Цивилизации древней Европы

Этрусский период, который положил конец череде латинских и сабинских царей, приходится приблизительно на VI в. до н. э. — это период расцвета крупных этрусских городов. В то время Наций полностью покорился их культурному влиянию; памятники искусства не оставляют сомнений по этому поводу. Не стоит забывать, что в политическом плане контроль над Лацием был необходим этрускам, экспансия которых распространялась на Кампанию. По легенде будущий римский царь Тарквиний Древний (616–578 гг. до н. э.) был сыном коринфянина-беженца Демарата, который остался в этрусском городе Тарквинии с художниками и ремесленниками с Пелопоннеса. Эта деталь позволяет отнести изгнание Демарата к эпохе тирании Кипселидов в Коринфе и, с другой стороны, выявить значимость коринфских заимствований в этрусском искусстве между периодом малоазиатского и периодом ионийского и аттического влияния. Тарквиний Древний, сын грека, принятый в этрусское подданство, а затем ставший царем Рима, поистине символизирует римскую цивилизацию,где соединяются греческие и этрусские элементы. Латинский алфавит в своей основе является заимствованием этрусского алфавита. По традиции, и не без оснований, к концу IV в. до н. э. относят влияние Кум на Рим, сыгравшее определяющую в религиозном плане роль, что иллюстрирует легенда о Сибилле и ее священных книгах. Сам Вергилий осознавал роль греческих заимствований в формировании Рима, поскольку он напоминает об аркадском царе Эвандре, [24] построившем Палатин, — основателе культа Геркулеса и верном союзнике Энея, наряду с этрусским Тархоном. [25] Римляне очень рано познакомились с легендами о Приаме и Нелее, [26] которые заняли важное место в их долитературном наследии. Если говорить о несколько более поздней эпохе, раскопки священного места Сан-Омобоно предоставили нам, кроме множества черепков греческой керамики, произведения этрусского искусства и ремесла, относящиеся к наиболее важным свидетельствам истории Рима архаического периода. Эти источники показывают нам те стороны римской цивилизации VI–V вв. до н. э., которые историческая традиция позволяет лишь предполагать.

24

Эвандр — в римской мифологии внук или сын аркадского царя Паляанга и Никостраты. Убив отца по наущению матери, бежал в Италию и на холме, названном им в честь своей дочери Паланты Палатином, построил новый город. Принимал у себя Геркулеса и Энея, стал союзником последнего в войне с местным племенем ругулов.

25

Тархон — герой этрусской и римской мифологии, сын Тиррена (или Телефа), основатель Тарквинии, Мантуи, Пизы, устроитель этрусского двенадцатиградия, союзник Энея.

26

Нелей — в греческой мифологии сын Посейдона и Тиро, брат-близнец Пелия. Популярность этого мифа в Риме, вероятно, объяснялась его схожестью с сюжетом о Ромуле и Реме: Нелей и Пелий также были брошены на произвол судьбы, были найдены и выращены в пастушеской семье, а затем стали непримиримыми врагами.

Аристодем Малакос в 524 г. до н. э. избавил Кумы от давления этрусков, настроив против них латинский национализм; этот эпизод, возможно, соответствует, по крайней мере отчасти, правлению римского царя Сервия Туллия (578–534 гг. до н. э.), период которого традиция связывает с прерыванием этрусской гегемонии в Лации. Приход к власти нового этрусского царя — «тирана» Тарквиния Гордого (или Великолепного; 534–509 гг. до н. э.) — означал, таким образом, реваншистский поворот, завершившийся все же в конце века падением ненавистного этрусского господства. В течение этрусского периода латиняне и римляне сохраняли свой индоевропейский язык и традиционное наследие, ту строгость нравов крестьянства, которую они противопоставляли распущенности и роскоши этрусков.

