Цирк
Шрифт:
Мария сердито сказала:
— Мы могли бы выпить кофе в столовой или у тебя в гостиной. На улице слишком сыро и холодно.
— Мы еще даже не женаты, а ты уже ворчишь. Всего-то двести метров! Ты поймешь, что у Бруно Вилдермана на все есть свои особые причины.
— Например?
— Помнишь, как в один из вечеров за нами старательно следили два парня?
— Помню. — Мария испуганно взглянула на Бруно. — Ты хочешь сказать…
— Нет. У тех двоих сегодня выходной: снег вреден для завитых волос одного и лысины другого. Парень, который идет за нами, сантиметров на восемь пониже тебя, на нем суконная
Они зашли в кафе, которое давным-давно потеряло всякие надежды на лучшее. В стране, где все кафе, казалось, специализируются в задымленности и тусклом освещении, это заведение находилось безусловно на самом дне. Две оплывшие свечи призваны были обеспечить необходимый уровень освещенности, отчего у входивших в кафе сразу начинало резать глаза. Бруно провел Марию к столику в углу. Девушка недовольно огляделась.
— Неужели такой будет и наша семейная жизнь?
— Когда-нибудь ты вспомнишь о сегодняшнем дне как об одном из самых счастливых.
Бруно оглянулся. Чаплинский персонаж плюхнулся на стул возле двери, достал откуда-то мятую газету и принял понурый вид, поставив локоть на стол и подперев грязной ладонью голову.
— К тому же ты должна признать: в этом кафе есть некое своеобразное очарование.
Бруно приложил палец к губам, наклонился вперед и поднял воротник ее каракулевой шубки. Глубоко в складке воротника пряталось маленькое металлическое устройство размером не больше лесного ореха. Бруно показал девушке находку, и она удивленно раскрыла глаза.
— Ты не закажешь что-нибудь для нас?
Он встал, подошел к следившему за ними человеку, бесцеремонно схватил его за запястье правой руки и резко вывернул руку, так что тот завопил от боли. Эти действия не вызвали никакой реакции у немногих завсегдатаев кафе: очевидно, они привыкли к подобным развлечениям. В руке незнакомца был спрятан маленький наушник, провод от которого тянулся к маленькой металлической коробке размером с зажигалку, лежавшей в нагрудном кармане незнакомца.
Бруно сунул оба предмета к себе в карман.
— Скажи своему начальнику, что следующий, кто попытается за мной следить, будет не в состоянии доложить о проделанной работе. Убирайся!
Мужчина ушел. Бруно вернулся к столику и показал невесте трофеи.
— Давай проверим, как эта штука работает.
Он поднес наушник к уху. Мария повернула голову к воротнику и прошептала:
— Люблю тебя! Очень-очень! И всегда буду любить!
Бруно опустил наушник.
— Работает замечательно, хотя и не понимает, что передает. — Он убрал устройство в карман. — Эти шпики — настойчивые ребята, но чтобы так открыто…
— А я ничего не заметила. Кажется, ты делаешь за меня мою работу. Но зачем ты сказал этому парню, что мы его обнаружили?
— Они и так это знают. Может быть, теперь нас наконец оставят в покое. Кроме того, как бы я мог с тобой разговаривать, зная, что нас подслушивают?
— О чем ты хотел поговорить?
— О моих братьях.
— Мне так жаль. Я не понимаю, зачем их похитили, Бруно?
— Ну, прежде всего для того, чтобы этот изощренный, извращенный, патологический лжец…
— Сергиус?
— А разве тут имеются другие изощренные,
извращенные, патологические лжецы? У него появился идеальный предлог для того, чтобы снять отпечатки пальцев у каждого человека в цирке.— Но что это ему дает?
— Кроме возможности ощутить свою власть и возвыситься в собственных глазах? Не знаю. Да это и не важно. Судьба моих братьев зависит от меня. Стоит мне сделать неверный шаг — и это отразится на них.
— Ты говорил об этом с доктором Харпером? Ты же не можешь рисковать их жизнями! Ох, Бруно, если я тебя потеряю, а твои братья похищены и вся твоя семья пропала…
— Ну вот, в жизни не встречал подобной плаксы! Кто только додумался взять тебя в ЦРУ?
— Значит, ты не веришь в историю с похищением?
— Ты меня любишь?
Девушка кивнула.
— Ты мне веришь?
Она снова кивнула.
— Тогда не обсуждай то, о чем мы с тобой разговариваем, ни с каким другим человеком.
Мария в третий раз кивнула и, подумав, спросила:
— Даже с доктором Харпером?
— Даже с ним. Он человек блестящего ума, но мыслит уж слишком традиционно и совсем не так, как уроженец Центральной Европы. У меня не столь блестящий интеллект, зато у меня нетрадиционное мышление. К тому же я здесь родился. Пожалуй, ему незачем знать о маленьких импровизациях, которые я собираюсь предпринять.
— Что это еще за импровизации?
— Ого, да ты уже заговорила как настоящая жена. Откуда мне знать, что за импровизации? На то они и импровизации.
— Значит, похищение…
— Чушь. Сергиусу пришлось придумать эту историю, чтобы оправдать исчезновение моих братьев. Ты слышала, как он говорил, что знает одного-двух членов банды, но ничего не может доказать? Если бы он их действительно знал, то засадил бы их в «Лубилан» и выбил бы из них всю правду за пять минут до того, как они умерли бы в страшных мучениях. Ты что думаешь, ты у себя дома, в Новой Англии?
Девушка поежилась.
— Но зачем эти угрозы? Зачем говорить, что похитители отрежут твоим братьям пальцы? Зачем требовать денег?
— Для пущей убедительности. Кроме того, хотя за свою гнусную деятельность Сергиус получает щедрое вознаграждение, с пятьюдесятью тысячами долларов в кармане человек чувствует себя увереннее и спокойнее. — Бруно с отвращением посмотрел на свой нетронутый кофе, положил на столик деньги и встал. — Хочешь настоящего кофе?
Молодые люди вернулись к «Зимнему дворцу» и попытались найти какой-нибудь транспорт, чтобы добраться до своего поезда. Им почти сразу же повезло. Подходя к машине, они встретили Робака, иззябшего, посиневшего и дрожащего. Он остановился и сказал:
— Привет. Собираетесь домой, в поезд?
Бруно кивнул.
— Подбросьте усталого и страдающего друга.
— С чего это ты так страдаешь? Ты что, купался в Балтийском море?
— Просто пришла зима, и все местные таксисты впали в спячку.
Всю дорогу до поезда Бруно молча просидел на переднем сиденье. Когда они уже подходили к пассажирским вагонам, он почувствовал, как ему что-то сунули во внутренний карман пиджака.
После кофе, приятной музыки и всяких нежностей в гостиной у Бруно Мария ушла. И только тогда Бруно выудил из своего кармана полоску бумаги. Почерком Робака было написано: