Цицерон

54 год кончался среди общей тревоги: на 53 год консулы избраны не были, и в городе упорно говорили о диктатуре. Цезарь, по горло занятый, оставался в Галлии — в октябре вспыхнуло восстание племени эбуронов под предводительством Амбиорика. Лагерь на берегу Самбры, где стоял Квинт со своим легионом, был окружен и попал в осаду. В Адуатуке эбуроны перерезали шесть тысяч римских солдат, и Цезарь не смог, как обычно, вернуться на зимние квартиры в Цизальпинскую Галлию; война поглощала его целиком. Квинта с армией удалось вызволять из осады; вскоре Помпей добился для Цезаря разрешения провести дополнительный призыв. Галльская армия пополнилась тремя новыми легионами. Помпей, в сущности, в это время — подлинный и единственный властитель Рима, а значит, и мира. Красс в Сирии всецело занят подготовкой похода против парфян. Но после первых успехов весной 53 года он погибает вместе со всей своей армией, а 12 июня у городка Карр в сирийской пустыне сложил голову и сын его Публий (кстати говоря, горячий поклонник Цицерона). В Риме все еще не было консулов, и постоянная смена интеррексов парализовала в первую очередь суды из-за отсутствия преторов, которые бы «говорили право», и других магистратов, которым по положению следовало председательствовать в судах. Становилось все более ясно: так дальше жить невозможно, а нормальное течение дел в состоянии обеспечить лишь единый сильный правитель. Цицерон признает подобную необходимость, но она внушает ему страх. Он пишет о развале основ государства, о крушении законности и права, о гибели всего, чем существовала свобода в Риме и что было ему бесконечно дорого. Помпею он не доверяет; само слово «диктатура» вызывает у римлян мрачные воспоминания об ужасах проскрипций. Среди всего этого разгрома и развала единственное утешение Цицерона — дружба Цезаря, которую он в декабрьском письме Аттику называет «сладчайшей»; «когда все тонет, только за нее и можно ухватиться». Цезарь действительно мог спасти Цицерона — но не республику.

Тогда же, в декабре, Цицерон вспоминает, что все еще официально считается легатом Помпея, и опасается, не придется ли ему в январе отправиться в Испанию, либо, по крайней мере, выехать за ворота города, доступ в который человеку, облеченному военной властью (во всяком случае, теоретически), закрыт. Опасения эти, правда, не повлекли за собой никаких практических шагов.

Теперь, когда можно не бояться больше ни Цезаря, ни Помпея, сообщает Цицерон своим корреспондентам, тревожиться не о чем, и он обрел наконец душевное спокойствие. Но один повод для волнений все-таки остался: Милон выдвинул себя кандидатом в консулы на 52 год, о чем по обычаю объявили заранее. Милон устроил для народа игры, стоившие фантастических денег. Понимая, что совершает безумие, Цицерон тем не менее счел долгом оказать Милону помощь и даже просил Квинта о том же. Да и как было не помочь человеку, столько сделавшему, чтобы не дать Клодию навсегда убрать с политической арены Цицерона, а заодно и Квинта? Помпей отнесся к кандидатуре Милона настороженно. Он поддержал двух других кандидатов — Публия Плавтия Гипсея, своего квестора в последние годы Митридатовой войны, и Метелла Сципиона, на чьей дочери Корнелии женился в конце года; Корнелия была вдовой Публия Красса, павшего у Карр. Помпей в свое время нуждался в Милоне, противопоставляя его Клодию, теперь надобность эта отпала, а содействовать далеко идущим планам молодого честолюбца старый полководец намерен не был. И теперь Милон в глазах Помпея — всего лишь смутьян, чьи интриги нарушают ход общественной жизни, а главное — мешают интригам триумвиров.

Наконец в июле избрали консулов 53 года. Ими стали Гай Домиций Кальвин и Марк Валерий Мессала. Против последнего, правда, было возбуждено обвинение в незаконных предвыборных махинациях, но в суде его защищали Цицерон и Гортензий и добились оправдательного приговора. Так что Мессала мог на законных основаниях фигурировать в числе кандидатов. Цицерон, кроме того, поручился за него перед Цезарем. Что касается Домиция, то он сумел без ощутимого ущерба выпутаться из скандала, который погубил Меммия. Насколько можно судить, Цицерон никакой помощи Домицию не оказывал.

