Чужое лицо

— Как мне получить подходящее место?

— У меня есть друзья, — доверительно сообщила Калландра. — Я стану писать письма: буду просить их об одолжении, апеллировать к совести и чувству долга, а в случае отказа угрожать личным и общественным осуждением! — Глаза ее улыбались, но голос звучал весьма решительно.

— Спасибо, — кивнула Эстер. — Я постараюсь, чтобы ваши усилия не пропали даром.

— Конечно, — согласилась Калландра. — В противном случае я бы и пытаться не стала.

И они двинулись дальше сквозь тенистый парк.

Два дня спустя был зван к обеду генерал Уодхем с дочерью Урсулой, невестой Менарда Грея. Гости прибыли довольно рано и, пока не позвали к столу, беседовали с остальными в гостиной.

Так вышло, что тактичность Эстер именно в этот день подверглась серьезному испытанию. Хорошенькую Урсулу весьма красили пышные светлые волосы с рыжеватым отливом и тронутая загаром кожа, свидетельствовавшая о частых прогулках под открытым небом. В разговоре выяснилось, что ее любимыми развлечениями были верховая езда и охота. Она явилась в голубом вечернем платье, слишком ярком, по мнению Эстер. Это особенно бросалось в глаза на фоне лавандового оттенка шелков Фабии, темно-синего одеяния Розамонд и скромного лилового платья самой Эстер.

Калландра облачилась в черный с белым наряд — эффектный, но немного устаревший. Впрочем, за модой она никогда и не следила.

Генерал Уодхем был высокий крепкий мужчина со встопорщенными баками и водянистыми голубыми глазами. Эстер никак не могла понять, близорукостью он страдает или дальнозоркостью; в любом случае, во время разговора он ни разу не остановил взгляд на собеседнице.

— Изволите гостить, мисс… э… мисс…

— Лэттерли, — подсказала она.

— Ах да… конечно… Лэттерли.

Генерал до смешного напоминал ей тех вояк среднего возраста, которых они с Фанни Болсовер выбирали объектами своих насмешек. Усталые и напуганные, провозившись всю ночь с очередной партией раненых, они падали на соломенный тюфяк и, прижавшись друг к другу в поисках тепла, принимались перемывать косточки офицерам. Обе смеялись, лишь бы не расплакаться, и потешались над начальством, потому что верность, сострадание и ненависть — это слишком сильные чувства, а у девушек уже не оставалось ни физических, ни душевных сил.

— Подруга леди Шелбурн, если не ошибаюсь? — проговорил генерал. — Очаровательно, очаровательно…

— Нет, — поправила она. — Я — подруга леди Калландры Дэвьет. Мне посчастливилось познакомиться с ней несколько лет назад.

— В самом деле?

Ничего не прибавив, он повернулся к Розамонд, которая была куда привычнее к светским беседам.

Когда позвали к столу, для Эстер не нашлось пары, и она охотно двинулась в обеденный зал бок о бок с Калландрой. Зато сидеть ей пришлось прямо напротив генерала.

Подали первые блюда, и все приступили к трапезе: леди — с изяществом, мужчины — с аппетитом. Поначалу разговор не клеился, когда же с супом и рыбой было покончено и первый голод утолен, Урсула принялась рассказывать об охоте и сравнивать достоинства различных скакунов.

Эстер не вмешивалась. Верхом ей доводилось ездить лишь в Крыму. Внезапно ей представились искалеченные войной голодные животные. Воспоминание оказалось столь болезненным, что Фабии пришлось трижды окликнуть Эстер по имени, прежде чем та поняла, что к ней обращаются.

— Прошу прощения! — смущенно извинилась она.

— Кажется, вы говорили, что мельком виделись с моим покойным сыном, майором Джосселином Греем?

— Да, к сожалению, лишь мельком. Раненых было очень много. — Она упомянула об этом лишь из вежливости, но перед глазами снова предстал госпиталь и сотни людей — искалеченных, обмороженных, умирающих от холеры, дизентерии, голода. И крысы, кругом крысы…

Но самое страшное — это, конечно, земляные укрепления вокруг осажденного Севастополя; жестокий мороз; множество тусклых ламп в грязи. Свет одной из них, сжатой в трясущейся руке самой Эстер, падает на лезвие пилы, пока хирург проводит ампутацию. Она вспомнила, как впервые увидела рослую фигуру Ребекки Бокс, когда та выносила раненых с территории, уже захваченной войсками противника. Как бы далеко ни находился несчастный, Ребекка всегда доставляла его в палатку полевого госпиталя.

Все молча смотрели на Эстер, ожидая от нее добрых слов о покойном. Ведь, в конце концов, он тоже был солдат — майор кавалерии.

— Он действительно выделялся своим обаянием. — Эстер не лгала. — У него была чудесная улыбка…

Фабия с облегчением откинулась на спинку стула.

— Так похоже на Джосселина. — подтвердила она, и голубые глаза ее затуманились. — Веселый и храбрый даже в самых трудных обстоятельствах. Мне до сих пор не верится, что его уже нет. Я все жду, что вот сейчас откроется дверь и он войдет, извинится за опоздание и скажет, что умирает от голода.

Эстер невольно оглядела уставленный яствами стол. Как они легко произносят эти слова: «Умирает от голода».

Генерал Уодхем промокнул губы салфеткой.

— Настоящий мужчина, — негромко произнес он. — Вы должны гордиться им, дорогая. Жизнь солдата зачастую бывает слишком короткой, но его честь дороже жизни. Он навсегда останется в нашей памяти.

За столом воцарилось молчание, нарушаемое лишь звяканьем серебра о фарфор. Нужные слова никому не приходили в голову. Лицо Фабии было исполнено горя. Розамонд смотрела куда-то вдаль. Даже Лоуэл имел несчастный вид, хотя трудно сказать, была ли тому причиной скорбь по покойному брату или же какие-то собственные неприятности.

Менард на редкость тщательно пережевывал кусок, словно никак не решался его проглотить.

— Славная кампания, — снова заговорил генерал. — Она войдет в анналы истории. Беспримерный героизм.

Эстер вдруг почувствовала, что ее душат слезы. Гнев, боль и ненависть слились воедино. Гораздо яснее, чем фигуры за столом и блеск хрусталя, ей представились холмы за рекой Альмой. Она видела ощетинившийся вражескими пушками бруствер на том берегу, большой и малый редуты, баррикады из ивняка, наполненные землей и камнями. А за ними — пятьдесят тысяч человек под командованием князя Меншикова. Эстер вспомнила запах морского ветра. Она стояла среди сопровождавших армию женщин и смотрела на выпрямившегося в седле лорда Реглана.

В час дня протрубил горн; пехота плечом к плечу двинулась на жерла русских пушек — и была выкошена, как трава. Полтора часа продолжалась бойня. Наконец был отдан приказ — в бой вступили гусары, уланы и фузилеры.

— Смотрите хорошенько, — обратился какой-то майор к одной из офицерских жен. — Королева Англии пожертвовала бы всем, лишь бы увидеть это зрелище.

Падали люди. Высоко поднятые знамена были изорваны пулями. Стоило упасть знаменосцу, древко подхватывал его товарищ, чтобы минуту спустя самому рухнуть лицом на землю. Один приказ противоречил другому, войска то наступали, то отходили. В атаку волной медвежьих шапок ринулись гренадеры, затем — Хайлендская пехота.