Чужой

Туркмен оказался меж двух огней. Он бы хотел ответить по достоинству зловредному старику, но над ним, как дамоклов меч, висел громадный кулак врага, второй удар которого может попросту лишить его жизни. Но если он ничего не предпримет, смолчит, услышит столько укоризненных слов, что хоть самому вешайся.

Туркмен вскочил с земли, но приблизиться к пленному не посмел. Зато он дал волю своему языку.

— И все равно я один захватил этого гаджара!

Пленный на сей раз ударил не кулаком, а словами.

— Не ты меня пленил, глупый. Шесть таких, как ты, не справятся со мной. Меня захватили в плен слезы ваших детишек…

После этого он спокойно, безо всякого подстегивания, сам пошел туда, где находились все пленные.

Горбатый старик долго смеялся, тряся своей редкой бородкой. Но даже он не заметил, куда вдруг исчез туркмен.

Если бы рядом со мной не было персов, я бы добился своего освобождения. Но они, желая угодить текинцам, продали меня…

Жорж БЛОКВИЛ.

* * *

Ни один из туркмен не поверил бы, если до окончания войны кто-то сказал бы им, что “у победы свои страдания”. Но вымечтанная великая победа, став реальностью, обрушила на головы туркмен невероятные мучения.

Хотя окончательные результаты и не подведены, но, по предварительным подсчетам, число попавших в плен сербазов составляет не менее восемнадцати тысяч человек. Враг, даже попавший в плен, не перестает быть врагом, он не желает покоряться противнику. Несмотря на их безоружность с ними надо бытьочень бдительными. Конечно, никто не собирался обеспечить пленников постелью и пуховыми подушками. Постелью им служила земля Мерва, а покрытием — высокое небо над головой. Кормили их так, чтобы не дать им умереть с голоду. Для прокорма такой толпы не хватало даже сухих лепешек. И прежде не имея ничего лишнего, туркмены с нашествием Хамзы Мирзы не успели убрать выращенный урожай, и теперь им самим грозил голод. А потому надо было предпринимать срочные меры для избавления от восемнадцати тысяч голодных ртов.

Большинство текинских старейшин занялись продажей пленных купцам из Хивы и Бухары. По подсчетам людей, знакомых с работорговлей, для избавления от восемнадцати тысяч пленных потребуется не менее двух недель.

Приведение пленных в порядок и их временное размещение по аулам было поручено Тэчгок сердару и Амансахату сердару. Ханы и аксакалы родов сообщали людям этих двух старейшин, сколько пленных они смогут подержать у себя в течение недели — десяти дней, и уводили за собой выделенных заложников.

По указанию самого Говшут хана велся строгий учет того, куда и сколько пленных направлено. В жизни все должно иметь счет. Завоевание победы еще не означает, что можно действовать бездумно, безоглядно. И падение знамени главы провинции Хорасан Хамзы Мирзы Хишмета Довле не дает оснований думать, что на этом все могущественные знамена в мире повержены. В Иране и помимо Хорасана достаточно провинций. В Иране, помимо Хамзы Миры, есть еще и Насреддин шах. Его отношение к туркменам также известно. Разочарование, постигшее его после поражения в Монжуклытепе в Каракала, неудачный поход в Мерв должны были заставить Насреддина шаха либо окончательно отступиться от туркмен, либо, закусив удила, любыми способами добиваться удовлетворения своих нереализованных амбиций.

Туркмены, похоже, не видели в Блоквиле врага, да и сам он не считал себя ни врагом, ни другом туркмен. Среди пленных гаджаров то и дело муссировались слухи, что его могут со дня на день освободить из плена. Некоторые даже называли имена тех, кто первым заговорил об этом. Но все это были слухи, предположения. И потому Блоквил решил, что ему для вызволения из рабства надо обратиться к Говушт хану. Однако о его желании не то что самому Говшут хану, а даже его старейшинам, занятым распределением пленных, было сообщено только через два дня.

…С завязанными за спиной руками француза привели к Амансахату сердару. Желание увидеть француза, о котором он много слыхал, но ни одного представителя этого народа в жизни своей не встречал, привело в белую кибитку на берегу реки и Тэчгок сердара.

Эта кибитка не была жилищем конкретного человека, она служила местом, где сообща решались важнейшие вопросы, которые возникали в деле избавления от пленных. Поэтому внутреннее убранство дома было аскетичным, в нем отсутствовали торбы и чувалы, делающие туркменское жилище по-особому уютным. Весь пол изнутри был устелен коврами и паласами, отчего простая шестистенная туркменская кибитка казалась просторнее обычного.

Блоквил подошел к ситуации как знающий о своих правах европеец. Ему показалось мало, что он взял с собой перса со знанием туркменского языка, поэтому он прихватил еще одного иранца в качестве свидетеля. Сопровождающие француза туркмены даже не поинтересовались, кого он ведет с собой.

В качестве переводчика Блоквил взял известного человека, много раз участвовавшего в переговорах с текинцами. Второго иранца он и сам не очень хорошо знал.

Туркмены, хоть и были извещены, что француз идет со своим переводчиком, тем не менее пригласили и своего переводчика.

В шестистенной кибитке не было никого, кроме двух сердаров и переводчика. Как только пленные вошли в дом и поздоровались, Амансахат сердар сказал сидящему рядом с ним переводчику:

— Если мы собираемся поговорить по-человечески, развяжите им руки!

Выполнив распоряжение сердара, парень вернулся на свое место.

— Мы готовы выслушать твою просьбу, раб Божий! — произнес Амансахат сердар, давая понять, что он здесь главный, и внимательно, словно на старого знакомого, посмотрел на Блоквила. — Наверно, у каждого пленного найдется, на что пожаловаться, — добавил он, после чего предупредил француза: — Нам тоже есть на что жаловаться. Но, поскольку ты являешься представителем другого народа, не персов, мы согласились выслушать тебя. В противном случае…

Амансахат сердар не договорил, но Блоквил отлично понял смысл не высказанных слов. Сердар был прав. Туркмены нашли время, чтобы выслушать француза, только потому, что он иностранец, хотя сейчас их аксакалам и не до того. Об этом говорили и их серые от постоянного недосыпания лица.

Французу, который шел сюда в полной уверенности в своем скором освобождении, не понравилась вступительная речь туркменского сердара.

— Я не пленный перс, высокочтимый сердар. Я капрал Французской армии Жорж Анри Гулибеф де Блоквил.

Амансахат сердар ответил, почему-то глядя на переводчика. При этом на губах у него показалась улыбка.

— Чьим бы представителем ты ни был, ты не можешь считаться гостем нашего дома. В первую очередь ты это должен понять.

— Но я и врагом вашим себя не считаю, господин сердар! — в свою очередь глядя в сторону, ответил Блоквил.

— Возможно, и не враг ты нам, но человек, пришедший на нашу землю вместе с врагом, должен быть либо врагом, либо нашим шпионом. И хотя мы не уверены в твоем дружелюбии к туркменам, в том, что ты не наш шпион, мы уверены абсолютно.