Чужая война

Было видно, что он говорит не столько за остальных, сколько сам за себя. Однако закончил свой рассказ Леон на куда более позитивной ноте.

— Уверен, когда солдаты узнают о вашем возвращении, это придаст им сил, чтобы маршем дойти до башни: тут недалеко, но между нами дозоры «лунных», и просто так прошмыгнуть никто не даст. Будет бой.

Граф оборвал свою речь, заметив, что мы с Ноа рефлекторно переглянулись, услышав это слово.

— Нам нельзя к башне, — напомнила Ноа с уверенностью.

Ни она, ни я ничего объяснять не стали — не время и не место.

— Как? Почему?! — удивился Леон нашему молчанию. — Это же безумие!

По совпадению сказано это было как раз в тот момент, когда мы вошли в лагерь. Проникнувшись моментом, я глубоко вздохнул, о чём сразу же пожалел.

— Дом милый дом.

***

Наша процессия произвела эффект взорвавшейся бомбы. Не в смысле разрушений, а в смысле «шо-то где-то ухнуло — пойду, гляну, чо там». Дело шло к вечеру — время, когда спешно доделывались все дела, словом, очень напряжённое, даже по армейским меркам, и поэтому народ собирался медленно, но лавинообразно.

Первые же счастливчики, которые лицезрели моё возвращение, даже глаза тёрли от изумления, а затем срываясь с места и, оставляя за собой инверсионный след, бежали будить друзей-товарищей.

С внутренним ликованием я взирал на стремительно меняющиеся лица своих подчинённых. Измождённость, безразличие ко всему, лень, которые мною ранее были замечены даже у Леона и которые буквально витали в воздухе, стремительно сменялись бурлящими эмоциями.

Кто-то радовался моему возвращению — это было заметнее всего, ведь по лагерю то и дело прокатывались волны криков «Слава Релайнду Рору!». Кто-то видел в происходившем скорый конец всем невзгодам. У кого-то на лице буквально читалось: «Ну наконец-то наведут порядок!».

Не мог я не заметить и ещё одну, казалось бы, крошечную деталь. На каждый восторженный взгляд, который приходился в мою сторону, был такой же, но уже куда менее восхищённый, если не сказать презрительный, направленный в сторону Ноа. Безусловно, последние номера «Вестника Войны» тут читали.

И чем дальше мы шли, чем больше собиралось вокруг народа, тем сильнее сжималась, словно улитка, прячущаяся в свою раковину, Кейтлетт.

— Если ты хочешь, чтобы эти люди тебя слушались и даже уважали — покажи им, что ты выше каких-то там слухов, — с улыбкой сообщил я полушёпотом.

Ноа удивлённо на меня посмотрела, а затем, благодарно кивнув, расправила плечи. Вряд ли ей стало лучше, но количество презрения в её сторону явно снизилось. Одно дело — испытывать негатив к слабым, ненавидеть сильных в разы сложнее.

Когда мы дошли до флагштоков, которые традиционно располагались возле небольшого плаца по центру лагеря, вокруг уже собрались все его обитатели, а значит, было самое время сказать что-нибудь эффектное, не слишком длинное и про победу.

— Я жив и вернулся к вам, мои солдаты!

Пришлось сделать паузу, так как что-то говорить в таком гомоне было просто невозможно. Пришлось дожидаться, пока страсти поутихнут, прежде чем продолжать.

— Но пришёл я не только с важным союзником, но и с дурными вестями!

На сей раз паузу пришлось выдерживать исключительно из-за драматизма.

— Кейл Ресс, который сейчас возглавляет армию «лунных», не просто малодушный перебежчик! Он собирается превратить наши любимые Игры в инструмент вражды и раздора, предав идеалы дружеского соревнования!

По толпе прокатился гомон возмущения.

— Именно поэтому рядом стоит моя самая верная соперница, боевой товарищ и друг — Ноа Кейтлетт. Вместе с вашей помощью мы докажем изменнику, что единство народов Тофхельма и Риверкросса, наши обычаи и традиции так просто не сломать! Победа будет за нами!

— Слава Рейланду Рору… — Пара голосов, один из которых принадлежал мне самому, добавил к этому кличу вторую половину: — и Ноа Кейтлетт!

Может, ответная реакция на такие изменения была и не самой восторженной, но начало точно было положено. Пока толпа ликовала, я сказал Леону, который тоже, пускай и не слишком эмоционально присоединился к общему восторгу:

— Соберите всех старших офицеров в штабе.

— Отдать приказание сворачивать лагерь?

— Нет. Считайте, что если мы сдвинемся хоть на метр южнее, то проиграли.

— М-м-м, ладно, — Леон вдруг бросил на Ноа взгляд, значение которого мне не удалось понять. — Кхм, у меня будет ещё небольшое дело, поэтому могу опоздать.

Это, мягко говоря, показалось мне странным заявлением, но с кем не бывает. Учитывая происходящее обычно, я бы предпочёл, чтобы граф опоздал часика на два или три.

— Должна признать, Рейланд, ты умеешь работать с толпой, — хоть и сказала Ноа это достаточно спокойно, но из её уст это прозвучало как наилучший из комплиментов.

— Это проще, чем кажется, тебе просто надо попробовать.

Кейтлетт усмехнулась и вздрогнула от неожиданности, когда толпа решила ещё раз выкрикнуть её имя.

— Нет, спасибо. Моё место в штабе, возле карты. Все эти крики… — она слегка поморщилась, — у тебя получаются лучше. Идём?

— Помахаем ручкой и пошли.

— Знаешь, почему я не люблю все эти речи? — спросила Ноа тихо и грустно, попутно махая рукой так, словно разгоняла комаров. — Даже ты, несмотря на всю свою искреннюю искренность, им врёшь.

— Почему это? — не понял я этих претензий.

— Ты же не сообщил им, что нам предстоит разбить в бою всех «лунных» силами этой вот могучей кучки.

— Конечно, не сообщил! Хорошие новости нужно выдавать постепенно, иначе будет передоз.

Явно не согласная со мной, Ноа ещё разок неуверенно махнула рукой и, развернувшись, пошла в штаб. Я тоже не стал сильно задерживаться и, постояв ещё пару минут, отправился следом.

***

По правде говоря, Ноа несколько сгущала краски, говоря о том, что нам предстоит разбить «лунных». Часть — безусловно, но одерживать полноценную победу было совсем не обязательно.

Парадоксально, но в этом сражении победой было бы прекратить его как можно раньше. А для этого требовалось просто найти кого-то достаточно разумного, чтобы он не только нас выслушал, но и что гораздо важнее услышал.

Проблема заключалась в том, что Кейл Ресс, велением короля Тофхельма, всё же стал командующим, что сужало список тех, с кем можно было бы поговорить ровно до одного человека — самого короля.