С января 53 года переписка с Аттиком прерывается, поскольку оба друга находятся в Риме, а с декабря 54 года наступает перерыв и в переписке с Квинтом — отныне мы осведомлены о текущей политической жизни Рима далеко не так полно, как в предыдущие годы. Известно лишь, что в Риме неоднократно происходили волнения. 6 ноября 53 года во время триумфа Гая Помптина, которого он ждал восемь лет со времени побед над аллоброгами в 61 году и который в конце концов удалось устроить лишь благодаря ловкости претора Гальбы, в городе происходили уличные стычки, сопровождавшиеся кровопролитием. На дни триумфа Цицерон приехал в Рим, памятуя о сотрудничестве с Помптином в пору подавления заговора Катилины. Подручные Клодия, узнав о его присутствии в столице, всячески выражали свою ненависть не только к помощнику консула 63 года, но и к нему самому.

Те же вооруженные отряды Клодия сорвали народное собрание, дошли до того, что стали забрасывать консулов камнями и с обнаженными мечами ворвались в Септу — ограду, в которой происходили выборы. Отразить их натиск, обратить в бегство и заставить откатиться к реке смог только Милон с вооруженной свитой. Выборы, однако, оказались сорванными.

Еще одно столкновение произошло на Священной дороге: люди Милона напали на Плавтия Гипсея и друзей, его окружавших. Цицерон, случайно находившийся среди них, едва не поплатился жизнью.

Цицерон с ужасом наблюдал, как Клодий с новой энергией разворачивает агитацию с двойной целью — добиться избрания в преторы, но в первую очередь устранить с политической арены Милона. Цицерон считает необходимым сделать все от него зависящее, чтобы поддержать Милона. Он пишет об этом прямо в письме Куриону Младшему, которое относится, по-видимому, к середине 53 года. Он уверен, что есть еще возможность вернуть Рим к нормальной политической жизни, но при одном условии — Милон должен стать консулом. Цицерон рассчитывает на поддержку Куриона, которого по-прежнему считает преданным делу аристократии или, во всяком случае, старинным республиканским порядкам. Курион был одним из тех молодых людей, с которыми старый консулярий связывал все свои надежды. Он полагал, что вместе с людьми старших поколений уйдут в небытие застарелые распри и бесчисленные честолюбивые устремления, а молодежь, всему этому чуждая, займет политическую авансцену. Цицерон не доверяет Помпею, его то и дело меняющейся политике, со стороны Цезаря не видит пока никакой серьезной опасности и считает, что Милон один в состоянии обеспечить политическое обновление. «Поднимается попутный ветер, — пишет он Куриону, — и Курион будет тем кормчим, что сумеет его использовать и привести корабль в гавань».

О каком попутном ветре идет речь? По всему судя, о распаде триумвирата. Красс погиб; Помпей, связанный по рукам и ногам проконсульским империем, не может вступить в Рим; Цезарь — во власти превратностей войны; самый подходящий момент сенату вновь взять па себя руководство государственными делами, считает Цицерон. Достаточно устранить Клодия, и общественная жизнь вернется в обычное русло. Вскоре выяснилось, что надеждам Цицерона не суждено сбыться.

