Чужая маска

– Боже мой, Константин Михайлович, – всплеснула руками Настя, – с каких это пор вы стали бояться журналистов и обращать на них внимание?! Вы же их в грош не ставите.

– Не ставлю, – подтвердил Ольшанский. – Но у меня есть начальники, причем в количестве, явно превышающем мою выносливость. И они-то как раз очень серьезно относятся к прессе, особенно если журналисты пишут о том, что следствие чего-то не знает или на что-то не обратило внимания. Поэтому я выношу постановление о производстве филологической экспертизы, а вы, дорогие мои, хватайте ноги в руки и бегите искать все медицинские карты Исиченко и Параскевича, с рождения и до последних дней. Найдите мне людей из окружения Исиченко, которые замечали странности в ее поведении. Найдите людей, с которыми в течение последних двух-трех недель перед гибелью общался Параскевич, и выясните у них, не был ли он необычно подавленным, не высказывал ли намерений прекратить бессмысленное существование и так далее. Сами знаете, что искать, не маленькие. Начнем собирать материал для посмертной экспертизы их психического здоровья. Как найдете карту – сразу же бегом ко мне за постановлением о выемке. Анастасия, я знаю, девушка серьезная и всего боится, а ты, Коротков, так и норовишь где-нибудь улику утащить без надлежащего оформления, а я потом голову ломаю, как ее к делу пристегнуть, чтобы адвокат мне пальчиком не погрозил.

Коротков хмыкнул и исподлобья бросил быстрый взгляд на Настю. Они оба понимали, о чем говорит следователь и на что намекает. Не далее как три месяца назад Настя допустила совершенно идиотскую оплошность, обнаружив в письменном столе подозреваемого дневник потерпевшей. В стол она полезла, когда никто этого не видел, то есть в нарушение всех правил, процессуальных норм и служебных инструкций, и потом пришлось выворачиваться из этого положения какими-то немыслимыми способами. Но делать замечание Насте Константин Михайлович Ольшанский не хотел, поэтому напомнить о необходимости соблюдения процедурных правил он решил, выбрав своей мишенью Короткова.

Они вышли из здания городской прокуратуры и сразу же отправились в ближайший кафетерий. Юра был хронически голоден, а Настя есть не хотела, но зато очень хотела кофе, погорячее и покрепче. Общий вид кафетерия, как снаружи, так и внутри, особого доверия у нее не вызвал, так как сильно смахивал на пирожковую советского периода, когда кофе делали помойным, светло-бежевым, приторно-сладким и наливали из огромных чанов. Настя огляделась и заметила совсем молоденького паренька, мывшего стаканы в раковине. Бросив взгляд на ценник и отметив, что «кофе черное» ценится в этом заведении в 1400 рублей, она подошла к мальчишке и протянула ему пятитысячную купюру.

– Молодой человек, – сказала она очень серьезно, – посмотрите на меня. Я – уставшая, измученная тяжелой работой, больная женщина. Сделайте мне, пожалуйста, чашку человеческого кофе. Всего одну чашку, но зато как следует. Как себе. Ладно?

Парнишка сверкнул в ответ белозубой улыбкой, быстрым движением вытер руки и сунул купюру в карман.

– В лучшем виде, – бросил он через плечо, устремляясь куда-то в темные глубины общепитовского нутра.

Коротков не был таким капризным, он взял в двух экземплярах нечто, именовавшееся гамбургером, беляш, булочку с повидлом и два стакана напитка, который состоял из концентрата и огромного количества воды. Настя стояла рядом с ним, стараясь не смотреть на гамбургеры, при виде которых ее начинало тошнить.

– Ты что, совсем ничего есть не будешь? – удивился Коротков. – Не голодная, что ли?

– Нет. Я лучше потерплю, сегодня уже наконец Лешка приедет, приготовит нормальный ужин.

– Счастливая, – завистливо вздохнул он. – Везет же некоторым с мужьями.

– Выбирать надо не спеша, вот и весь секрет. Я с Лешкой двадцать лет знакома, а поженились только в этом году. А ты сколько был знаком со своей Лялькой, когда женился на ней?

– Четыре месяца.

– Вот и ходи теперь голодным, мистер Торопыга.

– Вот и хожу, – уныло кивнул Коротков. – Черт, какую гадость они туда напихали? Есть же невозможно.

