Цирк Умберто

— Не слушай ты, Антонин, никого! Сказано тебе — «богиня», так при чем тут коза, скажи на милость?

— Так-то оно так, Малина, но какая она из себя, эта богиня? И где у нее рог? На макушке или же на лбу?

— Этого я, милок, не знаю. Рогатых богинь не встречал. Была у нас Сильфида, морская царевна, так тоже один обман — мы ей всегда после обеда рыбий хвост сзади прилаживали. А рогов у нее не имелось.

— Я уж битый час ломаю голову. Может, Керголец знает или Буреш.

— Буреш — это точно. Буреш знает. Схожу-ка я к нему.

Старик заковылял, совершенно сбитый с толку разговорами о рогатой богине. Но прежде чем он добрался до зверинца, в голове у него все перепуталось. Буреш чистил обезьянью клетку.

— Послушай-ка, Буреш, — с ходу атаковал его Малина, — какая из себя богатая рогиня?

— Что?!

— Богатая рогиня, говорю, какая из себя?..

— Богатая… кто?

— Рогиня.

— А что это такое?

— Господи, да рогиня с богом. Мы с Антоном не знаем, где он у нее — на макушке или на лбу.

— Рогиня с богом?!

Буреш испытующе посмотрел на Малину. Нет, как будто в здравом уме.

— И Караса это интересует?

— Ну да. Кассирша заказала ему рогиню Фортуну с богом…

Тут Буреш расхохотался так, что животные испуганно шарахнулись в разные стороны.

— Ну, папаша Малина… Уморил… Вот так утка…

— Какая еще утка? — рассердился старик. Но от покатывавшегося со смеху Буреша ничего нельзя было добиться. Малина повернулся и зашагал назад, к «восьмерке».

— Антон, не вырезай козу. Буреш говорит — это утка. Ничего не понимаю…

III

Карас-старший зажил в цирке вполне сносной жизнью, лучше, чем ожидал. Но его очень тревожил Вашек. С мальчуганом вытворяли такое, о чем Карасу и думать-то было боязно — не то что глядеть.

В первый же день занятий Вашека с Ахмедом Ромео Антонин наведался к синему фургону взглянуть на сына. То, что он увидел, заставило его сердце сжаться. Этот бербериец, этот магометанин стоял у лесенки фургона, уперев левую ногу в ступеньку и перегнув через бедро Вашека. Мальчик лежал на спине, голова и руки его свисали с одной стороны, ноги — с другой, а этот дикарь, этот насильник левой рукою давил ему на грудь, правой — на колени, словно намереваясь переломить Вашеку позвоночник.

— Ла-илла-иль-аллах, — кряхтел он при этом, нажимая изо всех сил, — вот… все хрустит… все трещит… маш-аллах, кости гнутся… суставы растягиваются… все болит, знаю, знаю, мой мальчик, терпи… нужно slogare il dorso — сделать гибким позвоночник, la spina, tutto scheletro — весь скелет… о, о, la vertebra… [69] bene, bene, benissimo… voila… [70]

Карас-отец, однако, слышал только всхлипывания, вздохи и стоны своего сына. Он не видел налившегося кровью, перекошенного от боли лица мальчика — закусив губы, Вашек не мог сдержать слез, — он не видел его лица, но и без того бросился к фургону, чтобы остановить пытку. Навстречу ему кинулся Паоло, который стоял рядом с отцом и наблюдал за разминкой. Он преградил Карасу дорогу и с криком «Ессо, signore, ессо…» [71] — легко перегнулся назад, коснувшись пальцами земли, а потом и ног. Схватившись руками за икры, он просунул голову между колен и, осклабясь, принялся бегать и прыгать перед Карасом, затем выпрямился рывком, сделал «большой комплимент», крикнул: «Fa niente, signore Antonio — это пустяки… schauen Sie…» [72] и трижды перевернулся на месте.

69

Позвоночник (итал.).

70

Хорошо, хорошо, отлично… (итал.) вот так (франц.).

71

Смотрите, синьор, смотрите… (итал.).

72

Глядите… (нем.).

Своими проделками ему удалось задержать Караса; тот опомнился и отвернулся, чтобы не видеть ужасной сцены. Он обещал Кергольцу не вмешиваться, что бы Ахмед ни делал с мальчиком, и скрепил свое обещание рукопожатием. Керголец предвидел трудности, но считал, что здоровый парнишка все выдержит. Ахмед откажется от Вашека, если найдет его непригодным для акробатики. Карас же еще надеялся, что Вашек, придя в полдень на обед, сам отступится от своего намерения.

