Цицианов
Шрифт:
«Границу земель Дербентских по положению своему как к Дагестану прилежащих и вдоль Каспийского моря, так и внутрь земли к стороне гор Кавказских, равно и округ к городу Баку и Сальяну определить нельзя по причине беспрестанной у дербентцев с соседями войны, и они распространяются и уменьшаются по удачам… О разделении Адребиджана (Азербайджана. — В.Л.)сказать должно, что настоящее состояние владельцев, границ их земель, связь между собой, союзы и война и расположение к соседям не постоянно и переменяется по беспокойному их духу; вероломному и коварному их свойству и беспрестанным междоусобиям почти ежегодно, равно и в других главных частях Персии ханы и их владения таким же переменам подвержены» [184] .
184
Описание областей Адребиджанских в Персии и их политического состояния, сделанное пребывающим при Его высочестве царе Карталинском и Кахетинском Ираклии Теймуразовиче полковником и кавалером Бурнашевым в Тифлисе в 1786 г. Курск, 1793. С. 4.
В ханствах Восточного Кавказа законов не существовало даже в азиатском понимании этого слова. Торговля жестоко страдала от непомерных и произвольно взимаемых пошлин и грабежей, в которых нередко принимали участие и ханские дружинники. Экипажи судов, идущих вдоль берега, не могли себя чувствовать в безопасности. Местное население было уверено в том, что имеет полное право на имущество тех, кто потерпел крушение (такое право им якобы дал еще
185
Дубровин Н.Закавказье от 1803—1806 года. С. 60—68.
186
Описание областей Адребиджанских… С. 5—7, 24—25.
Этот этногеографический очерк представлен не для повышения эрудиции читателя, а для акцента его внимания на сложности задач, стоявших перед человеком, облеченным практически всей полнотой политической власти в регионе. Цицианову пришлось иметь дело не с одним-двумя политическими партнерами, а с гораздо большим числом суверенов, обладавших неясными и противоречивыми сведениями о границах собственных владений, не желавших, а во многих случаях и не способных принимать те «правила игры», которые намеревался придерживаться главнокомандующий.
Основой экономики Северного Кавказа и Закавказья в XVIII — первой половине XIX века было сельское хозяйство.
Его развитие определялось природно-климатическими условиями региона, а также другими факторами, среди которых особое место занимала опасность набегов. В горных долинах и на равнинах предгорий плодородные земли позволяли получать высокие урожаи зерновых и овощных культур, во многих районах существовали благоприятные условия для садоводства и виноградарства. В местах, где летом выпадало мало осадков, земледелие оказывалось возможным только при условии искусственного орошения. В горном Дагестане посевная площадь недотягивала до одной десятины на двор. Но даже в таких условиях горцы выращивали ячмень, просо, бобы, кукурузу и чечевицу, часто используя метод террасирования склонов [187] . На равнинах сеяли пшеницу, а в районах с жарким климатом (Азербайджан) получали высокие урожаи риса и хлопка. Здесь же было налажено производство шелка. В лесных и степных районах основной системой была перелога: в течение четырех— шести лет после сведения и выжигания леса выращивали зерновые, а затем в течение четырнадцати-пятнадцати лет землю использовали как пастбище или просто забрасывали. Народные селекционеры вывели сорта, хорошо адаптированные к местным условиям, и, если не случалось природных катаклизмов, горцы и жители Закавказья получали высокие урожаи.
187
Блиев М.М.Россия и горцы Северного Кавказа на пути к цивилизации. М., 2004. С. 13-16.
Парк сельскохозяйственных орудий жителей Кавказа в целом не имел принципиальных отличий от того, каким располагали в те времена крестьяне других стран. Наибольшую часть поголовья домашнего скота составляли овцы и козы, которые хорошо использовали горные пастбища, выдерживали дальние перегоны и резкие перемены погоды, обычные для этого региона. Коровы местных пород были мелкими, имели небольшие удои при высокой жирности молока. Волы были тягловым скотом, поскольку лошадей использовали под седло и под вьюк. Черкесия и некоторые районы Закавказья славились своими лошадьми верховых пород. В начале XIX века только в Адыгее существовало более двадцати конных заводов, причем некоторые лошади стоили целое состояние. Слава черкесских скакунов была настолько велика, что их покупка являлась самым надежным прикрытием для лазутчиков, объяснявших свое появление поиском хорошего коня [188] . По самым скромным меркам, поголовье овец только на Западном Кавказе превышало 6 миллионов голов. В порты Черного моря в середине XVIII века горцы доставили 500 тысяч овечьих шкур, тысячу тонн мытой шерсти и 100 тысяч кусков сукна домашней выделки. Заметным подспорьем во многих местах были пчеловодство и охота. Потребности населения в ремесленных изделиях в основном удовлетворялись местными мастерами — кузнецами, оружейниками, гончарами и медниками. В Закавказье города представляли собой типичные средневековые ремесленно-торговые центры, а на Северном Кавказе их роль играли некоторые аулы, жители которых специализировались на производстве определенного вида изделий.