Именно латинская аристократия освободила Рим от власти Тарквиниев. Это событие обозначало реванш древней непокорной индоевропейской структуры, так же как было у греков, по отошению к абсолютной власти. Этрусские города содействовали падению римской монархии. Если верить легенде, один лишь только Порсенна, царь Клузия, попытался вновь вернуть Тарквиниев на трон (507 г. до н. э.). Вероятно, это было связано с причинами экономического характера: Клузий, расположенный недалеко от Лация и занимавшийся морской торговлей, столкнулся с необходимостью контролировать устье Тибра.

Одним из первых международных политических актов Римской республики стало заключение торгового соглашения с Карфагеном (509 г. до н. э.). В этом Рим следовал, по-видимому, политике некоторых этрусских городов, которые поддерживали с Карфагеном хорошие, плодотворные отношения. Однако таким образом к экономической политике пыталось приобщиться новое независимое государство, которое располагалось между этрусскими государствами и Кампанией, где влияние и этрусков и греков ослабевало. Как бы там ни было, Рим договаривался с Карфагеном, гегемоном всего Западного Средиземноморья, как самостоятельное государство, демонстрируя свою заинтересованность морской торговлей на достаточно обширном пространстве. Так впервые Рим ступил на историческую арену.

Почти в тот же период, когда было заключено торговое соглашение с Карфагеном, договор, заключенный Римом в лице консула Спурия Кассия с латинянами (493 г. до н. э.), санкционировал бесспорное верховенство римлян над их союзниками. Рим должен был стать «столицей» и укрепить свою власть в сердце Центральной Италии. В течение столетия поле его деятельности оставалось ограниченным окрестностями латинской территории, единой культурной средой, на фоне которой он выделялся своей структурой и организацией. Лаций в V в. до н. э. оставался под культурным влиянием этрусков. Но в 493 г. до н. э. римляне поручили греческим художникам Дамофилу и Горгасу украшение святилища Цере. Было ли это противодействием этрусскому культурному влиянию или же речь идет о заказе, сделанном по случаю или благодаря известности художников? По крайней мере, это свидетельствует о том, что связи римлян распространялись за пределы их обычной центральноиталийской среды. В самом деле, относительно этого времени установлено, что этрусское и греческое влияние продолжает сталкиваться в Лации. В религиозной сфере авторитет Сибилловых книг был тесно связан с этрусской практикой предсказаний. Но в рамках латинского лингвистического пространства, включающего территорию фалисков, политически связанных с Этрурией, фигуративное искусство обнаруживает явную эллинистическую тенденцию.

В Кампании отступление этрусков, ослабленных поражением при Кумах (474 г. до н. э.), оказалось выгодным для самнитов и луканов, в руки которых один за другим попадают древние греческие города-колонии: Кумы, Дицеархея, Посейдония, Элея и Капуя. Италики, спустившись с гор, вскоре достигли равнин и морского побережья. И начиная с этого момента становится все сложнее выделить этрусскую составляющую в этой смешанной цивилизации, образовавшейся в результате объединения греческих колонистов и луканских и самнитских завоевателей. Самниты, которые имели индоевропейское происхождение, так же как умбры и сабины, навязали свои установления, нравы, свое тактическое искусство и вооружение — об этом свидетельствуют письменные памятники, погребальное убранство и настенная живопись; но устойчивые греческие традиции остались фундаментальными в религии, так же как в архитектуре, экономической жизни и торговле. Эти италики-полугреки свободно говорили на двух языках, совсем как бруттии и другие племена Южной Италии, цивилизации которых оставили многочисленные свидетельства, бесспорно заимствованные у колоний Ионического моря. Греческий язык являлся интернациональным к югу от Кампании, но каждая народность продолжала говорить на национальном языке, так что сложилась настоящая языковая мозаика. Алфавит, пришедший из греческого языка, почти всегда адаптировался к локальным диалектам, до тех пор пока распространение латинского языка не положило этому конец. Цивилизация италийского юга, за пределами Великой Греции, также представляла множество нюансов, которые объясняются различием в географических и экономических условиях, нюансов, которые раскрываются не только в надписях, но и в художественной керамике V–III вв. до н. э. Тарент, единственный город Великой Греции, которому не нанесен урон в ожесточенных войнах, свирепствовавших в течение многих веков, стал метрополией южной цивилизации италиотов, так же как италиков. К сожалению, несмотря на все усилия исследователей, картина истории и культуры этих южных цивилизаций все еще остается неполной. Вне сомнения, от нас скрыто множество интересных деталей по истории древней Италии. Само название Италия — не нужно этого забывать — изначально относилось к небольшой народности из Калабрии.