В весенние месяцы этого года Цицерон объезжает свои виллы. В апреле живет некоторое время в Кумах, где его навещает Помпей; о чем они говорили, мы не знаем, известно лишь, что Помпей казался веселым и довольным. Через несколько дней Цицерон уже в Формиях. Тирон, старый верный секретарь нашего героя, заболел, и настолько серьезно, что не смог дальше сопровождать оратора, и остался на Формийской вилле. Цицерон пишет ему письма, полные глубокой искренней привязанности: до тех нор пока мы будем в разлуке, говорит он Тирону, я не смогу притронуться ни к одной книге. Он не в состоянии вернуться к начатым работам, то есть к трактату «О государстве» и уже, по-видимому, к диалогу «О законах». В письмах нет никакого преувеличения. Тирон был постоянным сотрудником, чем-то несравненно большим, чем секретарь в современном смысле слова, и Цицерон обращался к его помощи ежеминутно. В те времена литературное произведение создавалось скорее в ходе беседы, а не писания. Каждую фразу, прежде чем секретарь заносил ее на табличку, обсуждали, взвешивали. Такой способ работы предполагал определенную интеллектуальную близость между автором и помощником, который в то же время играл роль первого читателя. Тирон был другом Цицерона в самом полном и точном значении слова. Болезнь Тирана волновала оратора, и он, не стесняясь, с нежной откровенностью пишет другу о своей тревоге. В ту пору Тирон юридически еще раб, но вскоре он получил волю и сделал чрезвычайно много для посмертной славы своего теперь уже патрона.

Во второй половине года политическое положение лучше не стало. Выборы, как и в предыдущем году, бесконечно откладывались под тем или иным предлогом, так что опять в декабре Рим не имел еще консулов. Помпей как обладатель проконсульского империя был единственным магистратом с законными полномочиями, хотя они и не распространялись на сам город. Осенью 53 года Цезарь, вернувшийся с армией в Равенну на зимние квартиры, сразу оценил положение и опасности, которые оно таило. Полагая, по-видимому, что еще не настало время порывать с Помпеем, и надеясь избежать открытого конфликта, который неминуемо перерос бы в гражданскую войну, он решил выдать за Помпея свою внучатую племянницу Октавию. Октавия была замужем за Гаем Клавдием Марцеллом, но Цезарь рассчитывал расторгнуть их брак «по государственным соображениям». Сам Цезарь собирался развестись с Кальпурлией, дочерью консула 68 года Пизона, и жениться на Помпее — дочери Помпея. Помпея была помолвлена с Фавстом Суллой, сыном диктатора, но и помолвку Цезарь, видимо, собирался отменить. Помпей, однако, не согласился на подобную комбинацию и женился на Корнелии, дочери Публия Корнелия Сципиона Назики, который в результате усыновления вошел в семью Цецилиев Метеллов. Как мы уже упоминали, Корнелия — жена Публия Лициния Красса, сына триумвира, овдовела в июне 53 года. Когда завершился положенный срок траура, весной 52 года она вышла за Помпея. Биограф Помпея уверяет, что старого полководца пленили красота и скромность молодой вдовы; наверное, стоит указать еще по крайней мере на две возможные причины: несмотря на возраст (он приближался к шестидесяти). Помпей постоянно искал женской любви, а, кроме того, был не прочь породниться с одной из самых древних и знатных семей Рима.

Если верить Светонию, именно с этого времени Цезарь стал готовиться к захвату власти, учитывая и возможность гражданской войны. Историки любили торопить события, но в данном случае действительно союз между Цезарем и Помпеем исчерпал себя и явно шел к концу. Цезарь старался добиться поддержки возможно большего числа сенаторов; направо и налево раздавал он деньги в долг под очень умеренные проценты, а подчас и вообще без них; каждый, кто навещал его в ставке, будь то всадник или простой гражданин, возвращался облагодетельствованный. Благосклонностью Цезаря могли похвастаться даже отпущенники, даже рабы. Главной его опорой по-прежнему оставался Публий Клодий. Это был единственный человек, способный сорвать планы Помпея, если, впрочем, верить, что старый полководец действительно стремился вернуть государство в русло нормальной политической жизни.

