Цитадель тамплиеров

Сбросив набедренную повязку, шевалье облачился в сухое платье.

— Что вы имели в виду, брат Гийом, сказав «некие» о сокровищах.

— По преданию, капитул стоит на развалинах конюшен царя Соломона. Молва связала схороненные здесь ценности с именем этого легендарного правителя. Я изучил эти «сокровища» и убедился, что к большей их части царь Соломон не мог иметь никакого касательства. Кое-что — да. Знатоки могут спорить. Но у любого иудейского менялы или банкира храмовников найдутся монеты разных времен, от статеров Александра Великого и Ахеменидских до мараведисов современной чеканки.

— Хорошо, — шевалье похлопал себя по бокам, обминая новую одежду. — То, что золото было не соломоновым, меня не слишком расстраивает. Но где оно?

— Еще при правлении нашего прокаженного Бодуэна мы его отыскали. Бедняга не знал.

— А для чего его было тогда держать?

Брат Гийом погладил свое колено.

— Вы перескакиваете через ступени лестницы, по которой нам надлежит подняться не торопясь. Но я скажу, чтобы с этим покончить, что каждый лепрозорий у нас в Святой земле это — и сумасшедший дом. Очень многие там повреждаются в уме и объявляют себя гонимыми королями, пророками и ангелами Господними. С нашей легкой руки там объявилось множество Бодуэнов. Слухи о них произвели впечатление только на двойника короля, которого мы усадили на трон. До поры до времени он нас слушался, зная, что где-то жив настоящий Бодуэн и оба в наших руках. — Брат Гийом указал шевалье на каменное сиденье рядом. — Садитесь, мне неудобно задирать голову, разговаривая.

— Я еще не очухался, ваша милость.

— Вам придется услышать такое, что лучше принять это сидя.

Шевалье зловеще улыбнулся и сел. Монах был слишком самонадеян. По сути, он ничего не мог. Пытать и убить? Этого бывший ассасин ничуть не боялся. Пусть говорит…

— Для начала — о золоте, — сказал отец Гийом. — Мы его отыскали пять лет назад. И немного. У нас другие источники силы и власти. — Брат Гийом кашлянул и набросил на плечи плащ. — Зато, благодаря этим слухам, мы обрели много врагов. И сильных. Король Бодуэн Первый очень возвысил нас, но зато с той поры мы обрели смертельных врагов — орден иоаннитов. Нынешней ночью они попробуют с нами разделаться.

Монах замолчал и посмотрел на слушателя.

— Я жду продолжения, — сказал шевалье де Труа.

— Вы считаете, что в катакомбах, вход куда обозначен скрещенными факелами, происходит обряд истинного посвящения в члены ордена тамплиеров?

— Да. Что же еще я должен думать?

— Я расскажу, что там делается. Вы сбежали от этой загадочной процедуры, однако вам, думаю, интересно. Любопытство — не грех.

— Я слушаю, — сказал де Труа.

Монах поправил плащ.

— Для начала вам бы велели стать на колени перед изображением Иоанна Крестителя. Никто так не чтит его, как мы. Затем вы поклялись бы, что схороните на дне своей души жуткие тайны, какие вам будут открыты. Влиятельнейший брат сообщил бы вам, что нарушивший клятву, в лучшем случае, будет сразу казнен, а в худшем — пожизненно заключен в подземелье ордена, в сравнении с чем адские печи и сковородки — милое развлечение.

Отец Гийон был серьезен.

— Далее вас поднимают с колен и вводят в зал заседаний капитула в сопровождении двух братьев. Там вы услышали бы, стоя перед распятием Христовым, что в него верить глупо, а отныне преступно, ибо Христос был лжепророком, лишенным власти, и действовал по наущению мелкой гордыни и бестолкового ума. Кстати, примерно это исмаилитские учителя внушают правоверному мусульманину относительно священной книги Коран.

По спине шевалье побежала струйка холодного пота, когда он услышал об исмаилитах. Случайно ли это «кстати»?

Брат Гийом достал из-за пазухи баклажку, звучно выдернул пробку и отпил.