188
Гарданов В.К.Общественный строй адыгских народов. XVIII — первая половина XIX в. М, 1967. С. 90.
И этот рассказ об экономическом укладе края — не для повышения эрудиции читателя. Для успешного административного и хозяйственного обустройства Цицианову требовались деньги, и деньги немалые. И Павел I, и Александр I настаивали на том, чтобы потребности Грузии в финансах покрывались в основном за счет местных ресурсов. Но господство натурального или полунатурального хозяйства создавало большие проблемы при организации налогообложения. Сбор зерна, продукции животноводства и ремесленных изделий затруднялся плохими коммуникациями, трудностями определения качества, хранения и реализации. Перевод податей в денежную форму многократно усиливал гнет крестьян: купцы беззастенчиво пользовались безвыходным положением селян, вынужденных для уплаты налогов за бесценок отдавать свою продукцию. Хан или другой владетель отдавал определенную территорию в управление своему человеку, позволяя «кормиться» с этой территории. Коронная администрация выплачивала чиновнику фиксированное жалованье в звонкой монете, но ее надо было собрать с подведомственной волости или уезда. Для уплаты нужной суммы селянам зачастую приходилось продавать за гроши гораздо больше зерна, шкур и тому подобного, чем это требовалось для прокормления самого жадного наместника «старого закала». И как это совместить с взращиванием симпатий простого народа к новой власти?
На территории Восточной Грузии, Имеретии, Гурии и Мингрелии торжествовал феодальный строй со всеми его атрибутами. На Северо-Восточном Кавказе развитие феодальных отношений сдерживалось мощным влиянием родовой организации, выполнявшей хозяйственные, управленческие и военные функции. Военная составляющая в жизни горского общества замедляла процесс выделения частной собственности. Дагестанские «владетели», например аварские ханы, не были феодалами по образу немецких графов или русских помещиков. В 1828 году из 211 аулов, считавшихся в их владениях, только 7 платили подати за пользование землями, принадлежавшими этим ханам. Остальные платили дань как вассалы. Правитель Кайтага, уцмий, избирался народным собранием из представителей одного и того же рода и был сильно ограничен в своих административных действиях. Основой власти уцмия было руководство ополчением [189] . Осетинская знать так мало соответствовала великорусским представлениям о дворянстве, что потребовались специальные указы о поступлении детей тамошних старшин на военную службу на правах благородного сословия. На Западном Кавказе все
племена делились на «аристократические» и «демократические». У первых существовала иерархическая социальная лестница — князья, служившие им дворяне разных «классов», свободные общинники и несколько категорий феодально-зависимого населения. Вторые поддерживали равенство в своих родах, не чураясь при этом патриархального рабства (все невольники — иноземцы). В «аристократических» племенах феодальная эксплуатация не сопровождалась явным насилием: крестьянин делал «подарки» князю, кормил его и свиту «как гостя», «из уважения» пас его отару. Князь, в свою очередь, оберегал своих подданных от нападений и соблюдал необходимые приличия в общении с ними. Своеволие знати ограничивалось влиянием совета старейшин, а также обычаями, ставившими серьезные барьеры на пути превращения князя в восточного деспота, распоряжавшегося по своему капризу имуществом и жизнью подданных. В конце XVIII века на Западном Кавказе произошла своеобразная феодальная революция: свободные общинники нескольких «аристократических» племен при поддержке «демократических» соседей фактически ликвидировали зависимость от своих князей. В 1793 году депутация адыгских дворян даже обратилась к Екатерине II с просьбой помочь в укрощении «черни». Царица отдала приказ командующему Кавказской линией поддержать князей, несмотря на то, что именно они организовывали набеги на русские земли. В 1796 году произошла историческая Бзиюкская битва, самая масштабная в истории края: многотысячное ополчение шапсугов, абадзехов и натухайцев сражалось против дворянского войска и ставшего на сторону князей племени бжедугов. Хотя победа досталась князьям, они сохранили свои социальные позиции только в Кабарде. Из Западной Адыгеи князья бежали, а те, что остались, утратили почти все прежние привилегии [190] .189
Блиев М.М.Россия и горцы… С. 30—31.
190
Гарданов В.К.Общественный строй адыгских народов. С. 249.
В Закавказье местные обычаи создавали широкий диапазон в отношениях крестьянства и феодальной знати — от тех, которые описаны выше, до полной деспотии, когда владетель делал со своими подданными все, что ему заблагорассудится. На территории Армении господствующий класс составляли мусульмане-феодалы, эксплуатировавшие земледельцев-христиан. До присоединения Азербайджана к России здесь существовало несколько категорий служилого населения, которые при всех различиях объединялись одним важным признаком: беки, агалары, маафы, намнаузы и военные нукеры в мусульманских провинциях были свободны от податей и повинностей (или имели значительные льготы) в обмен на военную службу. В мирное время они обеспечивали себе пропитание ремеслами, землепашеством, торговлей, службой в ханской дружине, разбоем, доходами от пожалованных ханами имений, а в большинстве случаев — комбинацией всего перечисленного [191] . Главным же стимулом их участия в походах являлась военная добыча.
