Цивилизация Древней Греции
Шрифт:
Политическая организация полисов существенно не изменилась после Александра. Как мы видели на примере Аполлонии Понтийской, народное собрание и Совет (даже если эти два института назывались иначе) везде оставались двумя главными органами государства с магистратами, играющими роль исполнительной власти. Как отмечал Аристотель, отдельные случаи государственного устройства редко отвечают какому-то режиму в чистом виде — хоть демократическому, хоть аристократическому (этот последний, основанный на власти знатных по рождению, практически не отличался от олигархического режима, основанного на власти денег: оба в действительности имели тенденцию к смешению).
Большинство полисов имели смешанный образ правления, который в зависимости от обстоятельств склонялся то в одну, то в другую сторону: либо к народовластию, осуществляемому через лидеров «черни» (древние историки с удовольствием употребляли для обозначения масс уничижительные термины), либо к власти богатых, которые сами себя именовали лестным эпитетом «хороших» или «честных людей». В той мере, в какой мы можем оценить при крайнем многообразии этой конституциональной истории и недостатке наших источников некую общую тенденцию, нам представляется, что большая часть полисов, включая Афины, как правило, придерживалась традиционного строя, основанного на уважении законов предков, которые, по существу, стояли на страже привилегированного положения имущих. Разумеется, это не исключало определенного народного недовольства, которое могло вылиться в мятеж, если находился лидер, способный им управлять. Так, Агафокл, исполнявший в Сиракузах функции стратега, смог захватить власть в 317–316 годах до н. э., организовав против олигархов, которые управляли городом, восстание бедняков, поддержанное армией, которое быстро переросло в грабежи и резню, Эта внутренняя напряженность иногда усугублялась вмешательством извне. Так произошло, например, в Кирене в 322–321 годах до н. э. во время конфликта киренейцев с авантюристом
Наиболее важным и, во всяком случае, наиболее наглядным было равновесие в распределении доходов. В греческом мире всегда были богатые граждане и граждане небольшого достатка, в зависимости от размеров земельных владений, которые составляли основу любого богатства: доходами от ремесла или торговли жили очень немногие — для большинства занимающихся ими это был дополнительный источник доходов. В эллинистическую эпоху, насколько мы можем представить себе экономические феномены, значительно увеличились прибыли, стимулируемые резким расширением торговли в направлении Ближнего и Среднего Востока, поощряемые также растущей урбанизацией как в Элладе, так и в новых странах. Данные археологии и сохранившиеся тексты доказывают, что роскошь стала повсеместной, что дорогостоящие продукты питания стали более распространенными, а драгоценные металлы получили более широкое применение. Это обогащение становится особенно ощутимым в III веке до н. э., тогда как во II и в I веках восстания и войны, порожденные римскими завоеваниями, привели к оскудению полисов. Но в целом даже относительно этого времени мы не можем говорить о всеобщем экономическом упадке. Вместо этого шел процесс постепенного сосредоточения этого приумножавшегося богатства в руках очень незначительного меньшинства. Земельная собственность, остававшаяся основой любого богатства, нередко эволюционировала в сторону крупных владений за счет задолженностей мелких собственников, которые закладывали свое имущество и разорялись, погашая долги. В это время во многих городах снова появляется старое требование списания задолженностей, сопровождаемое просьбой нового раздела земель: так было в Спарте в III веке до н. э. при царе Агисе, затем при Клеомене III, и хотя реформы Клеомена не выходили за пределы Спарты, эта угроза сплотила против него консервативные силы на остальной части Пелопоннеса. То же происходило и в Малой Азии: узурпатор Аристоник после смерти Аттала III Пергамского (133) в своем государстве гелиополитов, а затем Митридат после римской резни в Азии в 88 году до н. э. объявили об отмене задолженностей, явно удовлетворяя желаниям значительной части населения. Эти явления свидетельствуют об определенном социальном напряжении между богатыми и бедными, которое, впрочем, редко приводило к открытым конфликтам или к попыткам переворота. Следы этого обнаруживаются в сочинениях философов, в частности у авторов утопий, например у Ямбула, и в художественных произведениях, таких как «Мелиямбы» поэта Керкида из Мегалополя, в котором, разумеется, не было ничего революционного (он был послом своего города при Антигоне Досоне и служил офицером в сражении при Селласии), но который под влиянием философии киников бичевал жадность и показное богатство и призывал к благородному дележу лишнего имущества.
