Чужой

Юлек подскочил к калитке и с таким размахом открыл ее перед сержантом, что она громко трахнула о забор.

— Спасибо, — чуть улыбнулся сержант, которого рассме­шила эта неожиданная услужливость.

— Товарищ начальник... — неуверенно начал Виктор,—а как же...

— А ты, Виктор, запомни вот что, — резко оборвал его Ковальский, — еще раз наскандалишь — берегись. И все твое усердие не поможет.

— Товарищ сержант, честное слово, я... Милиционер, не слушая его, быстро шел ко двору, где стоял его мотоцикл. Через минуту послышался треск мотора. В другое время Юлек и Мариан, не раздумывая, бросились бы за ним следом, чтобы полюбоваться на мотоцикл. На сей раз они отказались от этого удовольствия и, удобно прива­лившись спиной к закрытой калитке, наслаждались позорным поражением врага. Виктор постоял минуту, хмуро и ожесто­ченно поглядывая на них исподлобья — придумывал, видимо, на чем бы отыграться, — но так и не придумал ничего под­ходящего, только сплюнул и злобно крикнул Владеку:

— Чего стал? Пошли!

— А чего ты так злишься? — глуповато ухмыльнулся Вла­дек, и оба двинулись прочь.

Им вслед раздался негромкий, но торжествующий свист Юлека.

* * *

Когда сержант Ковальский поднимался по ступенькам докторского дома, Уля, отец и Зенек были уже на кухне. Отец велел Уле поставить чайник, и она принялась разводить огонь в плите. Руки у нее дрожали, она никак не могла найти ле­жавшие на самом виду спички, крышка от чайника с грохотом упала на пол, за ней полетела ложка, потом нож.

Услышав стук в дверь, девочка обрадовалась. Войдет по­сторонний человек, Зенек и отец перестанут на нее смотреть, и она хоть немножко придет в себя.

Уля побежала в прихожую, открыла дверь — и увидела милицейскую форму. Она так испугалась, что не в силах была ответить, дома ли доктор Залевский. Как и Юлек с Марианом, она по дороге домой тряслась от страха, но, очутив­шись дома, почему-то исполнилась уверенности, что встреча с милицией больше Зенеку не грозит. Разве когда-нибудь позже, когда отец уже будет подготовлен и сумеет за него заступиться. И вот теперь она, вся похолодев, стояла перед сержантом, судорожно сжимая дверную ручку.

— Кто там? — спросил из кухни отец. Уля бросилась в кухню.

— В чем дело? — удивленно спросил отец.

— Это... милиционер... — замирая прошептала Уля.

Зенек, стоявший у стены против окна, рывком отбросил руки назад и прижал их к стене, как бы готовясь к прыжку. Доктор Залевский встал, делая вид, что ничего не замечает.

— Побудьте здесь, я поговорю с ним в кабинете, — сказал он, спокойно глядя на Зенека.

— Хорошо... — проговорил мальчик, выпрямляясь и опу­ская руки, и Уля поняла, что он не убежит.

— Твой отец что — знаком с этим милиционером?

— Не знаю... Наверно, знаком. Отец живет в Ольшинах уже почти два года.

— Если знаком, то, может, он как-нибудь ему и объяс­нит. .. А если нет...

Да, Зенек боялся! Но Уля сама боялась и не знала, как его успокоить. Ей приходили в голову самые страшные пред­положения, и единственное, что она могла сделать, — это скрыть их от Зенека.

Больше Зенек не сказал ни слова. Оба, напряженно при­слушиваясь, смотрели на дверь, ведущую в прихожую.

Наконец в прихожей снова раздались шаги и голоса. Го­лоса звучали спокойно.

Щелкнул замок входной двери, скрипнули петли — Уля по­няла, что посетитель уходит. Зенек, не знакомый со звуками этого дома, замер в ожидании.

— Ушел? — нервно спросил он, когда на пороге появился доктор.

— Ушел, ушел, — успокоил его доктор.

Уля заметила, что лицо отца разгладилось, он был явно доволен, как человек, благополучно прошедший нелегкое ис­пытание.