191
АКА К. Т. 9. С. 199—200, 143—144; Колониальная политика российского царизма в Азербайджане. Ч. 1. М.; Л., 1936. С. 85, 156—158.
Социальная организация Кавказа, так же как и этнополитическая карта, отличалась пестротой и неопределенностью (разумеется, в европейском понимании этого слова, когда права каждого сословия с большей или меньшей четкостью закреплялись в письменных законах и других нормативных актах). Это был регион, где торжествовал обычай, аккумулировавший в себе многовековую юридическую практику населявших его народов. Но этот опыт во многих случаях расходился с «видами правительства», которые должен был претворять в жизнь опять же главный представитель императора — Павел Дмитриевич Цицианов.
В России в начале XIX века всякое организованное насилие считалось абсолютной монополией государства. Но социокультурные реалии Кавказа, особенно северной его части, не позволяли положиться на государство как на защитника жизни и имущества. Это приходилось делать самим «обывателям», поскольку структуры, обеспечивавшие их безопасность (полиция тайная и явная, суды, жандармерия и т. д.), отсутствовали. Кровная месть являлась краеугольным камнем правовой системы. Поэтому каждый полноценный в социальном отношении мужчина должен был быть воином. Набег играл важную роль в социализации горского общества и потому не мог быть «отменен» чьим бы то ни было указом. Но именно набег, или, как его часто называли в официальных документах, «хищничество», с точки зрения российских властей был самым нетерпимым явлением. Борьба с ним объявлялась приоритетным направлением деятельности всех главнокомандующих. Однако за «обузданием», которое не могло быть иначе как силовым, вставал грозный силуэт нескончаемого конфликта, получившего впоследствии наименование Кавказской войны. Цицианов столкнулся с этим одним из первых и одним из первых осознал масштаб предстоящих задач.
В отечественной историографии история российско-кавказских отношений подается под «соусом» некой предопределенности, в виде некого постоянного поступательного движения, имевшего своим результатом накопление исключительно позитивного опыта. Но при внимательном рассмотрении картина выглядит не столь радужной. Для характеристики отношений между Грузинским царством и Россией лучше всего подходит модное ныне выражение «неоднозначные». Еще в 1586 году кахетинский царь Александр II предложил царю Федору Ивановичу подписать договор о союзе и подданстве. В титуле московских правителей появились слова «государь Иверские земли и Грузинских царей». Платой за такой важный, хотя и символический акт стали рейды русских отрядов в 1589—1591 годах во владения «шевкала» — шамхала Тарковского. Но это не спасло восточные уезды Кахетии от набегов, о чем грузинский царь пенял в своих посланиях. Тогда для исполнения союзнических обязанностей в 1594 году был организован крупномасштабный поход князя Андрея Ивановича Хворостинина, закончившийся катастрофой. Поначалу ничего не предвещало беды. Стрельцы и казаки легко взяли верх над местным ополчением, заняли город Тарки и стали ждать союзников-грузин, которые так и не явились. Однако дагестанцы не спешили заключать мир и заперли Хворостинина в его лагере, лишив возможности получать провиант и подкрепления. При попытке прорваться обратно в Россию русская рать потерпела сокрушительное поражение: «воеводы ж утекли не со многими людьми» [192] . Теперь настала пора выступать с обвинениями русской стороне: грузины не прислали обещанную помощь — царевича Юрия и своего свата «Крым-шевкала», который должен был стать новым правителем в Тарковском ханстве [193] . В 1602 году Александр II повторил свою просьбу о подданстве уже Борису Годунову, велись переговоры о скреплении союза династическими браками. Были получены согласие на женитьбу племянника главы грузинского престола на русской великой княжне и обещание выдать дочь Александра II за сына Бориса Годунова по достижении ее совершеннолетия. В 1605 году в знак выполнения договоренностей Москва послала в Дагестан воеводу Ивана Михайловича Бутурлина и Осипа Тимофеевича Плещеева. Вновь русские легко одолели противника в открытом бою, легко заняли важнейшие пункты — и вновь оказались в западне. Грузинская рать опять не явилась. На этот раз воеводы попытались найти компромисс: они выговорили возможность беспрепятственного ухода восвояси в обмен на клятвенное обещание впредь не появляться во владениях шамхала Тарковского. Однако на первом же привале отступающий отряд подвергся внезапной и безжалостной резне. Более семи тысяч ратников погибло или попало в плен. Это подорвало престиж России в регионе.
192
Белокуров А.С.Сношения России с Кавказом. Материалы, извлеченные из Московского главного архива Министерства иностранных дел. Вып. 1. 1578-1613. М., 1889. С. 14.
193
Там же. С. 56.