В Северной Италии, напомним, ситуация была совершенно иной; заселение долины реки По галлами способствовало усилению многих кельтских племен, например сенонов и бойев, и придало итальянскому северу некоторое единство, по крайней мере лингвистическое. Цизальпинские территории были связаны с внутренними районами континента, так же как Великая Греция на юге была связана с торговлей и влияниями Средиземноморья. Из рассказа Тита Ливия мы знаем, что галлы представляли в глазах римлян страшную силу, но неизвестно, что произошло с народами Италии в период их господства. Только в начальный период империи можно увидеть, как северные города отстаивают свои докельтские истоки, но римляне в эпоху, когда они завоевали долину реки По, отнюдь не выглядели как освободители. Таким образом, можно предположить, что эти меньшинства были малозначительны или что римляне не признавали их италийский характер, подобно подчиненному югу. Венеты, которые оставались независимыми от этрусков и кельтов, вступили в союз с сенонами, настолько тесный, что, согласно Полибию, две цивилизации отличались лишь языком. Важность роли, играемой венетами, возможно, была преувеличена в I в. до н. э. легендой, которая объясняла набегом их племен уход сенонов из Рима. Как бы там ни было, их военное могущество и организованность раскрылись в поражении, нанесенном ими напавшему на них Клеониму Лакедемонскому.

Галльское владычество, основанное на доисторической роли племени, развивается в ущерб этрускам, умбрам и грекам морских факторий, как свидетельствует рассказ Дионисия Галикарнасского, связанный со Спиной. Однако Спина существовала еще в III в. до н. э„в эпоху, когда римляне основали колонию Аримин. Фельсина, ключевой пункт северных этрусков, пала под ударами бойев в середине IV в. до н. э. Историки Античности относят к началу того же века падение Вей, разрушенных римлянами, и Мельпа — укрепленного города или фактории этрусков в Ломбардии, — разрушенного галлами. Это совпадение иллюстрирует упадок прежнего этрусского господства перед лицом сил, осуществлявших экспансию. Но эти силы вовсе не были сплоченными. Это хорошо стало видно, когда наконец кельты столкнулись с римлянами. Кельтская цивилизация Цизальпинии была достаточно разнородна: сеноны, осевшие в Пицене, очень рано начали торговать с италиками, их некрополи крайне богаты этрусскими и италийскими бронзовыми предметами, оружием, посудой, италийской, этрусской и греческой расписной керамикой, не считая золотых украшений латенского типа. Но бойи долгое время сохраняли свой национальный облик; они отказались только от первоначальной строгости: в III в. до н. э. в их болонских некрополях появились италийские и этрусские заимствования. Среди предметов, найденных в захоронениях, не только военные трофеи, некоторые свидетельствовали о связи бойев с этрусками. В целом формы и типы италийских заимствований и привозной продукции не унаследовали культуру Ла Тен II. Кажется, что эти кельты были практически изолированы от своих сородичей из других частей Европы: редкие образцы типичного галльского искусства — торквесы из Пицена и фалеры из Манербио, — возможно, были привезены.

