Цифровой странник

– Ну, – огрызается Валера, – чё, думаешь, забыл, что ли?

Наша компания подходит к магазину и останавливается за углом. Все достают кошельки и дают деньги Валере.

– А что происходит? – спрашиваю я.

– Он пойдёт один, – говорит Миша. – В штате Вирджиния действует закон: если ты зашёл в магазин в компании, то всем вам должно исполниться двадцать один год. Если есть хоть один несовершеннолетний, то алкоголь никому не продают.

Оглядываюсь на всех:

– Ребята, вы что, шутите?

– Нет, – серьёзно говорит Юра Длинный, – у нас так было недавно: зашли со Студентом, у него документы спросили, а ему девятнадцать всего. Мы как ни уговаривали, всё впустую.

Студент кивает.

– Тебе двадцать один есть? – спрашивает Миша.

– Да, но я паспорт с собой не брал.

– Ну тогда жди со всеми.

Через некоторое время выходит Валера, сгибаясь под тяжестью пакетов, звенящих бутылками. Дома я больше не хочу сидеть в гостиной и ухожу на улицу с ноутбуком. Здесь, за деревянным столиком, можно подключиться к Интернету – владельцы соседних домов держат беспроводные сети открытыми. В России сейчас поздняя ночь, но я застаю неспящих друзей, и мы болтаем по Скайпу.

Появляется Студент. Подходит к столику, как всегда, расправив плечи и покачивая бёдрами. Невысокий, губастый, с овальным лицом, он одет во всё черное: спортивные штаны, футболку и кепку. Из-за носа горбинкой немного похож на армянина.

– Можно почту проверить?

– Конечно.

– Я собираюсь ехать в Нью-Йорк, – говорит Юра. – Здесь ловить нечего.

Это действительно так. Я уже несколько дней размышляю над этим. Разве я приехал в Америку, чтобы всё лето продавать мороженое темнокожим детям? Разве я так долго копил деньги, работая по вечерам и ночам, чтобы шесть дней в неделю проводить в машине в душном Норфолке, слушая одну и ту же отвратительную мелодию, которая уже снится? Здесь что-то не так. Я ведь уезжал посмотреть мир и познакомиться с другой культурой.

– А что собираешься делать в Нью-Йорке?

– У меня там есть друг, он работает в ресторане, получает сто пятьдесят долларов в день. Говорит, что там всегда люди нужны. Да и к тому же тут скучно.

Это тоже правда. Несколько часов в Нью-Йорке впечатлили меня больше, чем неделя в Норфолке. Надо тщательно всё обдумать.

К нам приближается пара – молодой парень среднего роста вместе с девушкой, толстой, как «Биг Мак» с двумя котлетами. Она ведёт собаку размером с кошку – мелкую, уродливую, наряженную в специально сшитый розовый комбинезон. В России с такими обычно гуляют гламурные блондинки. Если я когда-нибудь заведу собаку, то это будет любая порода, кроме такой.

– Хэ-э-эй, – громко говорит парень, – вы кто такие? Дайте-ка я к вам присяду. – Пьяный белый парень, похожий на Эминема, садится за столик и поворачивается к девушке: – Проваливай отсюда!

– Пошёл ты! Чтобы через пять минут был дома!

– Конечно, крошка.

Глубоко вздыхая, «крошка» показывает ему средний палец и обращается к собаке:

– Пойдём домой, дорогая.

Эрик сильно пьян – он возвращается из бара неподалёку. Я рассказываю, что мы русские, приехали на лето по студенческой программе и работаем мороженщиками.

– У вас есть образование?

– Я только что закончил бакалавриат. Я айтишник, недавно начал работать программистом, совмещаю с учёбой.

– Ого, вот это круто! А я на стройке работаю. Обычный рабочий.

Парень рассказывает немного о себе. Итак, мы разговариваем с двадцатишестилетним белым американцем без высшего образования, который работает подсобным рабочим на стройке, встречается с женщиной-гамбургером и, судя по всему, львиную долю свободного времени проводит в баре рядом с домом. Я программист и работаю уже больше года, у меня есть релевантное профессии высшее образование, и моя зарплата в России, если перевести её в доллары, получается меньше, чем у Эрика, примерно в пять раз. Зато как мороженщик в Норфолке я зарабатываю всего в два с половиной раза меньше, чем подсобный рабочий Эрик.

