Цитадель
Шрифт:
Погибший человек был в округлом шлеме, полностью закрывающем голову, не считая узких прорезей для глаз и рта, в широкой рубахе с длинными рукавами и просторных шароварах. Найл, всю жизнь видевший людей только в туниках, даже название предметов одежды мог определить разве что примерно, из сведений, подаренных Белой Башней.
Рядом с человеком лежал меч. Широкий, обоюдоострый, около метра длиной, с эфесом, выкованным в виде листьев тополя, и крупным зеленым камнем внизу рукояти, который держали цепкие птичьи лапы. Правитель поднял меч и почувствовал, как тот словно прирос к ладони, будто был естественным продолжением руки. Найл сделал легкий поворот кистью, и клинок, показавшийся в первый миг довольно тяжелым, послушно и легко описал блестящий полукруг. Рукоять оказалась длиннее ладони ровно
Впервые в жизни Найл понял, что такое настоящее оружие, чего так боятся смертоносцы, запрещая людям иметь инструменты. Такое лезвие — это вам не ножики стражниц и охранниц, которые могут опасно порезать человека и только поцарапать паука. Теперь правитель начал понимать, почему все победы смертоносцев в прежние времена добывались только с помощью предательства: если человека не удалось парализовать ударом воли и в руках у него такой вот меч — лучше вообще не подходить. «Равных возможностей» с людьми пауки добились только тогда, когда жителей крупных селений поработили и лишили права пользоваться инструментами, а людей, оставшихся на воле, запугали до полного безволия. Да и невозможно, живя в пустыне, выковать такой клинок.
Найл вспомнил кремневые ножи, которыми пользовался в детстве, копья с кремневыми наконечниками и понял, что не сможет расстаться с мечом. Прекрасно сознавая, что совершает нехороший поступок, он расстегнул на погибшем ремень, опоясался им и вогнал клинок в ножны. Приятная тяжесть на боку сделала его неожиданно спокойнее. Он быстро осмотрел жилые комнаты, не найдя ничего странного, и решил спуститься в катакомбы помещений общего пользования.
Второй защитник Диры лежал перед лестницей. Он даже не успел выхватить оружия, когда удар бойцового паука смял ему грудную клетку. Рядом лежал замотанный в паутину третий дикарь. Пленник настолько лучился ненавистью, что Найл в первый миг даже отступил на пару шагов. Да-а, сознание этого человека ничуть не напоминало звенящую пустоту в головах хищников.
«Однако, почему они защищали именно этот спуск?» — шевельнулся в Найле азарт охотника. Правитель обошел запеленутого пленника и ступил на лестницу, пригибая голову под низким потолком.
Третий этаж жители города вырубили в породе намного позже верхних, и это было хорошо заметно: неровные грубые стены, холмистый, словно прыщавый, пол и совершенно бесформенный потолок. Найлу пришло в голову, что верхние большие залы раньше могли быть емкостями для хранения чего-либо. Возможно, еще до пролета кометы здесь, рядом с дорогой, стоял кемпинг, а емкости использовались под вино… Или под нечистоты. А может, это была бензозаправка с цистернами для топлива. Жилой этаж люди построили, спасаясь от все возрастающей радиации, построили, пользуясь хорошими инструментами, не растеряв еще мастерства. Когда же, века спустя, в подземном городе Дира вновь появились жители, они уже не имели ни того, ни другого. Над Землей уже нависла тень владычества смертоносцев. Третий этаж люди копали, борясь со скукой. Они имели много времени и еще больше желания обустроить свой дом как можно лучше. Но с предками так и не сравнялись. Хотя, может быть, правитель Каззак рассказывал правду о сражениях с муравьями-листорезами, и это означает, что нижние этажи строили муравьи. Но тогда получается, что люди ныне не способны даже на такую, грубую, работу.
Коридор одним концом упирался в кладовые, другим — в комнаты для справления естественных нужд.