– Не ешь. Возьми что-нибудь другое, – посоветовала Настя, стараясь не расхохотаться.

– Фигушки, уплочено, буду давиться.

К ним подошел посудомоечный мальчуган, неся в руках симпатичную белую чашечку на блюдечке. Этот кофе даже выглядел прилично. Настя поднесла чашку к губам и убедилась, что и вкус был вполне на уровне. Она тут же полезла в кошелек и достала еще одну купюру. Парнишка молча взял деньги и, ничего не спрашивая, убежал.

– Деньгами швыряешься, миллионерша? – хмыкнул Юра. – Конечно, хорошо быть женой профессора.

– Имей совесть, завистник, – возмутилась Настя. – Десять тысяч – это моя ежедневная общепитовская норма. Ты что, можешь прокормиться на меньшую сумму в нашем буфете? Я больше ничего не буду есть до самого ужина, черт с ним, зато сейчас я выпью две чашки кофе, от которого меня не будет мутить и от которого я даже, может быть, получу удовольствие. Давай лучше начнем работу делить. Ты что себе берешь?

– Ася, а давай попробуем не делить, – предложил он.

– А как же? Будешь сам все делать? Или намекаешь, что я должна все взять на себя?

– Давай попробуем вместе. Мне сложно с тобой делиться, потому что у меня есть машина, а у тебя нет. Я же все-таки мужчина некоторым образом. А все задания, которые нам Костя дал, связаны с беготней по городу. Вдвоем-то веселее ездить.

– Врешь ты все, – вздохнула Настя, залпом допивая первую чашку кофе. – Говори, какая у тебя корысть.

– Все та же. Маньяк, который охотится за мальчиками. Ничего у нас не выходит, тыкаемся в разные углы, как слепые котята, ни одной ниточки нащупать не можем.

– Ладно, ты мне все расскажешь, будем вместе думать, – согласилась она. – Как беляш?

– Ничего, терпимо. Хочешь попробовать?

– Ни за что, – отшатнулась она, при этом на ее лице проступил такой неподдельный ужас, что Коротков не выдержал и фыркнул.

Через пятнадцать минут, когда Юра Коротков доел беляш и запил булочку с повидлом двумя стаканами бледно-розового пойла, а Настя прикончила вторую чашку кофе, они сели в машину и поехали собирать материалы для судебно-психиатрической экспертизы убийцы и его жертвы.

* * *

Владимира Петровича Пригарина оказалось не так-то просто застать дома. Два года назад он вышел на пенсию и вел довольно свободный образ жизни, то пропадая целыми неделями на даче, то уезжая на охоту или на рыбалку, то отправляясь в другие города проведать старых друзей. Жена Пригарина, приятная пожилая женщина, встретила Стасова приветливо, словно бы ничуть не удивившись.

– А Владимира Петровича нет, – сообщила она. – Он уехал в Рязань навестить сестру. Вы по какому вопросу?

Стасов решил использовать момент и получить ответ на вопрос, который его сильно интересовал. Он вкратце объяснил женщине причину своего визита.

– К сожалению, я вам тут ничем не помогу, – огорченно развела она руками. – Вам придется ждать, когда муж вернется.

– А вы случайно не знаете, почему Владимир Петрович оказался в три часа ночи на улице в том районе? – спросил Стасов. – Что он, собственно говоря, там делал?

Женщина явно смутилась и даже слегка покраснела.

– Мне не очень приятно об этом рассказывать, но поскольку следователь тоже об этом спрашивал, то… Все равно это записано в протоколе, поэтому что толку скрывать. Поссорились мы. Знаете, как это бывает? Разгорается скандал вечером, перед сном, и мысль о том, что нужно сейчас идти ложиться в одну постель, делается невыносимой. Владимир Петрович пальто в охапку схватил, дверью хлопнул, у друзей, говорит, переночую. А потом-то, когда на улицу вышел, сообразил, что время уже позднее, друзья все спать легли, да и неудобно без предупреждения вваливаться в семейный дом. И возвращаться не хочется, обиделся он на меня, а я, стало быть, на него. Как дети, ей-богу. Вот и бродил всю ночь по улицам, не знал, куда приткнуться. Только в семь утра домой вернулся.