Это нарушение внутреннего равновесия между доходами граждан сказалось как на функционировании институтов, так и на самом образе жизни полиса. Общество все чаще брало на себя заботу о выживании самых обездоленных, число которых возрастало. Это выражалось прежде всего в контроле, установленном за главными продовольственными продуктами, такими как зерно. Подобные примеры встречались в классическую эпоху, в частности в Афинах. Теперь же документы (правда, гораздо более многочисленные, чем раньше) свидетельствуют о существовании в разных полисах «уполномоченных по зерну», которые отвечали за снабжение граждан этим продуктом первой необходимости. Обычно он производился на пахотных землях самого полиса или его зависимых территорий; таким образом, для островных полисов, таких как Самос или Родос, владения на соседнем континенте играли роль житницы и, следовательно, имели для них жизненно важное значение. Другие города, чья территория была малоплодородна или очень мала, зависели от продуктов, доставлявшихся из таких производящих стран, как Египет и Киренаика, и зачастую проходивших через рынки-посредники: в качестве такового выступал Делос, благодаря чему этот остров в эллинистическую эпоху вновь обрел свою независимость и получил источник для своего процветания. Почетный декрет, датируемый приблизительно 230–220 годами до н. э., позволяет представить эти коммерческие отношения: город Гистия, расположенный на севере Эвбеи, воздавал почести родосскому банкиру, который предоставил беспроцентную ссуду уполномоченным но зерну, которых гистийцы отправили в Делос для закупки зерна, — этот заем позволил им справиться со своей задачей в кратчайшие сроки. Стела, на которой был записан декрет, перечисляющий почести, которых удостоился щедрый родосец (публичное восхваление, увенчание венком из листьев и право гражданства Гистии), была установлена на Делосе с разрешения ее жителей. Таким образом, от севера до юга Эгейского моря, от северной оконечности Эвбеи, контролируемой тогда Македонским царством, до самого Родоса, независимого, могущественного полиса, через Делос и Киклады, где преобладало лагидское влияние, устанавливался регулярный товарообмен, связывавший полисы отношениями взаимовыгоды, которые дополнялись личными связями.
Если полис покупал зерно, он, естественно, должен был перепродать его частным лицам, не допуская спекуляции, особенно в период неурожая. Так было в классических Афинах, где надзиратели за хлебным рынком (ситофилаксы)отслеживали махинации импортеров и перепродавцов. Но в эллинистическую эпоху случалось, что государство не ограничивалось надзором за рынком и даже бесплатно раздавало хлеб гражданам после того, как общественные закрома были наполнены. Один из законов Самоса во II веке до н. э. рассматривал со скрупулезной тщательностью механизм таких действий. Таким образом, через комплексную систему регулирования и обеспечения укреплялась солидарность членов общества. Нимало не ослабевшие гражданские связи в это время обретают новую силу: это проявлялось теперь уже не только в религиозной и политической сферах, но и в области экономики, на уровне повседневной жизни и обеспечения самым необходимым тех, кто был поставлен в крайне неблагоприятные условия.
Та же забота об общем благе подвигала полисы нанимать за плату общественных врачей из чужих земель, которые в течение более или менее долгого времени жили в принимавшем их полисе и оказывали свои услуги его гражданам и чужестранцам. Было бы неверно уподоблять эту очень распространенную в ту эпоху практику нашей современной системе социального обеспечения. Если находившийся на государственной службе врач мог оказывать бесплатную помощь неимущим или раненным в боях, он тем не менее обычно принимал вознаграждение от своих клиентов. Если полис платил ему жалование, то это делалось для того, чтобы привязать его к городу и обеспечить своих жителей услугами искусного лекаря, поскольку за исключением такого привилегированного полиса, как Афины, найти врачей было нелегко. Их выписывали из особых мест, например с Коса или из Книда, где находились школы врачей, связанные со святилищами Асклепия. Когда государственный врач возвращался в свой полис, тот полис, которому он оказывал свои услуги, стремился отблагодарить его за это официальным почитанием, копия которого отсылалась в родной полис врача. Эти тексты, записанные на камне и обнаруженные
