Чужой земли мы не хотим ни пяди! Мог ли Сталин предотвратить Вторую мировую войну?

Пункт 4. Заявление Чемберлена о помощи Польше было вызвано надвинувшейся на Польшу германской угрозой. Заявление же было сделано об агрессии вообще, и поляки могли это понять как обещание помощи и против Советского Союза. Хотя СССР и не собирается нападать на Польшу, но все, же считал бы соглашение между Англией и Польшей против СССР несовместимым с отношениями, которые предлагается ныне установить между ССР и Англией. (Если СССР не хочет нападать на Польшу, зачем переживать по поводу трактовки этого пункта? Ведь если СССР на Польшу не нападет, то и этот пункт соглашения применен не будет. – Л.П.).

Пункт 8. Кремль считает крайне желательным соглашение с Турцией. «Мы не включаем ее в число участников предлагаемого нами общего соглашения, т. к. Турция вряд ли согласилась бы и имела бы возможность оказать какую-либо помощь соседям СССР, в т. ч. Румынию. Необходимо поэтому особое соглашение с Турцией. Кроме того, между английским и турецким правительствами уже ведутся переговоры о соглашении»²⁶⁹.

Стоит обратить внимание на параграфы 2, 4 и 5 советского проекта договора. В § 2 помощь оказывается всем странам, расположенным между Балтийским и Черным морями, то есть, только соседям Советского Союза, независимо от того, откуда исходит агрессия, тогда как оказание помощи соседям Франции не предусмотрено. То есть, в советском проекте договора не было той самой взаимности, которой вскоре советские руководители станут добиваться от будущих союзников.

В § 4 отдельно выделена Польша и агрессором названа исключительно Германия. Поляки, увидев этот параграф, перепугались не на шутку. Они могли решить, что такой формулировкой Кремль оставляет себе лазейку для устранения Англии и Франции от помощи Польше в том случае, если бы сам Советский Союз без просьбы и согласия Варшавы решил пробить себе «коридоры», выйти на польско-германскую границу и «вступить в непосредственное соприкосновение с агрессором».

§ 5 – это прямое вмешательство в дела двух суверенных государств – Польши и Румынии, ибо обязывает их либо изменить предмет двустороннего договора, либо вовсе отменить его по надуманному основанию.

Это была продуманная и не раз опробованная Кремлем тактика: во вполне здравый документ включались несколько пунктов, заведомо неприемлемых для потенциальных партнеров. После того, как партнеры справедливо указывали на это советским руководителям, те изображали оскорбленную добродетель, и заявляли, что не они, а именно партнеры срывают с таким трудом налаженный переговорный процесс. В Кремле почти всегда действовали по принципу: будет или так, как мы сказали, или не будет никак. Понятно, что такая политика и тактика у предполагаемых союзников и вероятных партнеров взаимопонимания не встречала.

В тот же день Литвинов приказал Сурицу немедленно посетить Бонне и сделать ему устное заявление, а потом вручить это заявление в письменной форме без подписи, в качестве неофициального документа. Кроме того, Сурицу поручалось сказать Бонне, что такое же заявление сегодня сделано Сидсу и должно быть получено от него завтра в Лондоне. Если понадобится, Суриц может разъяснить Бонне смысл п. 4: «Чемберлен заявил о готовности оказывать помощь Польше, не упомянув, что это против Германии. Формально получается, как будто Англия окажет помощь и против СССР. Советское правительство считает существование такого обязательства Англии несовместимым с теми отношениями, которые СССР желает теперь установить с Англией. Равным образом СССР считал бы польско-румынский договор, заключенный против Советского Союза, несовместимым с готовностью Советского Союза оказать этим государствам помощь.

Отсюда п. 5: Советское правительство не включило Турцию сразу в качестве четвертого участника общего соглашения, так как она вряд ли согласилась бы и могла бы помогать западным соседям Советского Союза, за исключением Румынии, а потому требуется особое соглашение с ней»²⁷⁰.

17 апреля статс-секретарь МИД Германии (по сути, второй после Риббентропа чиновник германского внешнеполитического ведомства. – Л.П.) Эрнст фон Вайцзеккер (с 1942 года – бригадефюрер (генерал) СС. Несмотря на генеральский чин, Вайцзеккер не был таким уж горячим сторонником внешней политики, проводимой Гитлером и Риббентропом. Конечно, «оппозиционером» его можно назвать с большой натяжкой, но он стремился умерить аппетиты фюрера, предлагая ему вести более тонкую игру. Кстати говоря Эрнст был отцом будущего президента ФРГ Рихарда фон Вайцзеккера. – Л.П.) принял Мерекалова. Полпред спросил о состоянии германо-французских отношений. Вайцзеккер сказал, что Германия ничего не хочет от Франции и недоумевает, почему та враждебно относится к Германии. Полпред спросил, насколько верны газетные сведения о требованиях Германии к Польше. Вайцзеккер сказал, что эти сведения неточны. Верно то, что вот уже три – четыре месяца Германия ведет переговоры с Польшей о возвращении Данцига и о строительстве через Польский коридор экстерриториальных железнодорожной магистрали и автодороги. Германия в конце марта сделала предложение Польше в обмен на гарантии польско-германской границы. Но это было именно предложение, а не «требование». В данное время эти переговоры временно приостановлены.

