Цирк Умберто

Именно поэтому Паоло и завидовал Вашеку. Маленького метиса снедали ревность и обида, когда он видел Вашека за одним столом с таким могущественным человеком, как Керголец, когда он наблюдал, как Вашек ездит на Мери и ухаживает за пони, когда он заставал Вашека за дружеской беседой с капитаном Гамбье или когда Вашек в антракте обходил публику со львенком на руках. Как мечтал обо всем этом он сам, с какой радостью бегал бы он так же беспрепятственно по цирку, по конюшне, по зверинцу! Но маленького красивого Паоло отовсюду гнали, Ганс глядел на него и его братьев волком и ворчал, что ни за что не ручается, если эти цыганята сунутся на конюшню. А капитан Гамбье вывесил даже специальный циркуляр, запрещавший мальчикам подходить к клеткам и повозкам со зверями. Все побаивались подвижных, как ртуть, сорванцов, их врожденного лукавства и озорства. В Вашеке же, мальчугане спокойном и рассудительном, было что-то от взрослого мужчины, и окружающие обращались с ним как с равным.

Если большинство относилось к ребятишкам Ромео просто настороженно, опасаясь какой-либо проделки, то один человек с первой же минуты воспылал к ним откровенной ненавистью. Это был Ар-Шегир, верный страж и слуга Бинго. При нем прекрасный Паоло не смел приблизиться к слоновнику.

— В приверженцах Магомета, — озабоченно говорил Ар-Шегир, — сидят джинны, которые покушаются на здоровье священных животных. Я положил на порог амулет, но джинн может перешагнуть через него в образе Паоло.

Амулета на пороге никто не приметил, зато все видели хлыст, который Ар-Шегир поставил у входа. Когда он в первый раз кинулся с этим хлыстом на Паоло, мальчик чуть не плача прибежал к отцу, горько жалуясь на то, что Ар-Шегир гонит его прочь. Ахмед Ромео пожал плечами.

— Что говорится в суре Слона?

Паоло не знал. Ахмед достал из кармана четки и, взявшись за одно из зерен, заговорил нараспев:

— Разве не знаешь ты, как поступил создатель с народом, который привел слонов?

— А, это про тех пьяных… — вспомнил Паоло.

Ахмед кивнул головой и продолжал:

— Создатель ниспослал птиц Абабиль, которые стали бросать в людей каменьями, и люди полегли, как хмельные былинки.

Отец дал Паоло понять, что возмездие находится в руках аллаха, но в мальчике не утихли обида и зависть. Впрочем, он умел их скрывать. За свою недолгую жизнь Паоло успел многое повидать и с малолетства привык кланяться сильным мира сего поклоном номер три. Его юркие глаза сразу же разглядели, какое положение занимает в цирке Вашек, чем и объяснялись его неизменная услужливость и любезность. Подобострастие было в крови у всех Ромео, недаром даже старый Ахмед встречал Кергольца заискивающим поклоном, а его дети с улыбкой увивались вокруг Вашека. Но тот безошибочным детским чутьем угадал, что приветливость их фальшива, и не раз, когда Паоло улыбался ему, казалось бы, самым сердечным образом, Вашек думал про себя: «Ах ты лиса!»

Мальчишки Ромео соревновались в лести, но Вашек оставался холоден и замкнут: он был уверен, что в один прекрасный день деланные улыбки слетят с их губ, и тогда он расправится с черномазыми. И вот теперь, когда он стал учиться владеть шамберьером, а мальчишки прибегали дразнить его, началась игра, в которую Вашек вкладывал и частицу своей затаенной ярости. Мальчики становились в круг, по очереди подскакивали к Вашеку, и тот хлестал их самым настоящим образом. Упражняясь с бумажкой, он ни за что не научился бы так ловко попадать в цель, как во время этой игры, которой он предавался со всем пылом.

Так продолжалось несколько недель, удары Вашека становились все более точными и ловкими, а улюлюканье мальчишек — все более вызывающим. «Вашку, ессо, Вашку, qui Вашку…» — неслось со всех сторон, едва он появлялся между фургонами с шамберьером в руках. И чем дальше, тем изощреннее становились насмешки. Вашека изводили, показывали ему язык, нос, смеялись ему в лицо. А он молча хлестал и бил; его все сильнее разбирала злость на эту ораву, которая откровенно издевалась над ним, если кому-нибудь из них удавалось увернуться или, упав на землю, избежать удара. Но вот однажды обычные крики сменились таким оглушительным ревом и галдежом, что из конюшни и вагончиков высыпали люди. Их взгляду предстал клубок сцепившихся мальчишек. Подбежав ближе, они увидели внизу, подо всеми, Паоло, которого душил Вашек; братья Паоло навалились на Вашека, а тот пытался стряхнуть их с себя и отбрыкивался что есть мочи.