в большом количестве, рассказывают нам о деятельности этих редких специалистов, которые при случае помимо своего ремесла занимались чтением лекций и демонстрацией опытов, призванных распространять их знание.Таким образом, гражданскому обществу приходилось идти на существенные затраты вдобавок к тем, которые традиционно нес греческий полис, а именно: расходы на культовые и гражданские церемонии, на строительство общественных зданий и религиозных сооружений и на их содержание и, наконец, военные расходы, которые постоянно увеличивались из-за распространения практики наемничества и из-за технического усложнения военных методов. Чтобы нести эти обязательства, государство располагало рядом источников: налогами и пошлинами, которые оно собирало обычно с помощью откупной системы — удобной процедуры, которая облегчала задачу магистратов, но эффективность которой была невысока. В основном существовали непрямые налоги, которыми облагались ввоз и вывоз товаров и ценностей и некоторые виды деятельности, были также различные дорожные пошлины. Нам прекрасно известно об этом на примере Делоса, где от периода независимости, между 314 и 166 годом до н. э., сохранилось множество надписей со счетами, которые свидетельствуют о прибылях, получаемых из этих источников. Там были установлены: пошлина в 2 % (пятидесятая часть) на ввоз и вывоз продовольственных товаров, пошлина в 10 % (десятая часть) на кредиты, зерно, продукты рыболовства, особенно на ловлю пурпурных моллюсков возле острова, налог в 5 % (двадцатая часть) на товары, а также дорожные пошлины, взимаемые при заходе в порт, за пересечение проливов между островами или за проход через полуостровные перешейки. Некоторые из этих пошлин взимались в пользу святилища, другие предназначались полису. Все греческие полисы использовали аналогичные способы наполнения государственной казны. Зато применение прямого налога не было общепринято: в классическую эпоху, когда исключительные обстоятельства требовали денежного налога, это касалось прежде всего наиболее богатых граждан, которые потом получали возмещение за счет других налогоплательщиков. Эта первоочередность обладателей состояний отражала еще один широко распространенный в полисах способ восполнения государственных расходов, поскольку в классических Афинах продолжала применяться система литургий.Как известно, она заключалась в том, что частному лицу доверялось исполнять за свой счет общественную функцию, требовавшую расходов: распределение этих повинностей, которые могли быть очень тяжелыми, осуществлялось среди наиболее богатых граждан в соответствии с размерами их состояния. Эти повинности касались разных сфер: для обороны вводилась литургия, называемая триерархией,которая состояла в снаряжении военного судна и взятии его на обеспечение на время военной кампании; для повседневной жизни предусматривалась гимнасиархия,заключавшаяся в заведовании гимнасием, где занимались мужчины и юноши, и снабжении их определенными продуктами, особенно маслом для массажа; и наконец, в культовой сфере, значимой для жизни полиса, но требующей больших затрат на ритуалы, жертвоприношения, игры, театральные представления — обычно ко всему этому в форме литургий привлекались состоятельные люди.
На протяжении трех веков, предшествовавших христианской эре, в греческом полисе все увеличивалась дистанция между наиболее богатыми, на которых в основном возлагалось бремя государственных расходов, и остальным населением, которое могло участвовать в этом лишь анонимно или коллективно. Таким образом, эти первые исполняли и судейские обязанности, поскольку их отправление предполагало значительные расходы: так что различие между магистратурой и литургией имело тенденцию к стиранию и функционирование гражданских институтов по демократической традиции при любом режиме на деле держалось на самоотверженности знати. Для сбалансированности своих финансов эллинистический полис должен был постоянно взывать к щедрости «благодетелей», или эвергетов, — как своих граждан, так и чужеземцев. Взамен они получали различные вознаграждения и привилегии, удовлетворявшие самолюбие этих дарителей и их семей, поскольку зачастую они передавались их потомкам. Исполнять общественные обязательства, содействовать благосостоянию сограждан и благоденствию полиса было делом нескольких семей, которые в своем обществе располагали достаточными средствами и пользовались всеобщим уважением. К этому их склоняло чувство общественного долга: в почетных декретах часто повторяется одна и та же формулировка — о том, что заслуги восхваляемого лица соответствуют традиции его рода и что свою преданность государству он унаследовал от своих предков.