Антонин ушел, но на душе у него было тяжело, и он поделился своими тревогами с первым же собеседником. Случаю было угодно, чтобы им оказался Ар-Шегир, — он пришел к Бинго в то время, когда Карас убирал слоновник. Внимательно выслушав Антонина, индус уселся между передними ногами Бинго, который любовно дышал ему в ухо и за ворот, и все так же серьезно и задумчиво ответил словами, исполненными мудростью его далекой страны:

— Вещи возвышенные окутаны тайной. Только тот, кому нимфа поднесла цветок лотоса, способен пройти сквозь запертые ворота. Но и он не пройдет сквозь них таким, каким родился. Возвышенное открывается лишь человеку, возвысившему себя. Люди рождаются одинаковыми, и поначалу все находятся на низшей ступени. Подняться выше можно только переродившись. Познание — это страдание. Познавая через страдание, становишься другим человеком, поднимаешься ступенью выше. Путь превращения и путь познания столь же долги, сколь и путь мудрости. У каждого искусства свои законы. Самый краткий свод законов посвящен искусству любви. Самый обширный — искусству ухаживать за слонами. Его составил один святой двенадцать тысяч лет назад, когда он жил в девственном лесу со слонами как с равными, вместе с матерью своей, богиней, обращенной злым йогом в слониху. Кто, страдая, переродился столько раз, что постиг все тайны свода законов, тот становится царем слонов, и слоны сами повинуются и служат ему. Но, увы, одной человеческой жизни бывает недостаточно для стольких перерождений. Нужно не однажды родиться и много страдать, прежде чем станешь царем и господином священных животных. Мудрые принимают страдания, становясь мудрее от этого. Я видел, как Бинго дышал твоему Вашку в лицо и оглядывал его руки. Бинго видит то, чего не видим мы. Бинго знает, что в руках у Вашку цветок лотоса. Бинго ждет перерождения Вашку, и Бинго этого дождется: Вашку выдержит.

Речь Ар-Шегира постепенно перешла в песню, и слон покачивался ей в такт. Карас стоял, опершись на лопату, и ничего не понимал: ему казалось, будто он слушает умиротворяющую молитву. Кончив, Ар-Шегир воздел руки к небу. Слон обвил хоботом его туловище, согнул неприкованную левую ногу и поставил Ар-Шегира себе на колено. Ар-Шегир поднял сложенные лодочкой ладони и нежно погладил слону веко. Уши Бинго колыхнулись. Ар-Шегир поклонился ему, и священное животное осторожно опустило вожака на землю. Индус еще раз поклонился Бинго и покинул слоновник.

У Караса немного отлегло от сердца, но его недоверчивый разум тут же стал нашептывать ему: «Что такого сказал тебе этот человек?! Что изменилось?» Карас отставил лопату в сторону и направился в шапито. Возле манежа, в ожидании своей очереди, стояли братья Гевертсы. Увидев их, Карас подумал, что, пожалуй, они разберутся в его деле лучше, чем индус. Поздоровавшись со старшим из братьев, Альбертом, которого он уже знал в лицо, Карас спросил у него совета.

Альберт и Густав Гевертсы — «Duo Bellini», были шведами генуэзского происхождения; их дед попал когда-то в Швецию с генералом Бернадотом и открыл в Упсале торговлю кофе и южными плодами. Двоим его сыновьям, Иоганну и Ламберту, надлежало учиться, но со временем оказалось, что, в общем, не идет ни то, ни другое — ни торговля отца, ни учеба сыновей. Обоих молодых Гевертсов несравненно больше привлекала гимнастика, нежели латынь, и когда отец признался, что ему нечем платить за их учебу — так плохи его дела, он вынужден был смириться с тем, что парни превратили свое любимое развлечение в ремесло. Иоганн и Ламберт сообща подготовили интересный силовой акробатический номер и в качестве «Fr`eres Gevaerts» [73] уехали в Париж искать счастья в искусстве манежа, которое там в то время процветало. Стройные, атлетического сложения, белокурые юноши сумели хорошо продать свой номер. Они устроились, выступали с успехом, женились. Результатом этих двух браков и были кузены Альберт и Густав, которые смягчили силовые номера отцов и выступали с прыжками, пируэтами, сальто, а также «работали на смех». Как почти все настоящие артисты, они были молчаливы; их энергия прорывалась наружу лишь во время представления, на манеже, вся же остальная жизнь являлась непрерывной подготовкой к пятиминутному номеру. Так и теперь, Альберт отвечал Карасу односложно. Вскоре, однако, он стал вслушиваться в его сетования и даже подозвал Густава.

73

Братьев Гевертс (франц.).

— Поди-ка сюда, Густ, это любопытно. Вот Антонин, отец Вашку — ты его знаешь, отдал парнишку в обучение Ахмеду. А Ромео начинает с того, что гнет ему позвоночник. Как он это делает? Ногу на ступеньку, а парнишку через ногу? На спину, наверное? И давит на него, будто сломать хочет? И качает на ноге?

Карас страдальчески кивал головой. Братья переглянулись.

— Это и есть настоящая школа, Берт.

— Верно, Густ. Отец всегда говорил, что у старых комедиантов на все своя метода.

— А мы сразу начали с обезьяньих прыжков. Гибкий позвоночник — вот чего нам не хватает.

— И ведь до чего просто: перегнуть через колено. Меня отец тоже перегибал, только пузом вниз, когда порол.

— Век живи — век учись. Только нам, к сожалению, учиться уже поздновато. Но, женись я, Берт, я бы с пяти лет стал гнуть детям позвоночник.

— Само собой, Густ, чем раньше, тем лучше. Замечательную штуку ты нам рассказал, Антонин. Самим-то нам неудобно глазеть на работу этого берберийца. А ты каждый день будешь наблюдать за ним — так рассказывай нам обо всем, что Ахмед будет делать с Вашку.