В начале 52 года, точнее — 20 января, произошло событие, окончательно разрушившее хрупкое равновесие, на котором Цицерон надеялся основать нормальную деятельность государства. В тот день Милон ехал в сопровождении жены и телохранителей в Ланувий, где был жрецом одного из местных культов, и на Аппиевой дороге недалеко от Бовилл повстречал Клодия, который возвращался в Рим также в окружении толпы подручных. Когда процессии разъезжались, между людьми Милона и Клодия возникла перепалка, а потом и драка. Эскорт Милона одержал победу, сам Клодий был ранен, рабы отнесли его в соседнюю харчевню, а там по приказанию Милона его прикончили. Вечером тело Клодия привезли в Рим; зрелище обезображенного трупа, вопли Фульвии, вдовы, вызвали подлинное восстание сторонников Клодия и всего римского плебса. Тело сняли с носилок, поместили в курию и подожгли здание, чтобы курия стала погребальным костром человека, павшего, по убеждению толпы, жертвой сенаторов. Сенаторы собрались на Палатине в одном из храмов, избрали интеррекса и единственным законным магистратам, то есть Помпею и народному трибуну, вручили полномочия по проведению в жизнь сенатусконсульта о чрезвычайном положении. Помпей получал право проводить набор войск по всей Италии. Начались переговоры между Помпеем и Цезарем, последний требовал наказания Милона — не столько, по-видимому, из любви к законности, сколько из опасения, что Милон может стать вожаком римской толпы и склонить ее на сторону Помпея. Между триумвирами началась торговля. Сенаторы предлагали избрать Помпея единоличным консулом, без коллеги, трибуны же настаивали, чтобы коллега был и чтобы им стал Цезарь. Осуществить последнее предложение не пришлось, так как в эти дни началось общее восстание галльских племен и командующему необходимо было присутствовать в провинции. Цезарь соглашался не претендовать на консульство текущего года, но требовал взамен согласия сената на заочное выдвижение своей кандидатуры сразупосле' завершения срока командования в Галлии. Фактически, пока суд да дело, Помпей получал реальную власть, Цезарь же — только обещание, которое, быть может, не так уж обязательно было и выполнять. Став единоличным консулом, Помпей провел два закона — о насилии и о происках; на их основе Милона могли немедленно предать суду. Суд состоялся 4 апреля, председательствовал Луций Домиций Агенобарб. Здание было оцеплено солдатами, готовыми отбить натиск банд Клодия. Цицерон, единственный из защитников, выступил с речью. Поэтому остальные адвокаты Милона, среди которых был и Гортензий, выступать отказались. Солдаты окружили трибунал, и Цицерон, как говорят, чувствовал себя не в своей тарелке. Растерянность, всегда мешавшая ему в начале речи, на этот раз оказалась особенно сильна. Плутарх так описывает происходившее: Цицерон прибывает на форум в носилках и видит — вооруженные солдаты заполнили всю площадь, Помпей возвышается над толпой, сидя в курульном кресле консула перед входом в эрарий Сатурна. Язык не слушался оратора, речь оказалась неуверенной, неубедительной, несравнимой с прежними его речами. Писцы-стенографы записали речь. Квинтилиан держал ее в руках и назвал в отличие от отредактированного и опубликованного текста oratiunculа, то есть «речью-коротышкой». Милон был осужден. Два других процесса, возбужденных против него в то же время по законам о происках и незаконных сообществах, имели тот же исход.

Комментарий Аскония помогает понять мысли и чувства Цицерона на протяжении месяцев, прошедших между убийством Клодия и судом. Было ясно, что оратор, столь горячо поддерживавший кандидатуру Милона на консульских выборах, станет и в суде защищать своего друга, и это вызывало враждебное отношение к Цицерону большинства граждан. О злодеяниях Милона ходили самые фантастические слухи. Особенно неистовствовали народные трибуны Квинт Помпей, Гай Саллюстий (историк) и Тит Мунаций Планк Бурса (брат будущего основателя Лиона). Планк объявил, что если Цицерон будет упорствовать в своем желании выступить защитником Милона, то он, Планк, привлечет к суду его самого. Город шумел и бушевал. Но, несмотря ни на что, Цицерон, пишет Асконий, «выказал такую твердость и такую верность долгу, что ни неприязнь народа, ни подозрения Помпея, ни опасности, которые его подстерегали, если бы он оказался обвиненным перед народом, ни стянутые на площадь и явно враждебные Милону войска не поколебали его решимости выступить защитником, хотя он мог легко отвести от себя всякую угрозу, спастись от ненависти толпы и вернуть расположение Помпея, стоило лишь умерить свой пыл».