Чужеземка

– Это и есть Звездочка? – спросил Василь у Митьки.

– Она, паскуда, – кивнул тот. – Самая вредная из всех. То ей не так и это не этак…

Звездочка, будто поняв обидные слова Митьки, вдруг заржала и попыталась подняться на дыбы. Но в узком стойле для этого не хватило места, и она опять замерла, приподнимая верхнюю губу и обнажая зубы. А у Василя радостно блеснули глаза. Он с первого взгляда полюбил Звездочку, как не любил еще ни одну женщину…

Замелькали дни, почти не заметные в круговороте непрерывной работы. Деревенские сторонились его, чужака и цыгана, а сам Василь не искал с ними встреч, предпочитая им лошадей. Василь то подкидывал в ясли сено, то убирал навоз, то обшивал крышу конюшни досками, чтобы уберечь коней от дождя. Он жалел своих питомцев. Часами мог скрести их щеткой, так, что они начинали лосниться, а затем вел их купать в озере. Кони входили в воду, осторожно переступая передними ногами и с фырканьем задирая головы. Василь сидел верхом и чувствовал, как вода захлестывает лодыжки, подбирается к икрам. И когда она доходила до колен, он бросался вплавь, а кони плыли с ним рядом. Это происходило по утрам, когда солнце всходило над землей крошечным красным шаром, на который еще можно было смотреть, и озеро казалось застывшим, пока волны от купающихся коней не начинали морщинить его гладь. Потом, в конюшне, Василь задавал коням свежескошенной травы, и они сочно хрумкали, отвесив нижнюю губу и благодарно тыкаясь теплыми ноздрями ему в щеку.

Василь ни одну из лошадей не обижал невниманием, но все свое свободное время проводил со Звездочкой. Она была умницей, и вскоре научилась не только понимать его, но и различать его душевное состояние. Если Василь грустил, она, встречая его, тихо и печально ржала, и у него становилось легче на душе, словно он поговорил с другом, и тот его утешил. А грустил Василь часто, особенно по вечерам, когда на закате поднимался ветер и приносил издалека едва различимый горьковатый запах степных просторов. В эти часы Василь рассказывал Звездочке о том, как сладка воля, слаще сахара, и какое это счастье, когда идешь, куда глаза глядят, и радуешься солнцу, небу, ветру и сухой хлебной корке в кармане…

Однажды Звездочка приболела. Она вяло заржала, завидев Василя, ее била мелкая дрожь. Если бы это было возможно, Василь укутал бы ее в теплое одеяло, которым укрывался в прохладные ночи. Он ласково поглаживал Звездочку, а когда она задремала, пошел в деревенский магазин, собираясь купить на свои деньги пачку сахара, побаловать свою любимицу.

Около магазина его и встретил председатель. Он только что вышел из правления колхоза, где разговаривал по телефону с районным центром, и обрадовался, что не пришлось долго разыскивать Василя.

– Эй, чернявый, – закричал он издали, подзывая цыгана. Он никак не мог запомнить его имени. Да и на конюшню, как обещал, так и не зашел, ни разу. – Запрягай Звездочку, поеду на станцию. Жива она там еще?

Василь, и без того расстроенный, совсем помрачнел. Стоял, опустив голову, молчал.

– Ты чего, оглох? – нетерпеливо гаркнул председатель. – Или на конюшне разучился человеческую речь понимать?

– Болеет Звездочка, Матвей Иванович, – ответил Василь. Он знал, что переубедить упрямого председателя трудно, от возражений тот лишь входил в азарт, как норовистый конь от плетки. Но все же попытался: – Может, другую лошадь запрячь?

– Нельзя, – нахмурился председатель. – Я бы этак и на машине. Но надо гостю уважение оказать, с почетом встретить. Уж больна Звездочка красива, стерва! Когда бежит – будто над землей летит, аж дух захватывает… Э, да что тебе объяснять, ты все равно не поймешь!

– А случится что? – спросил Василь. У него щемило сердце в недобром предчувствии.

– Сдюжит, – отмахнулся председатель. – Что с ней станется!

– Отлежаться бы ей, – не уступал Василь.

– Да ты хоть знаешь, за кем я еду? – заорал легко приходящий в ярость председатель, устав от возражений. – Вот и помалкивай! Запрягай, кому велел!