Когда ребят растащили, Паоло был совершенно обессилен и едва дышал. Вашек дрожал от ярости.

— Что случилось? — набросились на них Ганс с Ахмедом.

Ребята долго отмалчивались, наконец Вашек, словно оправдываясь, процедил:

— Паоло кричал на меня: «Даблкау!»

— Даблкау — что это такое?

— Не знаю. Но мне это не правится.

— Даблкау… Что значит даблкау? — спрашивал Ганс у окружающих.

— Вероятно, doubl cow, — ответил господин Гарвей. — По-английски это означает: «Корова вдвойне».

Дальнейшее расследование показало, что так оно и было. Изъездившие весь мир мальчишки решили, что имя «Вашку» — производное от французского vache и немецкого Kuh и, стало быть, означает «корова вдвойне». Паоло тут же переиначил его на английское double cow.

Все кругом так смеялись, что Ахмед Ромео забыл даже раздать затрещины и пинки. Один Вашек не смеялся. Бледный как мел, стоял он в толпе умбертовцев, сжимая в руке шамберьер. Теперь, когда ему стал ясен смысл этого ругательства, он понял, с какой легкостью могло оно превратиться в очень обидное прозвище и отравить ему жизнь в цирке. Неожиданно он щелкнул шамберьером и крикнул:

— Кто еще раз скажет это, того я поколочу!

Ганс, тоже опасаясь; как бы его любимец не стал всеобщим посмешищем, добавил:

— Правильно, Вашек, не давай спуску. А если я услышу от кого-нибудь это слово, то возьму не шамберьер, а корду. Ступайте, займитесь-ка своим делом!

И тут Паоло понял, что должен еще сильнее ненавидеть Вашку, потому что все влиятельные люди держат его сторону против ребят, которые умеют во сто раз больше. Но нужно быть осторожным: Вашку, кажется, очень сильный и может убить прекрасного Паоло.

VII

История с «коровой вдвойне» была, разумеется, пустяком, однако весьма показательным: она ярко характеризовала цирковую среду. Вашек все больше привыкал говорить на жаргоне из французских, итальянских и английских фраз. Чешские рабочие, беседуя на родном языке, пересыпали свою речь исковерканными немецкими словами, и лексикон Вашека пестрел всеми оборотами и выражениями, какие только он слышал. Окружающие говорили по-французски, по-английски, по-итальянски, по-испански; Гевертсы иногда беседовали друг с другом по-шведски, госпожа Бервиц со Стеенговером — по-голландски, Ромео бранился или взывал к аллаху по-арабски и по-турецки. Словом, цирк Умберто напоминал Ноев ковчег, населенный представителями множества языков. Взрослые к этому привыкли, но у мальчика в голове царила полная неразбериха. Он изрекал иногда такое, что его не понимал даже родной отец, просивший перевести слова сына. Когда же Вашек начал употреблять еще и «машаллах», Буреш задался целью уберечь чешскую душу Вашека от полной ассимиляции.

Тогда-то он и извлек из темного угла связку книжек, при каждом удобном случае принимаясь читать вслух. Впервые он сделал это за ужином, после взволнованного рассказа Вашека о том, как тигры едва не подрались со львом. Гамбье готовил зверей к совместному выступлению, и в них вдруг проснулась стародавняя вражда. Не окажись рядом служителей с вилами, дело дошло бы до кровопролития. В «восьмерке» долго толковали о ненависти хищников друг к другу, и Буреш вдруг вспомнил, что об этом говорится даже в одном известном стихотворении. Приподнявшись, он стал декламировать: «Герман из Бубна был смельчаком, кто с ним помериться мог отвагой!..»

Его патетическая декламация поначалу вызвала улыбки, но вот слушатели посерьезнели и стали следить за рассказом поэта с профессиональным интересом.

— Не ведал, что такое страх, Готов был с хищником сразиться. Вот он охотится в лесах, Пред ним трепещут и зверь и птица. К превратностям судьбы привык, Сквозь чащу скачет, а лес все глуше… Вдруг слышит чей-то страшный рык, Конь настораживает уши. От острых шпор осатанев, Конь — на дыбы, но всадник — пуще! Подъехал — видит: два тигра и лев Сцепились в первозданной пуще. «Горою за того, кто против двух — один!» Поспешно он с коня слетает, И вот бесстрашный паладин Копье в тигровый бок вонзает, Хотел он голову отсечь Второму хищнику, но даром Занес свой справедливый меч — Лев сам сразил врага ударом. Окровавленный, он тряхнул Кудлатой гривой. Непритворно В глаза спасителю взглянул И лег к ногам его покорно.