— Я думал, вы меня туда позовете, — растерянно прого­ворил Зенек. Он все еще не мог поверить, что опасность ми­новала.

— Как видишь, не понадобилось, сержанту достаточно бы­ло того, что я сам ему рассказал, — ответил доктор. — Ну-ну, успокойся...

О чем они беседовали с милиционером, доктор не сооб­щил, словно это были сущие пустяки. Улыбнувшись, он ска­зал шутливо:

— Теперь у нас есть дело поважнее — давайте-ка ужинать! Зенек, поняв, что расспросами его мучить не собираются,

заметно повеселел, даже как будто улыбнулся в ответ.

Начались приготовления к ужину. Уля накрывала на стол, а Зенека отец попросил зажечь лампу и накачать воды, а по­том принести со двора дров. Он разговаривал с парнем не­принужденно, как со старым знакомым. А Зенек то и дело по­глядывал на доктора и все его поручения выполнял быстро и охотно.

За столом Зенек не сводил с доктора глаз. Тот был сего­дня необычно разговорчив и оживлен. Уля заметила эту пе­ремену, но ее это не обижало, а только удивляло. Возможно ли, чтобы отец так переменился из-за парня, которого до сих пор видел всего один раз и который к тому же обманул его?

Разговор не прерывался ни па минуту. Заметив копоть на стекле керосиновой лампы, доктор рассказал, что в будущем году в Ольшины проведут электричество. Зенек неловко, стесняясь, задал вопрос, другой. Зато, когда зашла речь о том, что старушка машина доставляет доктору массу хлопот, Зенек, оживившись, стал расспрашивать подробно, со знанием дела и попросил разрешения завтра осмотреть машину. А по­том Уля еще больше удивилась: отец заговорил о своей ра­боте. Раньше он никогда этого не делал, лишь изредка сухо и бегло упоминал о ней, считая, видимо, что никого его дела занимать не могут. Сегодня же он увлекательно рассказывал про больницу, про сложные операции, во время которых от сообразительности, энергии и самоотверженности врачей и сестер зависела человеческая жизнь...

Зенек слушал, и на лице его постепенно появилось то вы­ражение доверия и надежды, которое Уля уже видела од­нажды— в день поездки Юлека и Мариана в Стрыков, когда Зенек думал, что вот-вот увидит человека, которого искал так долго и так трудно.

В холостяцком хозяйстве доктора не нашлось запасного матраца. Правда, Зенек уверял, что ему хватит одеяла на полу террасы, но доктор не согласился и отвел Улю ноче­вать к пани Цыдзик. В чистенькой комнатке пани Цыдзик был новый зеленый диванчик, который она охотно предоста­вила на несколько дней в Улино распоряжение. Когда доктор ушел, пани Цыдзик хотела было расспросить Улю про гостя, но Уля отвечала неохотно, и та оставила ее в покое.

Девочка тихо лежала без сна и смотрела в темноту, за­ново переживая события минувшего дня — начиная с той ми­нуты, когда они узнали, что Зенека могут арестовать, и вплоть до ужина, который был таким мирным и радостным. Потом она стала гадать, о чем говорят теперь отец и Зенек, оставшись одни. Расскажет ли Зенек отцу про свою жизнь? Доверит ли он ему свою тайну? Она вспомнила, с какой добротой и сочувствием смотрел на Зенека ее отец, и вдруг почувствовала, что такого отца она может полюбить... Если б только он ее любил!

„СОЖГИ ЭТО ПИСЬМО"

Наутро Уля вскочила очень рано и побежала домой. Две­ри и окна были открыты настежь — доктор любил свежий утренний воздух. Уля вошла в прихожую и заглянула в каби­нет— как она и думала, отец уже сидел за столом. К вечеру он слишком уставал и всегда читал медицинские журналы по утрам, до отъезда в больницу.

Он не слышал ее шагов. Стоя в дверях, Уля жадно рас­сматривала его седеющую голову, его усталые глаза, прикры­тые тяжелыми веками, его узкие губы, обычно крепко сжа­тые или иронически усмехающиеся, а вчера так приветливо улыбавшиеся Зенеку.