И Василь своими руками надел на Звездочку сбрую, запряг ее в легкую таратайку. Долго ему потом снились ее печальные, влажные, будто от слез, глаза. Просыпался в холодном поту. Загнал бесшабашный председатель лошадь. Захотел порадовать высокого гостя из района, пустил Звездочку вскачь, нахлестывая плеткой. Кровавая пена хлопьями летела с губ Звездочки, она хрипела и задыхалась, но удила рвали ей рот, а плеть не давала замедлить бег. Когда привели ее в конюшню, Василь сразу понял, что не жилец Звездочка на белом свете – глаза потухшие, ребра выступили сквозь тонкую атласную кожу, и даже не заржала, как обычно, увидев его, а лишь тяжело, со всхлипами, дышала.

На закате Звездочка умерла. Долго плакал над ней Василь, не сомкнув глаз этой ночью.

А наутро пришел председатель. Он осторожно ступал по двору, опасаясь испачкать начищенные до блеска сапоги. На нем была пиджачная пара, надеваемая им лишь в самых торжественных случаях, наглухо застегнутый ворот рубашки врезался в жирную красную шею. Рядом с ним семенил маленький пузатый человечек, казалось, раздувшийся от спеси, такой у него был самодовольный вид. Впечатление портили только его короткие ножки. Когда он шел, они придавали его облику некоторую суетливость из-за того, что их приходилось часто переставлять. На самом деле это он выступал степенно, с чувством собственного достоинства, а председатель юлой увивался вокруг него. Несмотря на ранний час, оба были уже крепко выпившие, с побагровевшими физиономиями. Может быть, они, как и Василь, вообще не ложились в эту ночь.

– Эй, Васька, запрягай Звездочку! – закричал председатель, завидев Василя. – Наш дорогой гость желает прокатиться с ветерком. Э-эх, залетные!

– Какой русский не любит быстрой езды, – важно изрек «дорогой гость» и отрыгнул. Пьяно покачнулся и чуть не упал, но короткие толстые ножки давали ему преимущество большей устойчивости, и он удержался.

– Верно подметили, Александр Юрьевич, – восхитился председатель. – Ну и голова!

Василь так сжимал грабли, которыми до этого убирал навоз, что онемели пальцы.

– Нет Звездочки, – глухо сказал он, с ненавистью глядя на опухшее лицо председателя. – Померла.

Председатель на мгновение смутился.

– Да-а, – протянул он и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, словно петлю снял с горла. Вздохнул с облегчением. – Незадача вышла…

Но взволновала его не участь Звездочки, а собственная. Он наклонился к уху Василя и прошептал, дыша густым перегаром:

– А на ком же я его прокачу? – и показал пальцем за спину, где его гость все еще не мог справиться с отрыжкой. – Я ведь обещал ему.

– На ком? А на себе, – Василь облизнул пересохшие губы. – На загривке. Вон какой отъел!

– Это как? – не понял председатель. Потом до его затуманенного самогоном мозга дошло, что над ним издеваются. И он злобно заорал: – Да как ты смеешь, харя твоя цыганская!

Он не договорил. Василь наотмашь хлестнул его граблями, так, что толстое древко переломилось, словно сухая тростинка. У Василя будто помутился разум, он различал перед собой лишь темное пятно, по которому бил и бил, не разбирая, куда, только чувствовал, как кулаки проваливаются во что-то мягкое, хлипкое. Еще запомнил, проблеском сознания, как, растеряв всю свою недавнюю важность, убегал Александр Юрьевич, смешно подпрыгивая, когда попадал ногой в кучку навоза.

Когда Василь очнулся, кулаки его были в крови. Пьяный председатель, жалобно охая, возился на земле, пытаясь встать и бормоча угрозы. Василь ушел в конюшню, упал в углу на охапку сена и пролежал в тяжелом забытье несколько часов, пока за ним не пришли милиционеры, вызванные из районного центра…

Цыганочка смолкла и, блестя своими черными глазками, смотрела на Михаила, выжидая. А он не знал, что сказать ей. Старый цыган предстал перед ним в ином свете, но и безоговорочно оправдывать его, как это делала девушка, он не мог. Нельзя было, пожалев коня, до полусмерти избивать человека, каким бы мерзавцем он ни был. Но так было в его мире. Мир, в котором жила эта цыганочка, был совершенно другим, и в нем господствовали иные ценности и понятия. И что тут скажешь? Поэтому он молчал, не желая спорить.