– А как здесь, в Америке, устроено образование?

Громко рыгнув, Эрик отвечает:

– После того как окончишь школу, нужно учиться ещё восемь лет в университете, чтобы получить мастера.

– Восемь лет? У нас на магистра учатся шесть лет.

– Вроде да, не помню точно. Восемь лет – это вроде на хирурга-кардиолога. Но это самое крутое. Такой врач получает миллион двести тысяч в год.

– Миллион двести тысяч? – переспрашивает Студент. – Это сколько?

– Миллион двести тысяч, – кивает Эрик, – но для этого после восьми лет нужно практиковаться в больнице ещё три года. И столько только кардиологи получают, другие врачи поменьше.

– И много здесь таких кардиологов?

– Мне кажется, всего несколько человек. Но многие уезжают в Нью-Йорк, а там ещё больше платят.

– Вот это круто, – говорит Студент, – я тоже собираюсь в Нью-Йорк!

– Тебе-то что там делать? Ты что, кардиолог?

– Нет. Я юрист.

– А вот тебе, – Эрик переключается на меня, – я советую получить диплом дома, подучить английский, а потом приезжать сюда работать. Программистам здесь хорошо платят.

– Спасибо за совет. Но мне и дома пока неплохо.

Не знаю, понял он меня или нет. Эрик собирается уходить.

– Ладно, ребята, – говорит он, поднимаясь, – мне домой пора, а то что-то я сегодня перебрал. Вон там, на той улице, находится бар, из которого мы пришли. Охуенный бар. Там ещё открыто.

– Спасибо, удачи.

Парень удаляется, пошатываясь и, вероятно, надеясь, что «крошка» уже спит.

– Хочешь сходить в бар? – спрашивает Студент. – Там, наверное, клёво, судя по этому чуваку.

– Нет, я лучше спать пойду. К тому же, кажется, мне нужно кое-что переосмыслить в этой жизни.

4. Неудачник

Женю, когда он чуть не врезался в соседний фургон и все узнали о его проблемах со зрением, перевели, как и меня недавно, работать на пляже. Однако в первый же день в Вирджинии-Бич он грохнулся с велосипеда, да так сильно, что разбил коленку и хромал, как раненый осел. Я отдал бы всю первую зарплату мороженщика, чтобы посмотреть, как Женя умудрился упасть. Ездить на таком трёхколесном велосипеде без труда смог бы даже ребёнок.

Я начал понимать, почему к Жене никто не относится серьёзно – действительно странный тип. После травмы он попросил у Майкла ещё какую-нибудь работу, и тот предложил уборку склада. Это заняло три дня, больше работы для Жени не было, поэтому он сидел дома или в гараже, ничего не делая. Насколько я понял из его отрывистого рассказа, приехав в Америку, он должен был стать спасателем в другом штате. Но не смог сдать экзамен, поэтому агентство Work&Travel [1] в России нашло для него другой вариант – Норфолк. Здесь тоже не заладилось, и получается, что за три недели в Америке сибиряк работал всего несколько дней, а остальное время бездельничал.

1

Work&Travel USA – программа студенческого обмена в мире. Студенты получают возможность работать в сфере обслуживания в США в любом из 50 штатов во время летних каникул, улучшить уровень владения английским и получить опыт общения с международным сообществом. – Прим. редактора.

Женя, как и я, среднего роста и худой. Его руки трёх цветов: коричневые до предплечья, совершенно белые от предплечья до плеча, а плечи – розово-красные от свежего загара. Стрижка под горшок, тонкие брови и редкие усы, которые он почему-то не бреет, делают его похожим на слишком правильного школьника-отличника – вполне вероятно, что таким он раньше и был. Редкая эмоция, которая выражается на его лице, – глупая улыбка. Обычно она появляется после того, как кто-то подшучивает над ним или ругает его: в этот момент уголки губ Жени странным образом опускаются, вместо того чтобы подниматься. Миша и Валера часто обращаются к соседу, называя его «придурок» или «идиот», и не стесняются обсуждать его в третьем лице, когда сибиряк стоит рядом. Монотонная походка Жени как будто не отнимает у него энергии – его тело словно несёт ветром.