мы подумаем, — сказал Валерий Фёдорович.

— Продумайте. Теперь обо мне. Ты, командир, спросил, что я не весел. На самом деле вполне весел. Внутри себя. Однако несколько выбит из колеи, это верно. Пытаюсь разобраться сам в себе. Получается не очень. Отсюда и соответствующее выражение лица.

— Всё-таки не устаю поражаться вам, русским, — сказал Сернан. — Хлебом вас не корми, дай в себе покопаться. Со вкусом. Каждый второй — Достоевский.

— Да ладно, второй, — возразил Быковский с самым серьёзным видом. — От силы четвёртый.

Я засмеялся.

— Да хоть бы и четвёртый, — сказал Юджин и жестом подозвал робота-стюарда. Как и на «Горном эхе», он управлялся ИИ планетолёта и обслуживал экипаж и пассажиров. — Ещё драво, пожалуйста.

— Сей момент, сударь, — сказал робот по-русски и удалился.

— Чего это он? — удивился Сернан.

— Русских писателей начитался, — предположил я. — Теперь берёт пример с дореволюционных половых. Как он себе их представляет.

— Достоевского, — сказал Сернан.

— В том числе.

— Быстро они учатся, — сказал Быковский. — Просто фантастически быстро. Эти роботы, я имею в виду, искусственные интеллекты. Выучить незнакомый язык — дело секунд. Да как выучить! В совершенстве, можно сказать. Но мы опять отвлеклись. Что я хотел сказать, насчёт копания в себе. Думаю, что ты, Серёжа, уже больше землянин, чем гарадец. Вот и выбиваешься из колеи невольно. Когда это поймёшь и перестанешь по данному поводу беспокоиться, всё встанет на свои места.

— Наверное, ты прав, командир, — сказал я. — Ладно, пора заканчивать завтрак и готовиться к посадке.

— Что там готовиться, — сказал Сернан. — Орбита, невесомость, всем пристегнуться, спуск, небольшая перегрузка, есть касание. Рутина.

— Ваш драво, сэр! — на безупречном английском произнёс робот-стюард, подойдя к нашему столику и ставя перед Юджином чашку с горячим драво.

— Спасибо, Бэрримор, — величественно ответил Сернан на родном американском английском. — Можешь быть свободен. Не забудь почистить и уложить в чемодан мой фрак и галстук-бабочку. Насколько я понимаю, на Гараде нас ждёт не одна торжественная встреча.

— Шутка, — сказал робот-стюард. — Понимаю. Счастливой посадки всем.

И с прямой спиной удалился.

— А юмор? — спросил Быковский. — У них есть чувство юмора! Я ещё у ДЖЕДО заметил.

— Искины имеют дело с людьми, — сказал я. — А людям свойственно чувство юмора. И не только оно.

— Искины? — переспросил Сернан.

— Искусственный интеллект, сокращение. По-английски artificial intelligence или «эй-ай».

— Сам придумал?

— Тут и придумывать нечего, в гарадском такое же сокращение, тупо перенёс на русский и английский.

— Пусть будет искин, — сказал Быковский. — Хотя мне кажется, что это термин я где-то уже встречал. В какой-то фантастике.

— Очень может быть, — сказал я. — Идеи, как известно, носятся в воздухе.

— Хочешь сказать, искины перенимают чувства от нас?

— Или умело их имитируют, — сказал я. — На сей счёт между специалистами, которые занимаются ИИ, нет общего мнения.

— То есть, вы не знаете, есть ли у них чувства, но продолжаете иметь с ними дело? — изумился Быковский.

— Иногда, мне кажется, что даже у моей «шеви» [2] есть чувства, — сообщил Сернан. — Особенно, когда она не заводится. А иногда — нет. Но эти сомнения не мешают мне иметь с ней дело.

«Звезда Цейсана» летела над Гарадом по геоцентрической орбите.

По гарадоцентрической, поправил я себя, глядя вниз на планету из обзорного отсека.

Мощный циклон закручивал в спираль многоэтажный массив облаков на востоке Лур-Палларда, самого крупного материка.Блестела под солнцем стальная, с синим отливом, шкура Змеева океана, разделяющего Лур-Паллард от Лур-Гего — материка на юге. Змеевым его назвали из-за того, что на его южных островах водятся летающие змеи — горги, и сам океан формой напоминает такую змею.

«Звезда Цейсана» пересекала дневную сторону Гарада, обгоняя КЭС-1 — первую космическую энергостанцию, висящую на геостационарной орбите над экватором (я уже привычно перевёл гарадскую аббревиатуру на русский).

Гео — Земля по-гречески. Гарад в переводе на русский означает «остров». А как по-гречески «остров»? Не знаю. Может, спросить у корабельного искина? Вряд ли он знает, это ДЖЕДО надо спрашивать, а он остался на «Горном эхе».

Ерунда какая-то филологическая в голову лезет. Остров — это и есть земля, со всех сторон окружённая водой. В данном случае — космическим пространством. Кажется, когда-то я уже приходил к этому выводу. Значит, можно сказать «геоцентрическая», да здравствуют греки, и не фиг умничать понапрасну и забивать себе голову всякой чепухой.

Наверное, это от волнения, подумалось. Всё-таки волнуюсь, не без этого. Ещё бы не волноваться. Я — единственный человек в обитаемой вселенной, который возвращается домой после воскрешения в другом теле. Если не считать Христа. Но он, если верить Евангелию, был человеком только наполовину и воскрес в своём теле, хоть и обновлённом. Н-да, неожиданное сравнение, прости Господи, как сказала бы прабабушка Евдокия Павловна. Как там они в этом Хаджохе живут, надо бы навестить, когда вернусь.

Малыш по обыкновению висел рядом, и я даже немного позавидовал плазмоиду — ему было всё равно, где находиться. Хоть в глубинах родного Юпитера, где сила тяжести превышала земную в два с половиной раза, хоть в открытом космосе в невесомости, хоть здесь, на борту «Звезды Цейсана». Интересно, а как он перенёс нуль-пространство? Мы-то в анабиозных камерах лежали и видели сны, а он в реакторном отсеке прятался.

Я вышел в орно и настроился на Малыша.

— Ты как, Малыш?

— Всё хорошо. Это твоя планета?

— Да. Красивая. Почти как моя. Только маленькая.

Я засмеялся. Малыш тоже.

— Хотел тебя спросить.

– ?

— Что ты чувствовал там, на корабле, когда мы летели сюда?

Одиночество. Тоска по дому. Страх.

— Полёт был разным. Сначала мы летели, как сейчас, — я передал образ космической пустоты, наполненной звёздами. — Потом корабль прыгнул и попал в другое пространство. Не такое, как обычно.