Чужаки

Петчер вздохнул и посмотрел на собеседника долгим холодным взглядом.

— Но я еще раз даю вам слово, господин Калашников, — сказал он, вставая и теперь уже не скрывая враждебности, — что немедленно отправлю, это письмо в управление нашего общества. Пусть почитают.

Калашников резко повернулся и, едва сдерживая ярость, направился к двери.

Глава двадцать первая

Осенью Карповы решили ехать на завод и попытаться устроиться там на работу.

— В медеплавильный, Михаил, просись, — советовал по дороге дедушка. — Там хоть и удушье, зато заработок хороший. Потом, глядишь, освоишься — ив мастера выйдешь.

Да где там? — вдруг безнадежно махнул он рукой. — Мы русские, а там все тальянцы, персы и немчура. Наше дело, знать, кайлом копать, дрова рубить да вагонетки катать, а распоряжаться и показывать другие будут. — Дедушка тяжело вздохнул, горестно покачал головой. — Замучились, бьемся, бьемся, как рыба об лед, а толку никакого. По смотришь на других; как-то живут люди, улыбается им счастье: у одних хлеба вырастут, как стена, другие золота самородок отхватят или еще чего, а у нас кругом одна нужда.

Когда подъехали к заводу, дедушка снова стал советовать отцу Алеши проситься на работу в медеплавильный.

— Вот, внук, — ласково улыбнувшись, сказал на прощание дедушка. — Ты теперь совсем большой вырос, на за воде работать будешь. Смотри у меня, не подкачай. Работай, как следует, отца с дедушкой на работе не конфузь.

С этими словами он молодецки прыгнул в телегу и повернул лошадь обратно.

Отец долго смотрел вслед удалявшейся телеге. Потом вздохнул, повернулся к Алеше и сказал, чтобы он подождал его на улице, а сам пошел в контору. Низко опущенная голова и неуверенная поступь говорили о том, как ему тяжело.

Оставшись один, Алеша сел на верхнюю ступеньку крыльца, положил около себя котомку и стал смотреть по сторонам. Как и в первый раз, когда он приходил сюда с лесорубами, многое для него было здесь ново. И этот большой каменный дом с высоким крыльцом, и дымящий в три трубы завод, и проходившие мимо люди, какие-то совсем не похожие на сельских жителей.

Алеше стало грустно. Вспомнился дом, мать, бабушка, сестренки. Его охватило чувство одиночества. Хотелось плакать. Вспомнил прошедшее лето, мечту о школе. Он был уверен, что этой зимой обязательно будет учиться. Однако, когда дедушка привел его в школу, там сказали:

— Мал еще у тебя внучек. Пусть подрастет с годик, а там видно будет. Успеете. С таким делом торопиться некуда.

Алеша, может быть, и смирился бы с этим, если бы еще год назад не был принят в школу его ровесник Сенька Шувалов. «Счастья у меня нет, вот и все, — решил он. — Недаром бабушка говорит, что главное у человека-счастье. А потом богатые они, черти, эти Шуваловы. Овчинники, а теперь кожи еще начинают делать и хлебом торговать».

Он тяжело вздохнул и посмотрел на жилистые, в мозолях руки. Так уж вошло у него в привычку при всех невзгодах сердиться на свои руки, как будто они действительно были виновниками его тяжелой жизни.

В стороне со скрипом открылась дверь. Из конторы вышла группа пестро одетых людей. Увидев их, Алеша удивился. До этого он даже не мог себе представить, что люди могут так смешно одеваться.

«Что твой петух! — думал он, рассматривая задержавшихся на крыльце англичан. — Чужаки самые настоящие… Лопочут, лопочут, а что? В жисть не поймешь».

Заметив сидящего на крыльце мальчишку, один из англичан отделился от группы и быстро пошел в его сторону. Алеша насторожился: «Наверное, хочет прогнать меня с крыльца… Лучше уйти подобру-поздорову. А то начнет еще за уши драть. Ну и пусть, — вдруг передумал Алеша. — Не пойду, будь что будет».

