Чужой среди своих 2

Дюма! Не американские фантасты, не современные европейские прозаики, а, мать его, самый прозаичный Дюма! Дефицит! Нету!

Нужно доставать, сдавать макулатуру, ждать своей очереди в библиотеке, искать, выменивать и всячески тратить силы, время и нервы, на самое, казалось, элементарное и безобидное. Очень странное для меня положение вещей, когда откровенный идиотизм с пятилетними планами и утверждёнными свыше инструкциями, заведомо нежизнеспособными, бьют экономику и здравый смысл.

Ну Дюма же! А ещё Сименон, Саймак… их же будут покупать, будут! Как будут покупать Ефремова, Стругацких и многих других.

А это — деньги, которые можно пустить на те самые бумажные комбинаты! Но нет…

Чего ни коснись, всего нет… и даже учебники, по которым обучают студентов, часто устарели, и притом давным-давно! Я не буду касаться математики или физики, слабо в этом понимая, но, мать её, медицина!?

А даже если что-то есть, и вот оно, стоит на витрине, не факт, что оно в свободной продаже.

Предъявите студенческий билет, товарищ!

Отпускаем только организациям!

Помотав головой, вытряхнул ненужные мысли, и, глянув на часы, пошёл мерить шагами Москву.

' — Зато, — мелькнула ёрническая мысль, — просвещаюсь культурно! Музеи, театры… опера, в конце-то концов!'

… но я бы всему этому предпочёл гаджеты, интернет, а главное — свободу выбора! А пока — так…

Отец уже ждёт меня на проходной, привалившись к забору спиной, с ленцой покуривая папиросу и вполуха слушая объяснения суетящегося мужичка средних лет, явно проштрафившегося.

— Голодный? — поинтересовался он вместо приветствия, небрежным жестом руки отстраняя подчинённого. Тот, покосившись на меня, вздохнул, и, ссутулившись, пошёл прочь, пиная носком ботинка мелкие камушки и окурки, попадающиеся по дороге.

— Как волк! — искренно отозвался я, на что отец еле заметно усмехнулся.

— Со мной, — коротко сказал он зевающему в будке охраннику, беззубому дедку. Без всякого интереса покосившись на меня, дедок ещё раз зевнул, потёр слезящиеся глаза, и сделал погромче радио, передающее трескучую статистику с тоннами, кубометрами, руководящей и направляющей Волей Партии, и сравнения всей этой благости с загнивающей экономикой капиталистических стран.

Войдя внутрь и мельком поглядев на стоящие поодаль автобусы и грузовики, оценив старый, трещиноватый асфальт, пропитавшийся солярой и маслами, как губка, я более не интересовался автобазой, найдя её совершенно типичной для этого времени. Они все здесь абсолютно одинаковые — техника, ангары, несколько двухэтажных зданий, в которых разместились раздевалки, столовая и начальственные задницы, ну и разумеется — растяжки, плакаты и лозунги, занявшие, как мне кажется, место икон в массовом бессознательном.

Много интересней мне показались местные типажи, и то, как встречные реагируют на отца. Ерунда вроде… но удостоверившись, что отец поставил себя за эти недели, я испытал чувство совершенно мальчишеского удовлетворения, от которого надулся воздушным шариком.

Казалось бы, давно перерос всю эту ерунду с «А мой папка самый сильный», а вот пожалуйста! Впрочем, после попаданства эмоции у меня, как и положено подростку, свеженькие и необмятые, да и ощущаю я себя, несмотря на все знания и опыт прошлой жизни, именно что на четырнадцать лет, хотя разумеется — есть нюансы!

В столовой, встав в общую очередь перед отцом, завертел головой и растопырил уши, стараясь ухватить всё разом. Столовая на предприятии, как мне кажется, за одно посещение может больше сказать о предприятии, его руководстве и сотрудниках, чем несколько социологических опросов.

Народ как народ, сплошь почти — мужики в спецовках разной степени промасленности, прокуренности и проспиртованности. Над ними, как волейбольный мяч над сеткой, летает пресловутый «артикль Бля», но комбинации с ним разыгрываются удручающе однообразные и неинтересные.