— Далее вас подводят к прецептору. Он достает из футляра странную вещь с греческим названием Бафомет, что переводится как крещение мудростью. Она выглядит иногда черепом, оправленным в золото и серебро, иногда головой старца с большой бородой — щеки и лоб золотые, глаза — из карбункулов. Кто-то видит два лица, а кто-то — три. Раз на раз не приходится. То это статуя о трех головах, то посвященному сообщают, что это — Бог или друг Бога. Но обязательно Бафомет, только Бафомет. Прецептор, доставший вещь-голову, непременно повторяет: «Верь ей, ей доверься, и благо тебе будет!» Вы обязаны слушать это с непокрытой головой и, склоняясь до земли, тем самым почтить сего идола.

Брат Гийом отхлебнул из баклажки.

— Далее следует акт опоясывания «поясом Иоанна». Это — белый шерстяной шнур, талисман. В нем волшебная сила и снимать его не полагается. Это — и тайный знак, по которому посвященные узнают посвященных и допускаются к мистериям ордена. Но и это, — монах потер переносицу бледным пальцем, — еще не конец обряда. Вам далее внушают, что следует, пренебрегая ложным понятием достоинства и чести, приложиться губами к срамным и нечистым местам тела прецептора и присутствующих братьев, закрепляя тем самым свое не только духовное, но и физическое с ними родство. Этим, кстати, вам дают понять, что запрещенные монастырским уставом сношения братьев между собой поощряются. Дескать, это практично и замечательно. Ибо, сношаясь с женщинами, тамплиеры им выдадут тайны, а так — нет риска.

Тут же шевалье сказал:

— Мне кажется, что вы, брат Гийом, не очень-то одобряете все это.

— Отнюдь. Вернее сказать, некоторую пользу описанного странного действа я признаю и одобряю. Если таким образом можно держать в узде многих богатых, родовитых и необузданных господ — слава высшим силам. И что мне горевать о том, что содомируемый сейчас в катакомбах капитула новый тамплиер пребывает в восторге от приобщения к тайной силе. Настоящее возвышение духа человек обретает или думает, что обрел, через противоестественное унижение. Я-то знаю, что суть в другом.

Шевалье бросило в жар. Его взволновал не столько рассказ о содомии тамплиерства, сколько отношение к этим тайнам отца Гийома. Реми де Труа спрашивал себя — почему он так откровенен? Впереди открывалось мертвое море неизвестности.

— Ну, наконец-то, — удовлетворенно сказал брат Гийом. — Наконец я пробил броню, выращенную вами на душе. Признаться, я любовался той легкостью, с какой вы приняли известие, что сокровищ вам не получить. Приятно убедиться, что я в вас не ошибся.

Маска шевалье де Труа застыла в оскале. Он снова не знал, что сказать.

— Опять загадки! — вымолвил он.

— Нет, — сухо ответил брат Гийом, и в лице его проступила усталость. — Покончим с этим. Смею думать, я полно и живописно обрисовал обряд вступления во внутренний орден ордена тамплиеров.

Шевалье кивнул.

— Так вот… Все это — не более, чем карнавал. Так мы именуем всякое пышное действо, рассчитанное на профанов. Настоящее посвящение происходит не там, а здесь. И посвящают не скопище высокородных обжор, пьяниц, содомитов, а лишь одного непривлекательного внешне, зато способного негодяя. Могу вас поздравить, — брат Гийом со сдержанным пафосом развел руки, — с нынешней минуты вы — истинный рыцарь Храма Соломонова. Хотя бы в том смысле, что этого легендарного государя чтят как особо умного человека.

Шевалье снова настороженно молчал. Но говорить ему ничего не пришлось, монах заговорил сам.

— Я понимаю, почему вы не в восторге. Простодушно обрадовался бы человек, сообразивший, что его все-таки, слава Господу, оставят в живых. Но вы угадали это с самого начала. Или вы не боитесь смерти?

Новопосвященный помалкивал, а брат Гийом потянулся к своему лекарству.

— Осталось завершить разговор. Меня удивляет, что вы не спросили, почему это вдруг мы выбрали вас.

Шевалье опустил голову. Слишком он рано расслабился. А брат Гийом сказал как ни в чем не бывало: