Чужаки
Шрифт:
Воспользовавшись заминкой, Мальцев предложил прекратить совещание и пойти искать спрятанный кулаками хлеб.
Но поиски проводились вяло. Осматривали пустые амбары, заглядывали в подполья, в дровяники, там ничего не было. Только Мальцев с Редькиным обнаружили на общественном гумне под соломой четыре воза неизвестно чьей пшеницы, перемешанной с рожью.
Утром Харин решил начать разговоры о сдаче излишков хлеба с середняками.
Мальцев послал телеграмму с протестом на действия продотрядников в уезд. Харина и Мальцева вызвали для переговоров к прямому проводу. Говорил заместитель председателя исполкома Звякин,
Целые сутки спорил Харин с середняками. Но те сдавать хлеб по продразверстке категорически отказывались. На второй день продотрядники приступили к принудительному изъятию.
В это безмятежное весеннее утро маленький, худенький одноглазый мужик Иван Ашуркин, затесывая березовые колья, вел разговор с лежащим на завалинке косматым псом Ардашкой.
— Лежишь, лентяй, — укоризненно качнув головой, говорил Иван, отставляя в угол двора затесанный с трех сторон кол, — позавтракал, обеда ждешь теперь. Нет, чтобы делом заняться. В лес бы сбегал, что ли? Зайца догнав бы, — и, поплевав в руки, продолжал:
— Да где тебе лодырю, за зайцами гоняться. Привык на чужом горбу ехать.
Ардашка поерзал мордой по доске, похлопал хвостом по непросохшей еще земле и, как бы извиняясь за свое безделье, тихонько взвизгнул.
Иван рассмеялся.
— Стыдно все-таки тебе, значит. Скулишь, сукин сын.
А вон есть ведь и такие, ком, у чужое все равно, что свое, хотя оно и горбом нажито. Вот, брат Ардашка, какие дела-то. Смекай…
В это время к воротам подъехали на двух подводах продотрядники. Спрыгнув с телеги, Харин открыл калитку и, увидев Ивана, громко поздоровался:
— Доброе утро, хозяин!
— Доброе, если не обманываешь, — насторожился Иван.
— Мы к тебе в гости, товарищ Ашуркин, за хлебцем приехали, давай открывай ворота.
Иван воткнул топор в чурбак, стряхнул с солдатских сапог щепки и, покосившись на продотрядника, взявшегося за засов, чтобы открыть большие ворота, недружелюбно ответил:
— Чума бы на таких гостей, чтобы вам всем передохнуть, и, обращаясь к Мальцеву и понятым, добавил:
— Эх вы, властители. Чем только думаете, не знай… Ну откуда у меня хлеб? Забыли, что ли, что семена-то для посева я у Сумкина занял. Не ладное вы задумали, не ладное…
Выдернув засов, продотрядник начал открывать ворота, на него с лаем накинулся Ардашка, но получив сильный пинок в бок, с визгом скрылся под крыльцом. Отрядник подвел к амбару подводы и попросил Ивана дать ключ.
Побелевший, с налившимся кровью глазом Ашуркин показал кулак.
— Нет у меня хлеба, — и, ругаясь матерно, пошел в сени.
К Харину подошел Мальцев, сдерживая дрожь, сказал:
— Еще раз прошу тебя, товарищ Харин, подумай, что делаешь. Ведь это наш актив. Обошлись же соседи в Ивановке, говорят, перевыполнили разверстку и ни одного середняка не тронули. А мы что делаем? Мне стыдно перед ними, — и он показал рукой в сторону собиравшейся во дворе и около ворот толпы.
Харин поправил на ремне наган и, подойдя к амбару, скомандовал:
— Хватит демагогию слушать. Ломай замок!
Продотрядник заложил под замок
ломик и одним нажимом вырвал из двери кольцо. Харин, Мальцев и еще несколько человек вошли в амбар. В нос ударило плесенью и запахом мышиного помета; в дверь с мяуканьем прыгнула пестрая кошка. Понятые осмотрели сусеки и пришли к заключению, что общее наличие зерна, занятого Ашуркиным у кулака Сумкина, с трудом покроет потребность хозяйства в семенах и в продовольствии до нового урожая. Не только излишков, но и для скотины зерна не было.Мальцев посмотрел на Харина.
— Ну, что ты скажешь теперь?
— Ничего, возьму половину, вот и все.
— Да ты с ума сошел…
— Пока не собирался.
— Ну смотри. А я в таком деле тебе не помощник, — и не говоря больше ни слова, пошел в ворота.
Харин погрозил ушедшему Мальцеву кулаком.
— Погоди. Запоешь ты у меня петухом, — и предложил отрядникам нагребать в мешки зерно.
В толпе зашумели.
— Это не власть, а грабители!
— Вот они, Советы, своих по миру пускают. Дожили….
Когда Харин вышел из амбара, к нему подскочил Прохоров Калина. Стащив с плешивой сивой головы облезлую шапку и размахивая ею, визгливо кричал:
— Своих, товарищ дорогой, грабишь, своих!
— Я не граблю, а закон о продразверстке выполняю.
Государству хлеб нужен.
А ты нам этот хлеб давал? Давал, я тебя спрашиваю? — наступал Калина. Он распахнул засаленный полушубок и, показывая на болтающиеся на теле тряпки, завизжал еще сильнее:
— Погляди, шкура! С таких тебе продразверстку брать велели? На мне рубахи нет, детишки нагишом, а ты излишки. А нет таво, чтобы населению товары послать…
— Эва саданул, товары? — засмеялись в толпе. — Они и сами рады бы поглядеть на них. Да где они, товары-то эти…
Спичек нет, соли два месяца не видим, не то, чтобы литовку али серп купить. Дохозяйничались правители…
В разговор вмешался Редькин:
— Чаво арете? Раз нет, значит, нет. Понимать надо, если мировая гидра капитализма к нам свой хвост сунула и начисто все смахнула. Подождем, значит, не горит, поди… Правильно аратель из города тогда баял. Имеперизьма…
Калина полез на Редькина с кулаками:
— Замолчи, балаболка! Хватит молоть! Нам ждать, а им вынь да положь. Нет нашего согласия хлеб задаром давать. К черту.
В это время два продотрядника вынесли из амбара мешок с зерном и, разостлав полог, стали высыпать зерно в телегу.
В сенях послышался отчаянный голос хозяйки:
— Ваня! Не надо! Не надо! Ваня! Что ты! Одумайся!
Появившись на крыльце с повисшей на плече плачущей Анисьей, Иван, заикаясь от волнения, крикнул в сторону Харина:
— Не тронь! Последний раз говорю тебе!
Харин перешел на другую сторону телеги, вынул из кобуры блеснувший вороненой сталью наган:
— А я говорю уйди, или я тебя арестую и заберу весь хлеб до последнего фунта.
— Ах так! — закричал не своим голосом Ашуркин и, отбросив висевшую на плече Анисью, как кошка прыгнул к чурбаку, схватил торчащий в нем топор и, взмахнув им, двинулся к амбару.
Дорогу Ивану преградил штык. Снова взмахнув топором, Иван отбил штык и, размахнувшись, ударил обухом по голове отрядника. Затем он дико взвизгнул и, бросившись вперед, согнулся за винтовкой, выпавшей из рук убитого. В это время Харин выстрелил, пуля просверлила Ашуркину голову.