Чужак из ниоткуда

— Ага.

— Идём, покажу.

Летний душ располагался на другом конце двора рядом с баней, дровяным сараем и курятником с несколькими деловито квохтающими курами и ярким петухом, немедленно окатившим меня гордым взглядом. На крыше душевой стояла металлическая бочка, выкрашенная чёрной краской. К бочке тянулся шланг.

— Вода тёплая, — пояснил дед, за день на солнце нагревается так, что иногда даже горячая. И главное — никаких больше колодцев. Скважина и насос. Помнишь, как в Новограде Волынском колодец копали? Тебе десять лет было, должен помнить.

И верно — помню! Копали колодец возле дедова дома и в процессе наткнулись на громадный валун. Поднять наверх целиком эту гранитную дуру времен ледникового периода не было никакой возможности. Поэтому валун решили сначала взорвать, расколов на несколько частей. Отец, который тогда командовал танковым батальоном, достал в части толовые шашки. Заложили их под валун, сверху яму прикрыли толстыми досками и рванули.

На глазах изумлённых зрителей кусок валуна весом, наверное, с тогдашнего меня, разметал доски, вылетел из ямы и по красивой дуге рухнул на крышу дома, проломив шифер и часть обрешётки.

— Ага, — засмеялся я. — Классное было зрелище. Бам! Хрясь! Бум! И нет крыши.

— Ну, перекрытие-то выдержало, — заметил дед. — Но слегка не рассчитали взрывчатку, это да.

Когда я вышел из душа, пришли гости, а стол был практически накрыт. Бабушке, не выпуская изо рта горящей папиросы, помогала невысокая худая большеглазая женщина лет пятидесяти с обильной сединой в рыжих волосах. На скамейке рядом с дедом сидел лысый пожилой мужчина среднего роста в лёгком светлом костюме и летних туфлях.

— Вот он! — провозгласил дед, увидев меня. — Иди сюда, внук, знакомься!

Иосиф Давидович и Эсфирь Соломоновна Кофманы, так их мне представили. Юзик и Фира — так их звали дедушка с бабушкой и прабабушка. Эсфирь Соломоновна работала медсестрой, а Иосиф Давидович, по словам деда, был ювелиром, что сразу меня сильно заинтересовало. Но во время войны он был танкистом, командиром легендарной «тридцатьчетвёрки». Как я узнал, сидя за столом, в начале сорок пятого года дед спас его — отогнал фашистов от подбитого танка, а потом, раненого, вытащил из-под огня. Со своей женой Фирой дядя Юзик (после третьей рюмки он потребовал называть себя так) познакомился в госпитале, где лежал после ранения.

— У меня два спасителя, — сообщил он мне, блестя глазами. — Сначала твой дед, который не дал сдохнуть там, на окраине Будапешта. «Фердинанд» [28] , сволочь, влепила снаряд точно в двигатель, я успел ответить и тоже попал хорошо. Наводчик у меня был от бога, Володька Буряк, на дистанции в километр телеграфный столб ломал одним снарядом, как спичку, погиб в том бою. Весь экипаж мой погиб. Один я выжил, дед твой вытащил меня, а потом Фирочка, в госпитале уже. Во мне пять дырок было, рёбра сломаны, левая нога перебита, общий сепсис начался… Если бы Фирочка не влила мне раствор пенициллина внутривенно — без разрешения, между прочим, чистое самоуправство! — я бы уже скоро тридцать лет как с богом разговаривал, или кто там есть… — бывший танкист поднял глаза к небу. — Наливай, Лёша, выпьем за наших дорогих и любимых женщин, куда мы без них… Эх, Фирочка, как же мне тебе долг вернуть теперь, родная моя, — он обнял жену, приник к её плечу лбом.

28

Немецкая самоходка времён Великой Отечественной войны.

— Ну-ну, Юзик, не раскисай, — сказала Фира. — Мы ещё поборемся, всё хорошо будет, вот увидишь. Я крепкая.

Дед разлил по рюмкам водку. Мужчины выпили, Фира и бабушка Зина пригубили. Мы с прабабушкой приложились к стаканам с холодным компотом.