Таким образом, сообщество знати, в котором гражданская солидарность, действительно существовавшая и постоянно находившая конкретное выражение в выполняемой ими службе, обеспечивало стабильность общественного порядка. В эллинистическую эпоху, несмотря на частые войны и сбои в экономике, классовая борьба внутри полиса в целом была менее острой, чем в архаическую и классическую эпохи. Распределение задач, предоставляющее исполнение общественных функций имущим и не лишающее при этом других граждан их политических прав и участия в собраниях, привело к отмене жалований ( misthoi), которые демократические полисы устанавливали ранее для того, чтобы облегчить простонародью доступ к политическим и судебным должностям. В самом деле, зачем государству брать на себя эти существенные расходы, когда частные лица располагают достаточными средствами, чтобы посвятить себя общественной службе? Эволюция была особенно ощутима в Афинах, где демократия в IV веке до н. э. создала целую системувознаграждений для поощрения граждан к участию в работе государственных органов. Отмена этих misthoiрассматривалась теоретиками политической мысли как выражение недоверия демократии и тенденция к установлению консервативного режима. Вряд ли это ощущалось средними афинянами. Они видели неизменность институтов. Полис по-прежнему управлялся Советом, представлявшим традиционные филы, число которых увеличилось за счет создания нескольких новых фил — Антигонидов, Деметриадов, Птолемаидов и Атталидов, но эти уступки (иногда временные) переменам в международной политике не меняли в корне функционирование системы, введенной в свое время Клисфеном. Магистраты сохраняли свои древние номенклатуру и полномочия с незначительными изменениями, как, например, разделение между стратегами обязанностей, которые прежде исполнялись ими по принципу взаимозаменяемости. Но в конечном счете эти постепенные изменения были почти незаметны и практически не мешали гражданину Афин чувствовать себя наследником своих великих предков.
Конечно, он ощущал, что его родина больше не имеет политического и военного могущества, которое она потеряла в битве при Херонее, затем в Ламиакской войне и, наконец, в Хремонидовой войне. Но тем не менее она сохранила свой престиж очага культуры и интеллектуального центра греческого мира, о чем свидетельствует амфиктионийский декрет 125 года до н. э.: в нем амфиктионийцы объявляли, что «народ Афин оказался у истоков величайших благодеяний, обретенных человечеством; это он вывел человечество из дикости к цивилизации», познакомив другие народы с эливсинскими мистериями, показавшими им великую ценность мирных отношений и взаимного доверия; народ Афин передал им также хорошие законы, продиктованные богами, и принципы воспитания; он принес процветание Греции, распространив сельскохозяйственную науку — дар Деметры; он первым учредил драматические состязания в честь Диониса. Все эти мысли были почерпнуты амфиктионийской коллегией, в которой Афины, однако, занимали лишь 24-е место, из литературной традиции аттических ораторов, в особенности Исократа, который патетически излагал их в своих панегириках. Обращение к ним в среде, где политическое влияние Афин сделалось ничтожным, свидетельствует о стойкости мифа, тщательно поддерживаемого самими афинянами, согласно которому их отечество было лоном для Греции, моделью, которой другим полисам следовало подражать. Нет ничего удивительного, что в следующем веке, в эпоху Цезаря, то же развитие темы встречается у Диодора Сицилийского (XIII, 26–27), который вкладывает эти мысли в уста сиракузянина, пытающегося, впрочем безуспешно, побудить сограждан обойтись без излишней жестокости с афинянами, плененными после их сокрушительного поражения под Сиракузами: здесь мы имеем дело с риторическим общим местом, топосом,известным всем грекам. Некоторые, правда, уравновешивали восхваления и порицания, чтобы несколько исправить их обобщенный и напыщенный характер. Плутарх откликнулся на них, написав в «Жизнеописании Диона» (58, 1): «Но, видно, недаром ходит поговорка, что доблестные люди, которых производят на свет Афины, не знают себе равных в доблести, а порочные — в пороке, так же точно как земля Аттики приносит и лучший в Греции мед, и сильнейший из ядов — цикуту» [37] . Без сомнения, размытое суждение; однако оно отражает восхищение, которое до сих пор вызывал этот необыкновенный полис.
37
Перевод С. П. Маркиша.
Это чувство преемственности, которую не прервали ни завоевания Александра, диодохов и их наследников, ни затем завоевания Рима, лишь постепенно уступило место осознанию глубоких исторических изменений. Во многом благодаря Полибию; зато почти полная утрата XXI–XL книг «Исторической библиотеки», которые охватывали период после 301 года до н. э. и вплоть до галльских войн, не позволяет нам узнать, чувствовал ли эти изменений Диодор. Но во II веке н. э. Плутарх, а позже Павсаний вполне это осознавали: действительно, Эллада в то время являла зрелище почти повсеместного упадка, за исключением Афин, Олимпии и Патраса. И именно эти авторы, внимательные прежде всего к событиям войны и их последствиям, могли лишь констатировать абсолютный триумф Рима.