Цифры нации

Однако тот молчал, вспоминая Машкины слова. «Милый. Я тоже могу… Я вся твоя от ворот магазина…» Допустим, от ворот магазина, это понятно, но к чему эти слова – могу искать? Откуда в железной башке подобные мысли?

Однако следовало всё же ответить, и он сказал ей, что всё было на уровне. В этом и заключался алгоритм их отношений, в противном случае Машка осталась бы в постели, исходя слезами до посинения. Такова была ее природа, которую Кошкин так и не перестроил на собственный лад.

Он выбрался из постели и отправился в ванную, потому что лежать раздетым уже не было никакого смысла. Он встал под воду и, не торопясь, ополоснулся. А когда вернулся в спальню, то оказалось, что Машка не только приняла душ, но уже накрыла на стол.

– Забыла спросить, как твои успехи? Есть подвижки?

– Опять ты за старое? Допустим, есть успехи. Но тебе-то какое дело?

– Я просто спросила…

Машка замерла среди комнаты.

– Спросила она… Пишу помаленьку…

– Писатель…

– А ты у нас богиня любви.

– Да, я богиня…

Может, они так и зубатились бы, забыв об ужине. Но в кабинете громко запел телефон.

– Кошкин слушает…– сказал Кошкин, оставаясь на месте. В голове у него теперь звучал голос матери, в то время как в кабинете телефон замолчал.

– Гони трахинею, пока не поздно! – гудело в голове. – Избавься от железяки!

– Она мне почти что жена…

– А ты мой единственный сын, Володенька! У тебя не будет от нее детей!

Кошкин молчал. Мать была абсолютно права.

– Неужели тебе не понятно? – продолжала Софья Степановна. – У нее электронные мозги, а мне хочется внуков. Но если ты не можешь решить проблему, то я сама за тебя решу – вот увидишь! Налажу ее из квартиры…

– Ты не можешь этого сделать! – опомнился сын. – Ты не имеешь права!

Но мать стояла на своем:

– Ты знаешь, к чему это приведет? Ты будешь старый, больной, ни на что не способный дед, к которому никто не придет… Потому что меня к тому времени не будет…

– Пойду, прогуляюсь, – оборвал ее Кошкин. – Опять ты за старое…

Он щелкнул зубами, и голос матери оборвался. Эти звонки – сущее наказание, причем в самый неподходящий момент. Кошкин подошел к шкафу и стал одеваться. Надел серые летние брюки, светло-зеленую рубаху и двинулся в прихожую, где у него была тумба для обуви.

– Ужинать, – спохватилась Машка. – Ты же голоден, дорогой!

– Обойдусь…

– Действительно. Какой уж тут аппетит, – в тон ему согласилась Машка.

Кошкин обулся, вышел из квартиры, затворил за собой дверь, а вскоре уже брёл косогором вдоль чугунного парапета. Потом он повернул в сторону площади Независимости, с трудом соображая, для чего туда идет. Группа быстрых моноциклистов обогнала его и ушла на перекрестке за угол дома. Возле супермаркета длинноногая, тонкая и гибкая женская фигура, затянутая в ослепительно белое трико, крутилась высоко в воздухе на трапециях. Она плавно взлетала вверх к концам стальных мачт, мягко и точно подтягивалась на трапеции, а потом, раскачав её, обрывалась вниз головой, успев ухватиться стопами за перекладину. Потом она снова всё повторяла, но только совсем по-иному, в нарастающем темпе. Она старалась вовсю, однако прохожие не обращали на нее внимания, потому что дама-андроид «висела» в этом месте давно и порядком всем надоела.

А дальше, в загоне из обглоданных жердей, стоял в полудрёме здоровенный козёл со сплющенными рогами и длинной бородой. Через ограждение к козлу тянулся с микрофоном худой мужик в футболке.

– Как вы относитесь к федеральному президенту? – спрашивал он у козла.

Козел встряхивал головой, осовело водил глазами.

– А к нашему председателю?

Козел недовольно вертел головой, гортанно орал, затем, улучив момент, вскакивал на забор и, под хохот зевак, плевал в лицо репортеру. Другой мужик снимал всё это на видеокамеру.

Из супермаркета вышел человек в папахе, навстречу ему, вразвалку, шагали казаки с шашками в ножнах.

– У тебя шляпа из горного козла или степного? – прилип один из них к «папахе». Казаки были явно под мухой и никуда не спешили.

– Не просто горного, а козла-скалолаза, – ответил степенно владелец папахи.

– У-у-у, – загудели казаки. – А где ты его добыл?

Дальше Кошкин не расслышал. Он повернул за угол здания и снова наткнулся на группу моноциклиствов, один из которых теперь лежал плашмя на асфальте. Над ним склонился полицейский и снимал его на видео. Одноколесное средство передвижения валялось рядом. В асфальте виднелось углубление с металлической решеткой – это углубление, по всей видимости, и стало причиной падения. Еще двое полицейских стояли поодаль, возле служебной машины, и смотрели по сторонам.

– Понастроили тут, – ворчал моноциклист. – Я взыщу с этих гадов по полной… Они у меня попляшут.

– Город не виноват, – произнес полисмен. – Данное углубление является допустимым. Вы превысили скорость движения, предусмотренную для вашего средства передвижения.

– Ну, ты загнул, бедняга, – моноциклист стал подниматься. – Углубление, говоришь? Для одного колеса?

Кошкин не стал дожидаться, чем закончится дело. Он шагал теперь в сторону одинокой громадной колонны, на которой стояла каменная женщина. Это был памятник Победе, случившейся очень давно. У женщины на голове был каменный венок. Правой рукой она указывала в сторону проспекта. Каменное платье облегало стройные ноги, под которыми, у основания колонны, толпился народ и гремел мужской голос.

Кошкин подошел поближе. Оратор, стоя на ступенях, кричал в мегафон. Говорил он, между прочим, о близком конце света и просил народ опомниться.

Владимир пробрался ближе. Бородатый мужик в пятнистой одежде и военных ботинках, продолжал орать в мегафон. Рядом с ним стояла девушка – на ней была точно такая же куртка – серая, с пятнами, а также ботинки с заправленными в них брюками. За спинами у обоих висели рюкзаки.

– Разве же это общество?! – орал мужик. – Это не общество! Это сплошной дом терпимости! Это говорю вам я – Пульсар, пришедший из леса! Со мной моя дочь Екатерина, она выросла в лесу, не зная вашего мира!

Народ с любопытством слушал Пульсара.

– Вы забыли, для чего приходил к нам Господь! Он пришел сохранить старые принципы, построенные на равенстве! Он говорил нам о том, что закон Моисея забыт! Что изменилось с тех пор?! А я вам скажу, что изменилось! Вам насадили закон «О защите толерантности». Но это закон для избранных, поскольку одних он угнетает, вторых превозносит до небес, включая андроидов…

Мужик обвел взглядом толпу. Народ оглядывался по сторонам. Человек из леса мог быть кем угодно, в том числе провокатором.

– Зато у нас, – сказала из толпы тощая дама в джинсах, – восстановлен язык прошлого века. Мы говорим теперь точно так, как говорили наши предки…

– Именно! – поддержал ее мужик лет пятидесяти. – Благодаря закону, мы помним Даля, Толстого и Чехова…

Однако эти доводы не сбили с толку Пульсара.

– У тебя есть дома андроид?! – спросил он в микрофон, бегая глазами поверх толпы. И добавил: – Для сексуальных услуг?!

– Ну, допустим, – ответил ему оппонент. – С кем хочу – с тем и сплю…