В первую очередь правитель направился в сторону кладовых. Так же, как и раньше, там стояли кадки с мочеными и вялеными фруктами. По осени жители Диры собирали их на деревьях вокруг озера. Праздник сбора урожая — редкие дни в году, которые людям удавалось провести на солнце, вне убежища. Бочонков со сладким нектаром афид не нашлось, зато появились короба с вяленой рыбой и вяленым мясом, бочки с соленой рыбой, почему-то пахнущие травами, огромные копченые окорока кузнечиков и пахнущие дымком косички из ножек травяной
блохи. Со времен посещения города у Найла отложились в памяти богатые и обширные кладовые Диры, но теперь он разочаровался и в них: каждое из хранилищ не превышало размером его спальни, и было их всего пять. Ясным стало одно: три человека таких запасов не смогли бы заготовить и за год. Да и зачем столько троим?Напоследок Найл отправился обследовать сенной склад рядом с уборными. Дело в том, что навозные жуки отказывались убирать человеческое дерьмо в чистом виде, да и пахло оно довольно сильно. Поэтому, справив естественную нужду, горожане каждый раз бросали в выгребную яму пук сена или травы. Это устраняло неприятный запах и делало конечные продукты пищеварения годными для жуков.
Среди охапок сена опытный глаз охотника сразу заметил несколько горшков. Найл взял один, заглянул внутрь. На донышке обнаружилась густая белая масса, похожая на сметану. Правитель неосторожно понюхал содержимое, и легкие немедленно наполнились липким и сладким запахом сока ортиса.
— Не подходи… — предупредил он Рягью и отбросил горшок в сторону. Найл явственно чувствовал, как запах ортиса перемешивается с кровью и растекается по телу, делая мышцы мягкими, сознание дряблым, мысли ленивыми.
— По с побои, Попани Попини? — подхватила его морячка.
— А мы уже на «ты»? — почему-то обрадовался правитель. — Здорово!
— Пам плохо? — Рягья испуганно закрутила головой.
— Нет, мне хорошо… Но было бы желательно выйти на свежий воздух. — Найл попытался взять себя в руки и стряхнуть дурман. И он действительно смог встать на ноги, сделать три решительных, уверенных шага, но врезался в стену и рухнул наземь. — Воздух… Свежее…
Морячка, не мудрствуя лукаво, подхватила правителя на руки и почти бегом помчалась наверх.
— Ну, зачем… Я сам… — прошептал Найл и крепко обнял ее за шею.
Рягья никогда не бывала в Дире, но каким-то шестым чувством нашла выход на поверхность. Найл увидел свет, сделал два глубоких вдоха и окончательно сомлел под жаркими солнечными лучами.
Очнулся правитель от чудесного ощущения прохлады. Он лежал на мелководье, на приятном песке, а мелкие речные волны с шуршанием перебегали через его грудь. Рягья стояла рядом на коленях и придерживала его голову.
— Здорово… — прошептал Найл. Поддавшись порыву, он вскинул руки, обхватил Рягью за шею, привлек к себе и крепко поцеловал.
— Я пак ипупалась, — шепнула она, улыбаясь, и погладила его по голове.
— Ерунда, ничего страшного. — Найлу хотелось обнять Рягью крепче, но сок ортиса высосал из мышц все силы. — Помоги мне сесть.
Он встал на колени, набрал полные горсти воды и плеснул себе в лицо, и без того мокрое.
— Хорошо… — Правитель облизал соленую влагу с губ. — Надо не забыть наполнить флягу.
— По это фа фапиф? — спросила Рягья. — Я ехо не паю.
— Это не залив, это озеро, — ответил Найл.
— Фота соеная.
— Соленое озеро.
— Тах не пыфает, — не поверила морячка, выпрямилась и стала внимательно вглядываться в горизонт, прикрыв ладонью глаза от солнца и время от времени от усердия вставая на цыпочки.
— Выход в море высматриваешь? — усмехнулся правитель, кидая себе на грудь блистающие брызги. — Озеро это. Отсюда до побережья по прямой — два дня хода. Если налегке.
Рягья, не обращая внимания на слова правителя, закрутила головой, высмотрела каменный выступ почти в четыре роста высотой и побежала к нему по хорошо заметной тропинке.
— Осторожнее, — сказал вслед правитель. На крик его сил не хватало.
Опыт жизни в пустыне подсказывал, что за такими выступами любят сидеть в засадах крупные хищники: сколопендры, фаланги. На гладкой равнине их видно далеко; догнать добычу, как паук-верблюд или саранча, они не в силах; рыть норы, как тарантул, — не умеют. Вот и прячутся за крупными препятствиями в ожидании случайного путника. Привычка далеко обходить все крупные предметы сохранилась у Найла даже в городе: он, например, никогда не сворачивал за угол, всегда обходил по широкому радиусу. А в песках, если уж никак не обойти подозрительное место, наставлял в направлении возможной опасности копье. И не раз на кремневый наконечник напарывались то скорпион, то сороконожка.