Италия IV в. до н. э. находилась, таким образом, в противоречивой ситуации: римляне, самниты, бруттии, кельты расширяли сферы своего влияния, а греки и этруски оборонялись. Однако никто не мог добиться более или менее устойчивой гегемонии в Италии. Борьба, в которой римляне столкнулись с Вейями, в 394 г. до н. э. завершилась поражением Вей, ставшим моментом чрезвычайной важности в развитии римской политики. Некоторые историки считают эту дату началом римской экспансии. Ожесточенная борьба, которая разворачивается внутри Рима, показывает, что эволюция отношений между различными элементами, составлявшими римское сообщество, соответствовала политике экспансии. Кризис, который переживался Римом, был болезнью роста. Захват города сенонами стал лишь случайным эпизодом в веренице событий, где успех чередовался с трудностями и опасностями. После взятия Вей Рим стал для других народов Италии врагом, которого нужно сломить. В течение века римлянам, благодаря невероятным военным усилиям, удалось 'наконец укрепить свое господство. Этруски не сумели создать необходимого единства, а италики, несомненно более сильные с военной точки зрения, не были уверены ни в их симпатиях, ни в роли, на которую они претендовали. То же самое наблюдалось у галлов. После разгрома при Сентине (295 г. до н. э.) коалиции самнитов, этрусков, сенонов и умбров римляне добились господства в Центральной Италии: впредь для них был открыт путь либо на юг, либо в долину реки По. Таким образом, предпринятая этрусской дипломатией попытка объединить все силы, заинтересованные в отражении римской экспансии и поражении Рима, провалилась. Только Сиракузы и Карфаген могли контролировать события в Италии — и были в этом заинтересованы, — но они вступили в войну с целью завоевать Сицилию. После взятия Вей битва при Сентине стала второй из наиболее значимых дат в истории Италии и Рима.

История Рима не может быть на самом деле отделена от истории Италии, касается ли это гражданских столкновений и войн или италийского единства, которое постепенно реализовывал Рим. На территории Италии римляне осуществили первый опыт пространственной организации — той организации, которая стала источником их господства и базой для дальнейших предприятий в рамках мировой экспансии. Однако до эпохи Октавия римляне не занимались итальянской политикой, в том смысле, что они не стремились вызвать у италиков осознание связей, которые их объединяли. Напротив, их политика всегда основывалась на противопоставлении одних другим — для того чтобы италики столкнулись с Римом один на один, для того чтобы сломить опасные объединения и устранить всякую возможность образованияновых союзов. Когда в этом отношении упоминают об италийском единстве, имеют в виду только результаты, а не намерения или средства. Сами римляне считали залогом своих успехов главным образом военную силу. Только Полибий впервые дал иное объяснение их достижениям, связав их с особой, созданной римлянами политической структурой. К этому добавляется способность к организации в самом широком смысле слова. Именно этим обусловлена медлительность, часто подчеркнутая, процесса римской экспансии: здание римского господства возводилось терпеливо, камень за камнем, по крайне мере пока они не соединились последовательно друг с другом, и не было здесь ни блеска выдающихся операций, ни личности вне общества. Часто упоминают, без какой бы то ни было риторики, этот народ крестьян-солдат, который владел и мечом и плугом и которому война была необходима в той же степени, что и жатва.

У римлян обращение к оружию восходит к взаимным набегами грабежам, которые характеризуют любое доисторическое общество. Было бы, однако, интересно проследить, как спорадическая война за выживание переросла в планомерную экспансию. Римляне всегда беспокоились о том, чтобы представлять каждую из своих войн как оборонительную: они противопоставили духу мести юридическую концепцию возмещения ущерба. Хотя часто предлог создавался в целях оправдания перед общественным мнением, внутренним и иноземным, явной агрессии, это юридическое сознание стало одним из знаковых моментов римской цивилизации. Битва за битвой, война за войной — экспансия могла интерпретироваться как наиболее подходящее средство для устранения любой возможной угрозы вторжения. Занятая территория образовывала полосу безопасности, которую римляне, естественно, стремились расширить. Колонии на долгое время стали аванпостами, сдерживавшими наступление врагов. Эта стратегия активной обороны в конечном итоге позволила римлянам выйти за пределы латинской среды и осуществить завоевание Италии.