Цифры нации

– Ты ошибаешься, – сказала Катя, – мы тебя тоже любим. Мы тебе говорили об этом.

– А я сомневаюсь!

– Мы с тобой, дорогая ты наша.

Отворив дверь, они вошли в освещенное помещение. Внутри находилась все та же колонна, образуя замкнутый, в виде кольца, коридор. На стенах висели приборы. Пол в помещении был выложен светлым кафелем.

Кошкин вошел последним. И замер в тоскливой истоме: за спиной ожил какой-то двигатель – очень слабо, почти бесшумно. Кошкин сразу же оглянулся, но сделать уже ничего не смог: дверь затворилась, щелкнула замками. Штурвал, вращаясь, окончательно запечатал его в стальном помещении.

У Кошкина шевельнулись волосы. В этой кадушке (по факту – в консервной банке) мог закончиться воздух…

– Вот вы и попались! – заключила Машина. – А я смотрю – втроем явились! Ходят, бродят, комиссии создают… А то невдомек, что эти комиссии – как мертвому припарки: парить можно, но результат нулевой.

– Ты что удумала?! – закричал Шендерович. Но Машина его не слушала.

– Никчемные люди! – ворчала она. – У вас одно на уме! Или два! Пожрать и потрахаться… С роботом!

Взгляд у Кошкина бегал по стенам, запинаясь в непонятных приборах, – среди стрелок и цифр.

«Уважаемая Машина! – хотелось кричать. – Я не такой! Вы меня с кем-то спутали!» – но язык словно присох в горле, и нечем было дышать. Кошкин бросился к двери, ухватился за дверной штурвал, затем за рычаги по углам, но все эти попытки не стоили затраченных сил: дверь была монолитна, как скала, или как башня танка, стоявшего во дворе городского музея. Федор Ильич с Катенькой тоже пытались открыть злосчастную дверь, но всё оказалось напрасно.

– Успокоиться, не потеть, – шептал Шендерович. – Еще не всё потеряно…

Он развернулся и шагнул вдоль стены, следуя указателю в виде красной стрелы. Казалось, ему был известен способ освобождения из железных бочек. Катенька с Кошкиным двинулись следом. Зайдя за колонну, Кошкин был вновь поражен, причем не менее, чем если бы впереди образовалась вторая дверь, или решетка, либо что-то еще в этом роде: боком к ним, за массивным столом, сидела в кресле моложавая дама-блондинка, со взбитыми волосами на голове. Тетенька была в белой рубашке с галстуком и с полковничьими погонами. Дама, не моргая, смотрела в монитор – в нем обозначился пустой тоннель, далекая дорога, заваленная строительным мусором, и мощная ЛЭП с обрезанными возле изоляторов проводами.

– С прибытием, – продолжила дама сухим голосом. Скрипя шеей, она повернула к ним голову. – Я давно вас ждала. Присаживайтесь…

– Мы так не договаривались! Как это понимать?! – возмутился Федор Ильич. – Мы же люди, мы же не роботы…

– Присаживайтесь, майор Шендерович. Нам есть о чем поговорить. Однако, в целях экономии, мы сделаем это…

Она придвинула к себе клавиатуру, щелкнула кнопкой, и в бункере наступила кромешная тьма – не светились даже приборы.

Дама за столом теперь молчала. Катенька прижалась к Кошкину, обняла его и шмыгала носом.

– Вот это номер, – произнес в темноте Федор Ильич. – У нас даже фонарика нет.

Кошкин достал из кармана телефон, нажал кнопку: перед ними, блестя мертвыми глазами, в той же позе сидела дама, виднелись приборы, а на столе сиротливо лежала клавиатура.

– Назад, к выходу, – велел Шендерович и, выставив впереди себя руки, в полутьме стал возвращаться к двери. – Энергия отключена – следовательно, запоры должны отойти…

Обогнав его, Кошкин уцепился вначале за штурвал, потом за рычаги по углам двери, стараясь сдвинуть с места, однако вновь ощутил тяжелую неподвижность металла.

«Попался, дурак! – подумал он отрешенно. – Отсюда нет выхода…» – И прохрипел осипшим вдруг голосом: – Надо вместе попробовать…

Сбившись в кучу возле двери, они ухватились за штурвал, пытаясь сдвинуть его хоть чуть-чуть – из последних сил, до тошноты, до яркой россыпи в глазах, и вскоре поняли, что с дверью им не справиться. Никогда.

Глава 9 Существо долгоногое

Тощий Жердяй, раскинув под столом долговязые ноги и уставившись в монитор, читал у себя в кабинете очередную депешу правительства, именуемую постановлением.

В данном нормативном акте значилось, что финансовые дела Отдельной Поволжской республики оставляли желать лучшего. Данное обстоятельство, судя по документу, не зависело от правительства, поскольку явилось результатом внезапных действий темных сил, о природе которых правительству до сих пор ничего не известно. Именно эти силы якобы привели к обострению экономической ситуации, в результате которой не на что исполнять долговые обязательства государства. Над республикой завис карающий меч возмездия. За всё. В том числе за то, в чем она не виновата, потому что денег не предвидится, потому что народу будет нечего кушать. Чего-то другого из данного документа не следовало да и следовать не могло.

В связи с данным фактом Ревизионной комиссии надлежало неукоснительно надзирать за соблюдением законности. Именно так. Начали с сокращения социальных программ, урезанных центральным банком, а через два дня заявили о действиях темных сил.

«Впрочем, – подумал Жердяй, – темные силы – это ведь наша компетенция…»

Анатолий Ефремович знал эти силы лучше всех, он был обязан их знать и вовремя обезвреживать – на то у него были особые полномочия.

Когда-то очень давно (в то время маленький Толик пошел в школу), организаторы Поволжской республики решили, что никаких ведомственных инструкций быть не должно – только Закон должен действовать. С тех пор приняли законов целую кучу, но самыми интересными из них были только два последних – об интеллекте и толерантности. Они оказались с двойным дном. Они развязали Жердяю руки…

Детство Жердяя совпало со временем, когда еще действовала автономия. Но многим хотелось большего. По улицам шатался народ с флагами и транспарантами, орали мужики в мегафоны. Мужикам помогали тетки в красных косынках и коротеньких синих юбках колокольчиком, едва прикрывающих зад. Интересное было время. Жердяй носился дворами вдоль улиц, откликаясь на хлесткое слово Жердяй. А приходя домой, начинал жаловаться деду – всё Жердяй да Жердяй. Какой он им Жердяй!

Дед, высокий и тощий мужик, просвещал несмышленыша. Слово Жердяй произошло от слова жердь. Значит – предлинный такой и претоненький, шатается ночью по улицам, заглядывает в окна, греет руки в трубе, пугает людей. Это какой-то шатун был когда-то. Его осудили навек слоняться по свету без толку и должности.

– Так его же надо бояться! – хлопал глазами Толька. – Он же страшный какой!

– Это ты правильно заметил, что страшный, – радовался дед, – пусть боятся. А ты этим пользуйся. Ты вырастешь и будешь выше меня… Верста коломенская…

Конец ознакомительного фрагмента.