Чужой Бог

— О, посмотрите, как она смотрит на нас, — вскричал один сосед. — Первый раз вижу такого нахального младенца.

Девочка засмеялась.

— Уан, уана, — закричала она.

— Люди, её зовут Анна, — авторитетно заявила бородатая старуха.

На террасе наступило молчание. Слышно было, как томится и позванивает раскалённый воздух, наполненный мухами.

Вперёд выступил учёный сосед, судья всех дворовых споров.

— Надо подсчитать, сколько пальчиков на руках и ногах этого младенца, — сказал он. — И также количество вдохов и выдохов в минуту. И желательно знать, сколько волос на темени, есть ли родимые пятна и другие научные данные.

Несколько старух приблизились к младенцу.

— Оставьте Анну в покое, — вдруг закричала Роза Леопольдовна.

— Мы можем уйти, — сказал учёный сосед. — Но с точки зрения науки, у вас родился ненормальный ребёнок. Я его не признаю.

Он сердито посмотрел на младенца.

Так девочка приобрела имя, некоторый жизненный опыт и избавилась от любопытных взглядов.

Глава 4,

в которой выясняется, что Анне предстоит родиться ещё раз через две недели

— Ты истратил все деньги, болван, — вот первая фраза, услышанная Анной из уст матери. — На что я буду записывать девочку?

Дело в том, что в доме было принято устраивать торжества в день записи младенца в районном загсе.

— Я не знаю, — флегматично ответил отец. — Подождём до моей получки.

Теперь многочисленные родственники, не желая обидеть родителей, делали вид, что девочка только должна появиться на свет, и они с нетерпением этого ждут. Они считали себя большими дипломатами.

— Говорят, у вас должна родиться девочка? — спрашивала какая-нибудь тётя Зина, встречая Розу Леопольдовну на рынке.

— Да, дней через десять, — отвечала та, быстро подсчитывая дни до получки мужа. — Вес шесть килограммов четыреста граммов.

И они расставались, весьма довольные друг другом.

А вечером на пыльной улице, медленно остывающей после жаркого дня, отца Анны встречал дальний родственник.

— Эй, кум, прибавления ждёшь? — спрашивал он.

— Дней через десять, — отвечал тот, краснея. — На меня похожа и на моего отца.

— Э, счастливчик, — вздыхал родственник и шёл дальше.

Когда в доме появлялся чужой, Анна поднимала такой шум, что смущённая мать выносила её и показывала гостю.

Уже в раннем возрасте Анна была склонна к правдолюбию и самоутверждению.

Глава 5,

в которой рассказывается о некоторых способах видения и узнавания

Зиму Анна Бабкина провела в сумрачных комнатах, слушая шипение дождя. Иногда она предавалась воспоминаниям: утром — о вчерашней каше, вечером — об утреннем молочке.

Размышляя, девочка сделала сразу несколько выводов:

а) всё огромное состоит из составных частей,

б) что нельзя съесть, то представляет несомненную опасность,

в) что не твёрдое, то мягкое,

г) что не трещит, то фыркает,

д) что свербит в носу, то не щекочет пятки.

И ещё множество мелких открытий, перечислить которые здесь невозможно.

Отца она узнавала по храпу, брата — по шишке на лбу, мать — по крику, солнце — по потению, правду — по наивности.

Но о своём несомненном существовании на земле Анна догадалась после хорошей трёпки, которую задал ей отец после того, как она влезла в корыто и совершила небольшое путешествие по скользкому полу.

Глава 6,

в которой и было совершено путешествие в корыте

Пришла весна, смешав запахи цветения и гниения. В доме началась великая уборка, и про Анну забыли. Она проковыляла на кухню и увидела на полу огромный сверкающий предмет. Анна обошла вокруг него несколько раз, держась за бортик. Потом она попыталась его опрокинуть, сдвинуть с места, но когда у неё ничего не получилось, она упёрлась животом в бортик и оказалась внутри предмета.

Корыто (это было именно оно) содрогнулось от удара, медленно двинулось по скользкому полу к двери. Оно съехало с крыльца и понеслось под уклон. Анна била кулачком по дну корыта и смеялась. Она была уверена, что корыто хотело убежать от неё, и её голос поймал его.

Через час Анну нашли около помойки в обществе собачки Дэзи и старой вороны.

Так она приобрела самостоятельность, первых друзей и первые серьёзные заблуждения.

Послесловие Остался яркий свет

Евгения Берлина, Женечка — моя родная сестра. Младшая сестра, а умерла первой, внезапно, от тромба, одна в квартире, в Москве. Я узнал об этом в Америке, где живу уже почти семь лет. За окнами были гроза и ливень, и я плакал, выл от тоски и горя. Успел на похороны…

Мы трое (ещё есть средняя сестра Лилия) родились в Ташкенте, где оказалась мама, эвакуированная из Смоленска. Папа приехал туда после войны. По профессии он был экономист, по-теперешнему — менеджер. Мама — учительница русского языка и литературы, фанат своей профессии, горячо любимая учениками, которые приходили после уроков, толпами роились у нас дома. В те времена были в ходу понятия «видный инженер», «знаменитый врач». Наша мама слыла «известной учительницей».

Очаровательная маленькая Женечка с ямочками на щеках пела частушки, которым её научила наша деревенская няня. «Подружка моя, чего новенького? Отбиваешь у меня черно-бровенького…»

Когда мы не раз всей семьёй ездили в Москву, что занимало двое с половиной суток пути, попутчики неизменно величали Женю «самой красивой девочкой нашего поезда».

Жене восемь лет. Родители решают переехать в Москву. Главный мотив — дать детям лучшее образование. Дальше — чёрная полоса, которая, увы, не закончилась для Жени до конца её жизни.

По формальному поводу нашу семью лишают московской прописки. В квартире — обыск. Изымаются деньги от продажи ташкентского дома. В «Вечерней Москве» — фельетон. Автор измывается над нашей фамилией — Рабинович. Мы, дети, стараемся не выходить на улицу, кажется, что прохожие узнают нас, показывают пальцами. Нас троих, примерных пионеров и отличников, пытаются исключить из школы, таскают в отделение, стараются сделать из нас Павликов Морозовых, заставляя писать доносы на родителей. Конечно же, они этого не дождались, да и признаваться было не в чем.