Чужаки

Первым к выпавшему из рук Ашуркина топору бросился Калина, другие начали хватать колья. Видя, что ему несдобровать, Харин перепрыгнул через забор и огородом побежал на другую улицу. Спасаясь от преследования, он вскочил в телегу к ехавшему по улице мальчишке, вырвал у него вожжи и что было сил погнал лошадь в город.

Во дворе началось избиение оставшихся продотрядников. И не миновать бы им смерти, если бы не прибежал, услышав выстрел, Мальцев.

С большим трудом Мальцеву, Редькину и другим активистам удалось успокоить разъяренных людей и увезти на телеге окровавленных отрядников.

На следующий день в Гавриловку прибыл с вооруженным отрядом Звякин. В селе арестовали четырнадцать человек, в том числе и Мальцева. В течение нескольких дней из Гавриловки было взято в порядке продразверстки около трех тысяч пудов хлеба.

Глава пятая

После неудачи контрреволюционного восстания Корнилова раненый Федор Луганский долгое время находился в госпитале. После выхода оттуда он уже не ратовал за победу над Германией, а наоборот, везде говорил, что Россию могут спасти только немецкие пушки, но когда убедился в их бессилии, запил. И вот теперь он связался с группой таких же, как и сам он, дезертиров.

Сговорившись, они захватили вагон-салон и силой оружия заставили железнодорожников прицепить его к идущему на восток поезду. Теперь они называли себя офицерами-«беженцами». И вот он едет, не зная куда, лишь бы подальше от этого проклятого Петрограда.

Один из спутников Луганского — здоровенный фельдфебель Красноперов — прибил в коридоре вагона сорванный им где-то лозунг: «Все для борьбы за чистую демократию! Да здравствует народная власть!»

Прочтя вслух лозунг, он пояснил пассажирам:

— Россия — страна крестьянская. Мужикам теперь и вожжи в руки надо дать. Пусть управляют. Деревня с большевиками не пойдет.

Задвигав реденькими усами, из-за стола поднялся офицер без погон.

— Врешь! Пойдет! Кто же, по-твоему, жжет сейчас помещичьи имения? Кто уничтожает культуру в деревне?

— Не все! Это голытьба разгулялась, а я о самостоятельных говорю, — пояснил фельдфебель, — есть же у нас в деревне столб, за который мы можем ухватиться. Тут только правильный глазомер нужно иметь. Вот что…

Одобрительно кивнув, офицер неизвестного чина протянул:

— Понимаю, понимаю. Эти еще туда-сюда, — и, снова усевшись к столу, отвернулся к окну.

В разговор вмешался небольшого роста, вертлявый с серыми продолговатыми глазами подпоручик Грабский. Во время разговора он то и дело хватался то за наган, то за шашку.

— Хорошо, милейший, власть будет так, — косясь в сторону офицера без погон, но обращаясь к Красноперову, заговорил Грабский. — Давайте на какое-то время создадим мужицкое правительство. Сейчас можно согласиться и с этим. Чем черт не шутит, пока бог спит. Но его, милейший, никто ведь не признает. Заграницу я имею в виду. Да и свои, что со знанием и опытом, тоже в сторону пойдут.

Как тогда? Ты об этом подумал?

Красиоперов презрительно скосил глаза, покраснел:

— Тогда, значит, у Советов в пристяжке бегать будем.

Помогать им зорить, все рушить, — и вдруг со злобой: — Хватит крутить! Знаем мы этих ваших со знанием и опытом. Докрутились до ручки. Болтают только, мнят из себя черт знает кого, а толку ни на грош. Нам нужно правительство, во… силу…

Тогда-то Федор и увидел впервые человека с завитушками редких волос на висках, выходца из Карабаша, бывшего бухгалтера, а теперь прапорщика — Курочку.

Выдвинувшись из коридора, Курочка, прищурив взгляд, укоризненно покачал головой:

— Смотрю я на вас, соколики, смотрю, вроде люди, а разобраться так… — он презрительно махнул рукой и энергично плюнул.-: Ночи не спите, поесть вам некогда, только и думаете, как бы кого на шею себе посадить, да кнут похлеще в руки дать. Скучно соколикам без кнута, не привыкли.

По-вашему выходит, что если погонялки не будет, так, значит, и жить нельзя. — Он зло рассмеялся, выкинул вперед кулак и выкрикнул: — К черту! Хватит! На кой нам эти нахлебники, погоняльщики, живодеры. Давайте лучше сами собой управлять будем. Скажите, умрем без них? Ничего подобного. Только тогда и жизнь настоящая начнется.

Свобода свобод! Гармония никем не угнетаемой личности… По столу грохнули кулаки офицера неизвестного чина.

— Подавись ты ею, своей свободой свобод, и уходи отсюда ко всем чертям. Наелись мы этих свобод. Хватит Эх, вы! Пустозвоны треклятые! — И он снова ударил кулаком по столу.

— Друзья! А не лучше ли нам прекратить эти бесполезные споры, — вмешался в разговор молчавший до сих пор чернобровый красавец, подпрапорщик Чугунков. — Не все ли равно, какой черт будет нами управлять? Любая власть — гадость. Так пусть спорят о ней те, кому это еще не надоело, ну их к дьяволу, а мы давайте лучше в очко сгоняем. — И в его руках зашелестела колода карт.

Несколько человек стали подсаживаться к столу. Споры стихли.

Так в картежной игре, в бегании на больших станциях за довольствием и в горячих спорах не заметили, как Добрались до Самары. Здесь состав был расформирован, и люди в военной форме предложили пассажирам от имени белогвардейско-эсеровского комитета освободить вагоны.

— Наша власть распространяется пока только на Самару, дальше поездов мы не пропускаем. Расходись, кто куда знает, — выслушав протесты пассажиров, заявил старший группы военных.

Обрадовавшись, Луганский отправился в город и на другой же день получил от комитета поручение сформировать боевой отряд.

— Мы начинаем всенародную борьбу с узурпатора ми, — сказали ему в комитете. — Ты будешь действовать от лица народа, это дает тебе неограниченное право военного времени.

Встретившись на следующий день с Чугунковым, Луганский предложил ему записаться в отряд.

Покосившись на новые сапоги Федора, Чугунков спросил:

— А как обеспечиваться будем?

— Полное офицерское довольствие и верное повышение.

Ни о чем больше не спрашивая, Чугунков сказал:

— Пиши, деваться больше некуда. Служили царю, служили временному, теперь придется служить комитету.

Третьим в отряд записался офицер неизвестного чина.

Это был жандармский поручик Зубов. Тот самый офицер, что приезжал вместе с Греем в Карабаш для ликвидации забастовки.

Глава шестая

Первую вербовку добровольцев Луганский решил провести среди железнодорожников. На собранном для этой цели митинге он долго говорил о чистой демократии и абсолютной свободе, клеймил большевиков, называл их узурпаторами и предателями родины. Призывая к вооруженной борьбе с ними, он в конце своей речи предлагал записываться в отряд «Народная свобода». По словам Луганского, отряд должен в скором будущем разрастись в великую армию спасения родины от коммунистов.