— Мальшик. Вышего хочешь? — с трудом подбирая русские слова, спросил англичанин. — Работать нету, русский ленивый мальшик.

Слово «ленивый» он заучил, как видно, хорошо и выговорил его без труда.

— Русс нужна дубинша? Да, мальшик?

Иностранец был сух и высок, как жердь. На голове у него вместо фуражки было надето что-то похожее на тарелку. Глаза смотрели холодно.

Алеша с недоумением, но без страха уставился на англичанина, не улавливая смысла в его словах. Однако, когда англичанин, повторил свои вопросы, он догадался.

— Сам ты ленивая дубинша, — вскочив на ноги, неожиданно для себя выпалил Алеша. — Разнарядился, как индюк, и думаешь, что не знай кто?..

С этими словами он схватил котомку, быстро сбежал с крыльца и направился к площади.

Стоявшие в стороне англичане громко засмеялись.

— Ну как, Томми, посмотрел волчонку в зубы?

— Кусается, черт, — весело ответил тот. — Но это не беда. Мы его скоро приберем к рукам.

Из конторы вышли Петчер и Темплер. Вся группа англичан уселась на пролетки и, громко переговариваясь, направилась к заводу.

Как только англичане отъехали, Алеша вернулся на крыльцо, снял с плеч котомку и снова сел на ступеньку. Сейчас он досадовал на себя за неумение как следует поговорить с англичанином. «И чего я рассердился? — ругал себя Алеша. — Чужак? Ну и черт с ним. Хозяева они. Попросить бы у него хорошей работы. Вот это бы дело. Что ему стоило направить меня в шахту коногоном? Ровным счетом ничего. А в шахте зимой тепло и заработок хороший — четвертак в день»: Так говорил ему один мальчишка, проработавший коногоном целую зиму.

Громко хлопнули двери, из которых вышел отец. Вид у него был расстроенный. Надевая на плечи котомку, он угрюмо сказал:

— Опять не повезло нам с тобой, Алеша. О заводе и не заикайся. Там, говорят, и без нас людей девать некуда.

Тебя совсем не берут, а меня согласились послать в шахту.

Тьфу, черт! Хоть с моста в воду… — Он безнадежно махнул рукой и медленно сошел с крыльца.

С запиской из конторы Карповы пришли в барак бессемейных шахтеров. Барак, размером в десять сажен длины и три с половиной ширины, был срублен из бревен. По бокам этого мрачного и неуютного помещения в два ряда стояли почерневшие от копоти и грязи нары. Посредине, загораживая проход, вросла в землю, большая полуразвалившаяся плита. Пола не было. Мох в стенах во многих местах вывалился, двери рассохлись. На весь барак было четыре небольших окна. Крыша, как видно, сильно протекала, отчего потолок был сплошь покрыт плесенью. От дыма, гнили и испарений от сохнувшей одежды в бараке стоял тяжелый смрад. Барачный сторож отвел вновь прибывшим место во втором ряду нар и назначил день, когда они должны заготовлять на весь барак дрова, носить воду, топить плиту и производить уборку.

— Да смотрите, делайте все, как следует, — предупредил сторож, — чтобы все было честь честью, а то недолго и на улицу вылететь.

Несмотря на усталость, Алеша долго не мог уснуть. Его заедали блохи. От их укусов огнем горело все тело. Когда вконец измучившийся мальчик начал плакать, отец поднялся, вынул из котомки бутылочку, заставил сына раздеться и натер все его тело керосином. Он советовал не вертеться с боку на бок, не чесаться, а лежать смирно.

— Притерпеться надо, — говорил отец, укладывая в котомку оставшийся в бутылочке керосин. — Это вначале, без привычки, блохи так больно кусают. А потом привыкнешь — и ничего…