Улучив момент, когда взрослые ударились в воспоминания, а прабабушка, устав от застолья, пошла в дом, я, делая вид, что увлечён жареной курочкой, вошёл в орно и глянул на ауру Эсфирь Соломоновны. Она была нежного светло-салатного цвета, но по её краям шли россыпью грязно-бурые мелкие пятна. Кое-где эти пятна выбросили в стороны отростки-щупальца, стараясь зацепиться за соседние, слиться с ними, разрастись, отвоевать пространство.

Ну конечно. Рак лёгких. Так я и думал. На Гараде эту болезнь называют лыджа; давно научились распознавать и бороться с ней ещё в зародыше. Как и с абсолютным большинством недугов, организм сам может справиться. Нужно только помочь ему войти в нужный резонанс с колебаниями биополя целителя, при котором раковые клетки быстро разрушаются.

Тут бы, конечно, пригодился хороший профессионал, но все хорошие профессионалы остались на Гараде. Здесь только я — тринадцатилетний подросток-землянин. Да, основными принципами работы с биополями я владею, этому учат всех, как здесь, например, учат оказывать первую помощь. Более того, я знаю, что у меня природный талант к этому делу, и было время, когда я всерьёз стоял перед выбором, кем стать: целителем или космическим инженером-пилотом. Выбрал пилота. И не жалею. Потому что целитель — это прекрасно, но знал бы я в этом случае досконально принцип работы и устройство гравигенератора, станции Дальней связи или кваркового реактора? Вряд ли. Разве что в общих чертах, а этого мало.

Ну-ка, попробуем…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Орни. Песня. Острый нож. Пулемет. И снова тетя Фира

Первое лечебное воздействие я провёл сразу же. Незаметно, на дистанции. Просто, чтобы проверить, как пойдёт дело. Оказалось — идёт. Возможно, не так хорошо, как получилось бы в моём прежнем теле, но тоже вполне приемлемо. Десять минут, и несколько грязно-бурых пятен с левой стороны, где их было явно больше (это значило, что левое лёгкое сильнее поражено болезнью), к концу сеанса побледнели и уменьшились в размерах.

Я мог бы продолжить, но решил, что на первый раз достаточно. Как для Эсфирь Соломоновны, так и для меня.

Вышел из орно, допил компот, поднялся из-за стола.

— Поду-ка прогуляюсь, — сообщил. — Воздухом подышу.

— Иди-иди, — сказал дед, — что с нами, стариками, скучать. А мы ещё посидим, выпьем. Песни попоём, а, Юзик?

— Можно и песни, — согласился бывший танкист. — Наливай.

— Тебе бы только выпить да песни петь, — проворчала бабушка.

— Праздник у нас, — сказал дед, берясь за бутылку. — А песня, как известно, нам строить и жить помогает.

— Она как друг и зовёт, и ведёт, — поддержал Иосиф Давидович.

— И тот, кто с песней по жизни шагает, — продолжил дедушка, разливая.

— Тот никогда и нигде не пропадёт! — с энтузиазмом закончил дядя Юзик.

— До темна не гуляй, — сказала мне бабушка. — Скоро чай пить будем.

Сразу за калиткой проходила улица Металлургов, ограниченная с одной стороны частными жилыми домами, а с другой — железнодорожной насыпью. Я нашёл утоптанную тропинку и перебрался по ней на другую сторону насыпи.

Перед моими глазами раскинулась впадина пересохшего озера, покрытая кочками с пучками травы и редким кустарником. В отдалении криво торчал ржавый остов пятиметровой вышки для прыжков в воду. Чуть в стороне, неподалёку, я заметил два старых, тоже поржавевших, турника и такие же брусья. Видимо, когда-то была спортплощадка. Теперь, когда озеро пересохло, стала не нужна. Нет людей — нет спорта.

Ничего, мне нужна.

Солнце ещё не зашло, но уже наступил вечер, и на фоне закатного горизонта были хорошо видны густые фабричные дымы, тянущиеся к небу. В воздухе явственно ощущался привкус ядовитых промышленных выбросов. В концентрации достаточной, чтобы навредить здоровью. Не сразу, но в течение нескольких лет — запросто. Интересно, сколько уже здесь живут Фира с Юзиком? Да и дедушка с бабушкой вернулись зачем-то. Плохо было на Украине, в Новограде? Там, помнится, и речка чистая, и воздух, и леса вокруг. А здесь… Место, прямо скажем, не лучшее для летнего отдыха, и вообще для жизни. Ну да ничего, в конце концов, я не отдыхать сюда приехал. Работать надо. Антиграв сам себя не соберёт.