Чужая беременная
Шрифт:
— Нет у нее семьи, — огрызнулся Колька. — Ты не представляешь, что ей этот урод предложил, чтобы она к нему вернулась.
— И знать не хочу.
— Нет, ты послушай! С тобой закрутить.
— Чего-о?!
— Того… — Колька поморщился, сплюнул на землю. — Ладно, я Машке сказал, что к участковому пошел. Пойду! Может, жена его ей помогать будет.
— Я те пойду!
Михаил чуть не схватил его за грудки, да вовремя вспомнил, что Кольке сдачи дать — раз плюнуть. Ни к чему драку затевать.
— Так Маруся к мужу не вернулась?
Колька закатил глаза и отрицательно покачал головой.
— А чего ж…
— Муж ее в клинику положил, на обследование. Потом я попросил ее остаться в Москве, помочь со сборами. Думал, уболтаю остаться в моей квартире, да куда там… — Колька махнул рукой. — Уперлась, как… — Он кивнул на загон с козами. — В деревню, в деревню.
— Не ходи к Петровичу, — попросил Михаил. — Я обещал, все сделаю.
— Если передумаешь, будь добр, напиши, я свой мейл оставлю. Интернетом пользоваться умеешь?
— Не хами. Я не передумаю, но что ты в своей Америке сделаешь? Вернешься, что ли?
— Надо будет, вернусь, — отрезал Колька. — Ради Маши вернусь.
Вот и поговорили. Ядрена вошь.
Остаток дня Михаил провел почти что в тумане. То, что Марусин муж — сволочь, он давно понял. Но чужая душа — потемки, а чужая семья — тем более. Вот и решил, что Маруся к мужу вернулась. А оно вон оно как… И самое плохое, Маруся на него обижена, на Михаила. И вина его в том есть.
Простит ли? Тут не за музыку с утра пораньше извиняться придется, конфетами не обойдешься.
К вечеру Колькина машина исчезла. Уехал, значит. А в доме у Маруси горел свет. Самое время отправиться с визитом, мириться, то бишь. Отчего-то не хотелось прятаться за молоком, то есть, не хотелось делать вид, что просто принес молоко, как всегда по вечерам. А что он еще может принести, что подарить? Ромашек собрать? У него и нет ничего подходящего. Ядрена вошь!
Михаил собирался к Марусе тщательно, как на свидание. Помылся, побрился и переоделся. Даже одеколон откопал где-то на задворках шкафа. Вместо ромашек набрал свежих огурцов из теплицы.
Когда он поднимался на терраску, точно видел — в окнах комнаты горит свет. Но на стук никто не вышел. Михаил постучал еще раз, а потом обошел дом, чтобы заглянуть в окно.
Заглядывать не стал. Маруся погасила свет, однозначно дав понять, что общаться с Михаилом не намерена.
= 31 =
Машу пугало то чувство, с которым она ждала встречи с Михаилом. Оно не поддавалось логике и сводило с ума. Она мечтала о ней, как ребенком мечтала встретить фею. И в тот самый миг, когда Михаил постучал в дверь, Маша испугалась так, что не смогла заставить себя выйти к нему.
Это поначалу все казалось простым и понятным. Михаил психанул, когда она позволила Толику переночевать в ее доме, а Маша обиделась, когда сосед не ответил на звонок. Все как всегда, их отношения так и развиваются, от ссоры к ссоре, от обиды к обиде.
Маша была уверена, что все наладится, как только она вернется в деревню, да вот только возвращение затянулось.
На уговоры Толика лечь в клинику и обследоваться нормально она поддалась из лучших побуждений. Простуда могла навредить ребенку, к тому же самый опасный период первого триместра беременности уже миновал, сформировалась плацента, и Маша хотела убедиться, что у них с малышом все в порядке.
Конечно, Толик ежедневно ее навещал, но не доставал разговорами о воссоединении: то ли дал время все обдумать,
то ли не хотел нервировать на глазах у коллег. И родители приходили, однако и мама вела себя прилично. Наверное, Толик ей наврал с три короба, потому как мама была уверена, что дочь вернулась к мужу. Маша не разубеждала — в своих же интересах.Больше всего она радовалась визитам Коли. И ее помощь оказалась не лишней, удалось добиться пересмотра невыгодных для него условий контракта. К Коле она и сбежала, едва ее выписали из клиники. К тому времени Маша уже поняла, что Толик ее обратно в деревню не повезет, будет прикрываться работой, а жить с ним в одной квартире она не сможет, даже временно.
Поэтому Маша заранее взяла подробную выписку со всеми анализами, тщательно законспектировала рекомендации врачей «на все случаи жизни» и уехала к Коле. Впрочем, и он не спешил отвезти ее в деревню, но по вполне объективной причине. У него действительно было много хлопот, связанных с переездом в Штаты. Маша терпеливо ждала и помогала по мелочам, с каждым днем все острее ощущая необъяснимую тоску. Или вполне объяснимую?
Коля уезжал, и уезжал надолго. Единственный друг, единственный человек, который искренне ее любил и помогал — просто так, ничего не требуя взамен. Михаил, видимо, только обрадовался, когда она исчезла из деревни. Ведь он ни разу ей не позвонил. Ни разу! Даже не беспокоился, куда она пропала. А Маша ждала… Если не звонка, то хотя бы смс-ки. Увы…
Получается, никому она не нужна, кроме Кольки. Она даже чуть не дала слабину, всерьез стала подумывать, а не уехать ли с ним в Америку. Это действительно решило бы все проблемы, уж Толик точно оставил бы ее в покое. Остановила Машу отнюдь не бумажная волокита. Она не могла решать свои проблемы за счет Коли. Не могла — и все тут. Это неправильно, несправедливо по отношению к нему.
Квартиру Коля оставлял Маше. Не во владение передавал, конечно, но оформил регистрацию и умолял переехать в город хотя бы к концу беременности и на зиму. А ведь мог бы сдавать, к примеру, как все делают.
Маша хотела вернуться в деревню. Во-первых, потому что там ее сложнее доставать, чем в Москве. Мама опять обрывала телефон и рыдала в трубку, призывая дочь к благоразумию. Толик, похоже, затаился, обдумывая новый план. Отчего-то Маша не сомневалась, что просто так он ее в покое не оставит.
Во-вторых, там воздух чище. Да-да, и ребенку там лучше.
В-третьих…
Маша терялась, «в-третьих» это или все же «во-первых». Обида на Михаила и была, и не было. Он ничего ей не предлагал и не обещал. Относился по-доброму — это верно. И если бы не тот эпизод, когда он пытался ее приласкать, Маша не тешила бы себя иллюзиями. На поцелуй она сама напросилась, это не в счет.
Михаил не звонил: не интересовался, как ее самочувствие, не беспокоился, почему она не вернулась. А Маша скучала по нему. Она закрывала глаза и чувствовала его руки на своих плечах. Вспоминала мозолистые ладони, гладящие нежнее, чем холеные руки Толика. От Михаила никогда не пахло парфюмом, и Маше это нравилось. Его запах всегда казался ей настоящим — простое мыло, земля, молоко, пот, трава. А взгляд? Темные глаза завораживали, утягивали в омут. Михаил смотрел на нее не поверхностно, как другие мужчины. Пожалуй, такой же взгляд был у Коли — проникающий глубоко под кожу, внимательный, небезразличный.