Разговоры о футболе, работе, спорте вообще, рыбалке и жёнах с детьми, которых называют «моя», «мои» и «спиногрызы» с прочими ласковыми эпитетами. Всё это, разумеется, любя… хотя любовь эта, как по мне, несколько токсична. Хотя чего это я… несколько поколений людей с ПТСР[ii] могут любить только так — агрессивно, надрывно, с ремнём и психологическим давлением где только можно, и особенно — где нельзя.

Вести с полей и тонно-кубометры в масштабах страны, и уже тем более, в сравнении с отсталыми капиталистическими странами, которые вот-вот догонит СССР,вовсе не слышны. Пару раз мельком прозвучало о выполнении плана собственно автобазой, но это было очень конкретно, с именами и фамилиями вполне конкретных козлов, с которыми нужно поговорить по-свойски, ибо чего они, суки, весь коллектив подводят?!

Этот тестостероновый букет разбавлен редкими, очень бойкими на язык женщинами, без всякого стеснения отвечающих на пошловатые остроты. Впрочем, хватает и обрывков фраз более прозаических — о доме, работе, самочувствии, рецептах и прочем.

Нормальные работяги, мало чем отличающиеся от современных мне. С поправкой на внешний вид и наличие или отсутствие гаджетов в руках, разумеется.

Пахнет вкусно, поверхности не блестят от жира, а тараканы если и есть, то стеснительные, не любящие публики и дневного света. Взяв гороховый суп, гречку с котлетой, винегрет, пирожок с капустой и пирожок с повидлом, кефир и сметану, я счёл, что мне этого хватит, чтобы дожить до ужина. Наверное…

— Аркадьич! — издали окликнули отца, — Давай к нам! А это сын?

— Сын, — отозвался отец, подходя и ставя поднос на стол, — Здоров…

Началось ручканье, и моя рука сразу попала в тиски.

— Михаил? — хитро щурится Иван Ильич, крепкий такой, основательный мужчина лет пятидесяти, с плечами и шеей борца, и широкими запястьями человека, который, пожалуй, смог бы согнуть если не рельсу, то как минимум лом, — Это по паспорту, да? А так?

Видно, что в его словах нет желания обидеть, и то, как он весело поглядывает на отца, мне становится понятно, что они как минимум приятельствуют, Иван Ильич прекрасно осведомлён о нашем еврействе, и ему на это плевать. Но при этом он совершенно нормальный мужик, выбившийся в начальство с самого низа, чрезмерной интеллигентностью и деликатностью не страдает, способен пошутить весьма солоно и едко, и не всегда к месту.

Собственно, не имею ничего против. Вполне нормальный, привычный типаж, знакомый хоть в том, хоть в этом детстве. А шуточки на грани (а порой и за гранью!) харрасмента и толерантности… Ну да, хотелось бы без них, но я способен понять, когда человек хочет обидеть, а когда — просто недостаток воспитания и непонимание, что его искромётный юмор может быть для кого-то обиден.

— А это смотря зачем! — с серьёзным лицом отшучиваюсь я, — Если денег дать хотите, то на любое отзовусь!

— Ах-ха-ха! — басом хохотнул он, усаживаясь назад, — Уел!

Выдержав короткий блиц-допрос и признавшись таки, что если по паспорту я Михаил, то вообще — Моше, и нет, мне всё равно и не обижаюсь, я спокойно поел, и ничего так… вкусно! Не ресторанные изыски, но нажористо, овощи в винегрете свежие, столовые приборы не нужно предварительно протирать, а с кухни не тянет запахами сгоревшей еды или прогорклого масла.

А собственно, что ещё нужно для рабочей столовой? Ну… разве что большего разнообразия, но вообще — не критично.

Быстро смолотив всё и заскучав слушать производственные разговоры взрослых мужиков, неторопливо подметающих еду с подносов, отстояв короткую очередь, взял ещё компот из сухофруктов и песочный коржик, и вот теперь, кажется, наелся!