Вайцзеккер категорически отрицал сведения о стычках на польско-германской границе. Правда, по его словам, стычки на польской территории между поляками и немцами, происходят. Германию это, конечно, нервирует, но между военными подразделениями обеих сторон столкновений не было. Вайцзеккер сказал, что в Берлине недоумевают, чем вызвано общее напряжение в Европе: Германия ни на кого нападать не собирается, и до сих пор не мобилизовала ни одного дополнительного возрастного контингента. Между тем соседи Германии – Голландия, Швейцария и другие державы мобилизовали ряд возрастных контингентов. Мерекалов на это возразил, что Германия уже мобилизована. Вайцзеккер заверил полпреда в том, что Германия провела далеко не все, что нужно для мобилизации. Если бы Германия готовилась к войне, ожидала ее, она сделала бы намного больше. Вообще эта напряженная атмосфера вызвана искусственно. Малые страны не боятся нападения Германии и вовсе не просят о той помощи, которую им навязывают Англия и Франция.

Вайцзеккер спросил Мерекалова, чувствует ли СССР для себя угрозу и думает ли, что его интересы задеты на каком-либо участке. Полпред ответил, что СССР вообще заинтересован в устранении угрозы войны и разрешении создавшегося положения. Специально же задетым себя на каком-либо участке Советский Союз не чувствует. Вайцзеккер заметил, что СССР вообще относится к происходящему спокойней, чем Англия и США. Советская пресса ведет себя в отношении Германии гораздо корректней, чем английская и американская.

В свою очередь Вайцзеккер спросил полпреда, как ведет себя с точки зрения Кремля германская печать, согласен ли он с тем, что печать в Германии также стала корректней. Мерекалов ответил, что хотя количественно германская пресса стала допускать, быть может, меньше выпадов, но по качеству эти выпады ничуть не ослабели и не создают впечатления об изменении линии германской прессы.

Полпред спросил, как смотрит Вайцзеккер на перспективы отношений между СССР и Германией. Тот шутливо ответил, что лучше, чем сейчас, они быть не могут. Затем спохватился (очевидно поняв, что сморозил глупость. – Л.П.), и, уже более серьезным тоном сказал, что у СССР и Германии, как известно, есть идеологические противоречия. Но вместе с тем Германия искренно хочет развить с Советским Союзом экономические отношения.

Вопрос об обращении Рузвельта от 14 апреля к Гитлеру и Муссолини Вайцзеккер и Мерекалов своим внимание обошли²⁷¹.

Обращают на себя внимание два обстоятельства. Во-первых, Берлин от невнятных знаков, которые можно было трактовать как угодно, перешел к прямому зондажу настроений Кремля на предмет улучшения отношений. Это говорит о том, что Германии что-то нужно было от Советского Союза. Во-вторых, бросается в глаза, насколько отличается тон, каким советские официальные лица ведут беседы с представителями Англии и Франции, с одной стороны, и Германии – с другой. С англичанами и французами разговаривают свысока, пренебрежительно, порой – грубо, со своими собратьями по социалистическому лагерю говорят уважительно и по-деловому. Крайне тревожный симптом, на который, без сомнения, обратили внимание наши будущие союзники по антигитлеровской коалиции. Обратили и, безусловно, еще больше насторожились. Да и Гитлер это тоже заметил.

18 апреля Суриц сообщал в Москву, что на Бонне предложение Советского правительства, сделанное накануне, произвело огромное впечатление. Ознакомившись с документом, он удалился в соседнюю комнату, вероятно, для того, чтобы связаться с Даладье.

По параграфам 4 и 5 даже не потребовалось разъяснений, поскольку эти параграфы, как не имеющие к Франции непосредственного отношения, вероятно, не особенно заинтересовали Бонне. О пятом параграфе он даже сказал, что это вполне законное требование. Весь его интерес был, разумеется, прикован к параграфам 1 и 2. В параграфе 2, его, вероятно, несколько смутило то, что данный параграф распространяет гарантии безопасности на прибалтийские государства. Бонне не возражал против этого, но несколько раз уточнял, о каких конкретно странах идет речь. При ознакомлении с параграфом 1 Бонне удовлетворенно отметил, что речь идет об одной только Европе и что на Дальний Восток не распространяется. Естественно, что Бонне не дал, да и не мог дать ответа на предложения Кремля. Тем не менее, он просил Сурица передать Литвинову что «первое впечатление у него сложилось очень благоприятное», он с удовлетворением признавал, что советский проект «в высшей степени интересен»²⁷².