Цикады
Шрифт:
— А где твой кубок?
— В клубе оставила.
— А грамота?
— Ты чего доколебываешься?
Анька отошла подальше и торжествующе заявила:
— Она все врет. Первенство по Москве Нечаева взяла, я фотки уже видела. Я на нее подписана.
«Ну и сука», — приговорила сестру Катя. Отец отодвинул чашку с нетронутым чаем, который уже превратился в чифирь.
— Это правда?
— У меня второе место.
— Значит, никакой сборной… Ничего, пойдешь полы мыть.
Катя развернулась и швырнула пустую банку в стену так, что
— Судно выносить буду. За тобой, как допьешься.
— У меня просто момент такой.
— Да допейтесь вы уже быстрее, слышите! Мне хоть пособия дадут какие-то на Аньку. Всё и так на мне. Когда вы уже сдохнете? Когда вы все уже сдохнете? — она заорала и выбежала на балкон.
Стояла и дышала, глядя вниз.
В чате класса Марк вызнавал, когда все соберутся вместе, чтобы они смогли записать видео для небольшого фильма-поздравления от всего выпуска. Тут же упал стикер от Билана «А ты точно продюсер?» с женскими трусами у колен.
«у нас и звезда порнхаба уже есть»
В ответ посыпались шутки, тут же многие начали печатать — в том числе и Алекс. Катя уже знала, что он вступится, что он вмажется в эту историю, даже не подумав, что заодно он замазывает ее.
Ее талию обхватили мелкие руки.
— Кать.
Аньку прислали. Всегда ее присылали, с самого детства.
— Чего тебе?
— Нечаева дура. Хочешь, я покажу, что она в постах пишет?
Катя облизала соленое у рта и сказала:
— Ну?
— Она пишет, что соревнования прошли без инцестов. Понимаешь, да?
— Понимаю.
— Наши там ждут, когда придешь.
— Зачем?
— Без тебя есть не хотят. Кать, пойдем, а. А то они щас опять бухать будут.
Катя прижала к себе сестру, вздохнула и открыла балконную дверь:
— Иди, я сейчас.
Зашла в свой левый аккаунт и написала под постом Нечаевой:
«папа много заплатил?»
После этого пожаловалась в службу поддержки на пост Нечаевой из-за слова «инцест».
Вот теперь полегчало.
[1] Конец очень близок (англ.).
[1] Конец очень близок (англ.).
Придет серенький волчок
И какая при этом разница, кто ты такой — безвредный махаон или вредный капустник? В конце концов, это люди знают, кто из бабочек кто, а сами бабочки в бабочках все равно не разбираются.
В. Медведев «Баранкин, будь человеком!»
13 лет до
Мальчик просыпается в шкафу.
Он часто залезает сюда по ночам, ведь в кровати живет кто-то другой, чужой. Этот кто-то жужжит, ползает по телу, впивается в мальчика сотней иголок. Он говорил об этом им, но они
не слушают, поэтому мальчик только делает вид, что ложится спать, а потом потихоньку перебирается в безопасное место.С первого этажа долетает ругань.
— Скотина! Урод! Сволочь! Ненавижу тебя!
— Да кому ты нужна! Вот и вали отсюда!
— Вот и свалю, свалю! Думаешь, ребенка тебе оставлю?
— Куда пошла?
На лестнице раздаются торопливые шаги. Дверь комнаты с треском распахивается. Он видит сквозь щель, как комната озаряется светом, — и забивается глубже в угол, прячась за длинным плащом.
— Антон! Антон, вставай! Антон! Мы уезжаем!
— Отстань от него, слышишь!
— Где он? Антон? Антон, ты где?
Мальчик плотнее вжимается в заднюю стенку шкафа, зарываясь лицом в плащ. Не дышать — так не отыщут, так не утащат.
— Антоша, ты где? — раздается уже ласковое, отцовское. Но он давно понял: чем добрее отец говорит, тем хуже будет потом. — Ты его вконец зашугала! Он поэтому и больной!
— В тебя и больной!
Дверь шкафа распахивается, вешалки раздвигаются, и в Антона впивается материнская рука.
— Вот ты где! Антоша, мы уезжаем!
— Куда… — отец говорит плохое слово, то самое, за которое Антон получил по губам, когда повторил при маме, хотя мама постоянно говорит это же слово про папу и его подруг, может, и не совсем его, но очень похожее.
Его тянут за запястье, но он держится за створку шкафа, ведь не хочет повторения, не хочет опять, чтобы:
мама схватит, напялит первое попавшееся, выбежит из дома, несется на всей скорости, кричит в трубку бабушке, что ушла от него, ведь он тварь, он скотина, он опять, он снова, с какой-то бабой…
Рвется сильнее, и вдруг раздается щелчок. В руку как будто стреляют. Он открывает рот, чтобы вскрикнуть, но не может, а они не слушают, они не слышат, ведь они все еще кричат.
Гаснет свет.
34 дня до
Антон открыл глаза и уставился в потолок. Сачок Малой Медведицы привычно болтался висельной петлей по центру потолка.
Он знал все созвездия: Кассиопея, Андромеда, Геркулес, Персей, Лебедь. Успел изучить за то время, что смотрел на потолок в ночи, прислушиваясь к тому, что происходит снизу.
На первом этаже гудел телевизор. Значит, дома, значит, еще не уехал. Антон подтянулся на турнике, потягал штангу, отжался двадцать раз, но телевизор все еще не затихал.
Выйти или опоздать?
Сегодня перед школой он хотел успеть еще кое-что сделать. Значит — спускаться. Потянулся за любимой толстовкой, затем отложил — отец не любит голубой, говорит, слишком стараешься, плохо для мужика. Надел черную рубашку, чтобы сразу для школы, — может, это поможет, может, это защитит.
— Антон! — раздался крик снизу.
Сжал и разжал кулак. Взялся за дверную ручку:
— Иду.
Отец в одних штанах стоял у плиты и делал омлет, напевая и попрыгивая от предвкушения.
— Есть будешь?