Чужой среди своих 2

— Ну ма-ам… я ж не железный! Специально не буду, но если вырвется… — развожу руками, и мама разрешает мне ругаться — если вырвется! Всё, она снова с нами…

— Я почему чертыхнулся, — поясняю родителям, — что в общем, нет никакой разницы, оставались они одни, или нет! Они ж тут всё перетрогали и перещупали!

— Логично, — кивнул мрачный отец, успокаивающе поглаживая руку супруги, — Но вообще я эту версию считаю сомнительной, хотя нам нужно перебрать все, в том числе и не очень вероятные. Зачем им подбрасывать нам доллары, а вернее даже — тебе?

— Хм… — стало неловко, — Евгения Петровна, как мне кажется, очень уж на тебя запала.

Он поморщился и ответил не сразу.

— Да ну… — а потом задумался, морща лоб.

— Ещё как, — безжалостно добиваю я.

— Да это… — отмахнулся отец, — ты меня совсем уж за деревянного не считай! Понял… и не сказать, что мне это понравилось.

— Да уж! — вырвалось у меня.

— Просто не думаю, что это заигрывание дурацкое так далеко зайти могло, — уточнил отец.

— Я тоже не думаю, — соглашаюсь с ним, — но крышу, как мне кажется, ей сорвало напрочь, поэтому и считаю, что эта версия имеет право на существование. Дама она со связями, кручёная столичная барыга, живущая явно не на зарплату, так что, чисто технически, доллары у неё могут быть.

Мама фыркнула, но отмолчалась, только глаза сузились нехорошо, и я понял, что у Евгении Петровны неприятности будут в любом случае! А она хоть и столичная штучка со связями, но и мама непроста!

Если твой отец раввин, знакомый не только с Талмудом, но и с трудами по психологии, у тебя самой в анамнезе подневольная работа в Германии, а после — ссылка, когда вокруг и политические, и уголовники, и пособники нацистов, где само выживание становится задачей нетривиальной, волей-неволей научишься читать людей и…

… да, манипулировать ими.

Думаю, она прекрасно видела реакцию Евгении Петровны на супруга, но скажем так, заигралась…

— Не, ну это чересчур! — замотал головой отец, — Доллары, ну надо же!

— А вдруг? — пожимаю плечами, — Перемкнуло, допустим… только допустим! Я и сам считаю, что вряд ли. Но… меня ведь, если что, не посадят, так? Возраст и всё такое…

— Ну… вряд ли, — не слишком уверенно согласился отец, а мать вцепилась в подлокотники так, что будь на их месте горло Евгении Петровны, вырвала бы, наверное, к чёрту!

— Во-от… — тяну я, — а потом меня, скажем, задерживают, а к вам подходят и просят, к примеру, разойтись в обмен на…

Продолжать я не стал, очень уж неловко обсуждать с родителями ТАКОЕ, но меня поняли.

— Но это просто как вариант! — быстро дополняю я, стараясь не глядеть на них.

— Да поняли уже, — глухо сказал отец, на лице у которого всё ещё застыло такое выражение, будто он только что вынужден был поцеловать монументальную прелестницу из «Стройдетали».

— Но вернее всего — магазин, — продолжил отец после короткой паузы, — и вот здесь…

— Шантаж, — заканчиваю за него, — Схем, где может потребоваться несовершеннолетний для всяких афер, я навскидку с полдюжины могу придумать.

— Я побольше, — задумчиво добавила мама и усмехнулась как-то очень жёстко и незнакомо…

… и я подумал внезапно, что как же много я не знаю о родителях!

А они тем временем, переглядываясь и дополняя друг друга, без лишних слов начали классический допрос, мягко, но настойчиво выспрашивая меня о ГУМе, как два следователя. Я и раньше вроде бы не скрывал ничего, не считая, быть может, каких-то отчасти интимных, а отчасти неловких вещей, вроде шуточек «с подтекстом» от молоденьких продавщиц, или наблюдений, кто, с кем и когда уединяется в подсобке.

Несколько минут спустя я понял, что в памяти моей всплывают подробности, давно и напрочь, казалось бы, забытые, и которые я считал совершенно несущественными.

— Что значит, опыт, — пробормотал я после очередного выворачивания наизнанку моего сознания, — пусть даже и с другой стороны!

Снова переглянувшись, они как-то одинаково усмехнулись, и расспрос, он же допрос, продолжился. На свет божий всё лезла и лезла новая информация, и я сам диву давался — как же много я, оказывается, знаю…

… кто с кем спит… и к кому приходит за своим «пайком» участковый.

Кто из продавцов «в деле» как полноценный соучастник, а кто, вернее всего, просто закрывает глаза в обмен на жирный приварок к зарплате.

… крутящиеся вокруг КГБшники со своими играми, менты помимо участкового и прочая, ещё не опознанная братия, ведущая свои игры в этом гадючнике.

' — А ведь недавно, — мелькнула мысль, — работой мечты казалось! С-сука…'

Запах горелой бумаги почти не заметен, доллары жгли по одной бумажке, пуская дым в окно и растирая вонючий пепел, развеивая потом на ветру. Несколько минут всего, а натерпелись такого! Всё казалось, что вот-вот, прямо сейчас, вломятся в комнату… но обошлось. Пока.

Голова идёт кругом, а ноги ватные, слабые… и кто бы знал, как мне хочется напиться до потери сознания, или уехать, куда глаза глядят, сунув рубль проводнице в плацкартном вагоне. Будто нашёптывает кто-то — давай! Спустись этажом ниже, зайди в квартиру, где всех уже знаешь, и, наговорив какой-нибудь ерунды, просто выйди в окно, а там — куда глаза глядят!

В голове, в такт биению сердца, колокольным пасхальным перезвоном пульсируют сосуды, и кажется, что или они вот-вот разорвутся, или я прямо сейчас потеряю сознание. Страшно… а подростковая эмоциональность и без того непростую ситуацию разгоняет кратно, если не на порядок. Думается с трудом, через силу… и исключительно в одну сторону.

Игры с валютой в СССР, это почти всегда спецслужбы. Даже если даже взять за аксиому, что это самодеятельность кого-то в руководстве ГУМа, не санкционированная кураторами из КГБ даже негласно, то позже всё равно всплывёт кто-то, с красными корочками и немигающими, змеиными глазами рептилоида.

А если санкционировано? Вдруг?! Официально советские органы не работают с несовершеннолетними…

… и я в этом почти уверен. Во всяком случае, о защите детства в СССР кричат на всех углах и из каждого утюга! Но декларируемое и действительное в СССР далеко не всегда тождественно…

… и всегда есть внутренние распоряжения, служебная необходимость и самое банальное, что только может быть — в разработке, официально, мои родители. Собственно, эта версия более чем вероятна, ведь бабушкин архив, существует он или нет, интересен очень серьёзным людям, кто бы они ни были.

Полагаю, не так уж важно, существует ли этот архив и существовал ли когда-то. Он МОЖЕТ существовать, и тогда… ах, какой там может быть компромат!

Опять же, неважно на кого и какой, важно то, что он, компромат, может быть, и он МОЖЕТ изменить существующий баланс.