Чужак из ниоткуда

Широка страна моя родная, Много в ней лесов, полей и рек! Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек [24]

Эту песню я впервые услышал в старом, ещё довоенном чёрно-белом фильме «Цирк», который показывали недавно в Доме офицеров. Хороший фильм, и песня хорошая.

Да, человечество планеты Земля в научном, техническом и социальном развитии отставало от Гарада, и поначалу я чувствовал себя здесь не в своей тарелке без привычной свободы передвижения, мгновенного доступа к любой информации и такой же мгновенной связи, многих других, казалось бы, незаменимых вещей. Но и это прошло. Оказалось, наша зависимость от даров цивилизации и технического прогресса не так велика, как кажется. Я привык к этой новой жизни со всеми её неудобствами.

24

Василий Лебедев-Кумач, Исаак Дунаевский «Песня о Родине».

Или лучше сказать — притерпелся?

В конце концов, моя решимость выполнить все намеченные планы никуда не делась. Я по-прежнему хотел связаться с Гарадом. Я по-прежнему мечтал туда вернуться. Как мечтает вернуться домой человек, оторванный от родины жестокими и неумолимыми обстоятельствами.

Но появились и другие мечты.

Мой новый дом — Земля — явно нуждался в помощи, и оказать эту помощь, как мне казалось, мог я сам и мой старый дом — Гарад. Для этого, однако, нужно было вырасти. Желательно побыстрее.

Полтора часа до областного центра — города Мары — это не долго. Несколько раз самолётик бросило в воздушные ямы, и меня чуть было не стошнило, — забыл, что мой организм всё-таки принадлежит земному мальчишке, а не тренированному гарадскому инженеру-пилоту. Даже сосед — пожилой туркмен в халате и тюбетейке заметил, что мне нехорошо и протянул коричневый бумажный пакет, специально предназначенный для этого.

Я нашёл в себе силы улыбнуться, отрицательно покачал головой, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Сосредоточился, усилием воли подавил тошноту, вошёл в орно.

Правильное размеренное дыхание: живот-грудь — вдох; грудь-живот — выдох; живот-грудь — вдох; грудь-живот — выдох. Выдох дольше вдоха. Хорошо. Лёгкая перенастройка рецепторов вестибулярного аппарата… Совсем чуть-чуть, не перегнуть палку. Хорошо. Готово. Теперь организм Сергея Ермолова точно также избавлен от морской болезни, как и организм Кемрара Гели. Я сказал морская болезнь? Всё правильно. На Гараде она называется «болезнь волн».

Я вышел из орно, покосился на соседа. Старик-туркмен не сводил с меня внимательных глаз.

— Как чувствуешь? — прошамкал он по-русски.

— Яшши, саг бол [25] — ответил я по-туркменски.

Старик кивнул, спрятал пакет, вытащил откуда-то карамельку, улыбнулся беззубым ртом, протянул мне.

— Саг бол, — повторил я.

Сели нормально. Самолётик бодро пробежал по бетонной взлётно-посадочной полосе пару сотен метров, затормозил и вырулил на стоянку рядом с одноэтажным зданием аэропорта.

Было жарко. Я чуть подстроил терморегуляцию организма, надел на голову солдатскую защитную панаму, подхватил чемодан, и потопал в аэропорт вслед за остальными пассажирами.

25

Хорошо, спасибо.

В аэропорту сразу же направился к кассам. Отстоял небольшую очередь, подошёл к окошку.

— Здравствуйте.

Кассирша — женщина лет сорока пяти с уставшим, худым, но всё ещё красивым лицом, подняла на меня равнодушные глаза:

— Чего тебе, мальчик?

— У вас должен быть забронирован билет до Ташкента на ближайший рейс, на моё имя. Ермолов Сергей Петрович. Посмотрите, пожалуйста. Вот мои документы, — я положил на полочку перед окошком свидетельство о рождении.

— Где твои родители, мальчик? — процедила кассирша. — Билет ему…

Я присмотрелся. Даже без входа в орно было видно, что у женщины проблемы. Скорее всего — дома. Где ещё могут быть проблемы у советской женщины? Или дома, или на работе. Дома чаще.

За мной никто не стоял, я был один у кассы. Я и кассирша.

Что делать? Можно было пойти земным путём. Устроить скандал. Потребовать начальство. Дойти до дежурного по аэропорту. Возможно даже, обратиться в милицию и предъявить медаль с наградными документами, которые я взял с собой на всякий случай. Билет, в конце концов, я бы получил. Но сколько бы ушло на это времени и нервов?

Глянул на часы. Рейс до Ташкента отправлялся в одиннадцать двадцать пять. Сейчас было пять минут одиннадцатого. Можно и не успеть.

— Товарищ кассир, тётенька… — начал я просительно. Вошёл в орно. Поймал уставшие глаза женщины. Удержал.

Вот так, смотри на меня, глаза не отводи, внимательно смотри, открыто и проникновенно.

Что у тебя?

В светло-серой, с лёгким травянистым переливом ауре, сплетались и расплетались тонкие коричневатые нити.

Ага, значит, мысли. Трудные печальные, рвущие сердце, мысли.

Нырнул сквозь глаза чуть глубже.

Читать мысли мы, силгурды, не умеем. Но вот поймать эмоциональный фон, а иногда и тень зрительного образа…Э, тётенька, да у тебя молодой любовник! И ты не знаешь, как его удержать, потому что последнее время он активно поглядывает на юных девушек. А муж про любовника не знает. Хороший добрый муж. Хоть и тюфяк, как здесь говорят. Но тюфяк — не изменник. Наверняка и дети есть, но проверять не стану, незачем. Так. Ладно. Слушай меня. Сейчас ты на время забудешь о своих глупых тревогах и выдашь забронированный билет этому пацану в клетчатой рубашке с короткими рукавами и солдатской защитной панаме на голове. То есть спокойно и качественно, как положено, выполнишь свою работу. Ты разве не видишь, что мальчишка необычный, связываться с ним не стоит? Видишь. У тебя проблем мало? Много. Вот и делай. Сейчас.

Вынырнул. Отпустил чужие глаза. Вышел из орно. Улыбнулся.

— Билет до Ташкента, пожалуйста. На имя Ермолов Сергей Петрович, — повторил. — Вот документ.

— Да, конечно, одну минуту… — женщина потёрла указательными пальцами виски, раскрыла журнал, посмотрела:

— Да, есть бронь.

Взяла свидетельство, раскрыла, сверила, вернула. Выписала билет.

— Восемнадцать рублей пятьдесят шесть копеек.

Я выложил два червонца [26] . Забрал билет и сдачу.

26

Две банкноты по десять рублей. Они были красноватого цвета. Отсюда «червонец». «Червонный» — красный.

— Спасибо.

Потом наклонился к окошку и негромко сказал:

— Бросайте этого молодого козла, как можно скорее. Муж у вас хороший, любит вас. Что ещё надо? Бросайте и живите дальше. Всё у вас будет хорошо.

Закрыл и открыл глаза, чуть кивнул, снова улыбнулся (улыбка — это всегда доверие, но здесь, как я заметил, почему-то улыбаются редко), поднял чемодан и отправился в зал ожидания.

Народу в зале было немного. Я выбрал пустующее кресло подальше от остальных (жесткий пластик синего цвета и алюминий), сел, огляделся. Круглые большие часы на стене показывали десять часов семнадцать минут. Значит, скоро должны объявить регистрацию на мой рейс. Перекусить, что ли?