Цивилизация

— Обруч он может и потерять, господин…

— Потеряет, так потеряет — лишь бы голову не потерял вместе с ним. Обеднею я от этого, что ли? В общем, подбери для Гамилькара этих побрякушек где-нибудь драхм на триста. Если в чём-то не будешь уверен сам, посоветуешься с Имилькой, в этом у неё вкус получше моего. А награда — какую ты САМ осмелился бы предложить без моего ведома?

— Ну, если "забыть" о драгоценностях, то — в пределах сотни драхм, господин. За оба тела, а за одно это полсотни. Для здешней бедноты это уже немалые деньги.

— Да, это разумно. Через пару дней, когда ничего не найдут, добавишь ещё — до полутора сотен. Управляющие ведь ценятся своими хозяевами как раз за скаредность, а не за щедрость, а раз я болен, и от меня указаний нет — это будет правдоподобно. Награда за оба тела — сто пятьдесят драхм, на одном только Гамилькаре их около трёхсот, а уж на его матери — наверняка не меньше пятисот, — мы рассмеялись всем "военным советом".

— А заодно твоя "болезнь", почтеннейший, объяснит и твою "забывчивость" об отосланных тобой домочадцах, — добавил я, — Ты болен, и тебе не до того, а твой слуга — он, конечно, предан тебе и честен, но с твоей болезнью на него свалится столько хлопот, что зачем ему дополнительные, которые могут и подождать?

— И что обо мне люди подумают?! — старик управляющий всплеснул руками.

— Для тебя, Онит, важнее, что Я о тебе подумаю, — усмехнулся его хозяин, — Если надо побыть несколько дней трусоватым скупцом и нерадивым лентяем — разве это самое трудное из моих поручений, какие тебе приходилось уже выполнять?

— Как прикажешь, господин.

— А моя "болезнь" нужна вам ещё и для того, чтобы от меня в эти дни никто не ожидал бегства? — это уже адресовалось нам.

— Сперва, почтеннейший, мы вообще хотели "утопить" тебя с женой и сыном разом, — ответил Хренио, — Но мы не рассчитывали на остальных твоих домочадцев, а их слишком много, и раз ты хочешь вывезти их всех, то что тогда делать с ними? Всех вас разве "утопишь" за один раз? А повторяться — слишком рискованно. С тобой самим у нас, к счастью, время ещё есть. Можно изобразить твою смерть от горя и похороны — никого не удивит, если ты пожелаешь быть похороненным в саркофаге по обычаю Карфагена, а не сожжённым на погребальном костре, как это принято у греков. А можно и не скрывать самого факта твоего бегства, но пустить ищеек по ложному следу — если ты исчезнешь, но они выяснят при расследовании, что похожий на тебя по описанию человек был замечен случайными зеваками на пути в Понт, так и пускай разыскивают тебя у Фарнака…

— Который тоже готовится к войне с Пергамом, и этим нетрудно объяснить моё бегство к нему? — сходу въехал Одноглазый.

— И пускай шпионы всей Вифинии и всего Пергама наводнят Понт в поисках твоего присутствия или хотя бы твоих следов, — ухмыльнулся я, — А мы с тобой пожелаем им в этом всяческой удачи, — смеялись мы долго, смакуя подробности эдаких тщательных поисков в тёмной комнате чёрной кошки, которой там нет и в помине.

— Тоже неплохо, — оценил Циклоп, когда отсмеялся, — Но моя мнимая смерть, как и моей семьи, представляется надёжнее. Если умер — значит, умер. Кто станет совершать святотатство, тревожа мертвеца в его могиле? Даже если потом и вскроют её, на что ещё нескоро осмелятся, отсутствие останков тоже объяснимо — их выкрали мои сторонники из Карфагена для тайного перезахоронения в родовой усыпальнице Баркидов. Тем более, что моё бегство делает подозрительным одновременное "похищение пиратами" отосланных мной домочадцев, а вот если я болен, тут их "похитили", и потеря ещё и их доконала меня окончательно — кого это удивит? И кому они нужны, если я сам — мёртв?

— А тем, кто всё-же заинтересуется ими, мы подсунем пергамский след.

— Это возможно?

— Легко. Шпионы пиратов, разведывая обстановку в таверне, расплатятся в ней за еду и вино пергамскими монетами.

— Вряд ли Прусий поверит. Он знает Эвмена, а тот не опустился бы до подобной слишком мелочной для него мести.

— Главное, почтеннейший, чтобы о пергамской версии заговорили, а в качестве официозной она вполне сойдёт. А тем, кто не поверит в неё, останется только "настоящая пиратская" — пускай поищут твоих домочадцев на невольничьих рынках Родоса и Делоса, если не поленятся, — мы снова рассмеялись.

Суть юмора тут в том, что на обоих островах — крупнейшие в Греции и вообще в восточной части Средиземноморья рынки, включая и невольничьи. Во времена Поздней Республики будет преобладать Делос, и его большой невольничий рынок станет, пожалуй, основным поставщиком рабочей силы для римских латифундий. Там будет продаваться в рабство основная масса захваченных римлянами на Востоке военнопленных и уведённых откупщиками налогов за недоимки пейзан, туда же будут в основном свозить свою живую добычу и пираты — как критские, так и киликийские. Сотни в день, а в наиболее бойкие на торговлю дни — и тысячи рабов будут менять на нём своих хозяев, а учитывая, что и везти их туда на продажу будут крупными партиями перекупщики-оптовики, отдельные головы своего многочисленного двуногого товара не запоминающие, то и найти потом попавшего туда и проданного там раба будет практически нереально. Правда, станет Делос таковым главным центром работорговли только после Третьей Македонской или Персеевой войны, в которой соперничающий с ним Родос ошибочно примет не ту сторону и тоже окажется в числе проигравших, за что и пострадает — в наказание римляне не аннексируют Родос и не лишат его государственности, но отберут его владения на материке и лишат значительной части доходов от торговых пошлин, сделав Делос зоной беспошлинной торговли. А купец, для которого прибыль — цель и смысл его жизни, всегда предпочтёт тот рынок, на котором "за место" платить не нужно, так что придётся Родосу многократно снижать свои тарифы, чтобы не лишиться всего своего рынка вообще. В результате, поумерив свои аппетиты и живя уже не в пример скромнее прежнего, Родос останется вторым по величине центром работорговли в регионе. Пока же он — первый, но это не значит, что Делос вообще не при делах. Ещё как при делах, просто он пока-что — второй. Рокирнутся они меж собой в этом смысле, только и всего, а в остальном — от перестановки слагаемых сумма, как известно, не меняется. Ну, общий приток рабов разве что на оба этих рынка пока-что ещё не таков, каким он станет в те позднереспубликанские времена, но и сейчас он один хрен весьма и весьма немал. Не сотни, так десятки рабов сбываются на каждом за средненький торговый день, и торговля оптовая, а значит, специализированная — малоценный старый и увечный сброд отдельно, крепкие мужики отдельно, смазливые бабы отдельно и мелкая детвора — тоже отдельно. Ну и каковы шансы отыскать предположительно попавших туда молодую бабу с мелкой шмакодявкой, даже если и будет у сыщиков их словесное описание?

Пускай даже и не клюнут на оставленный нами намёк на пергамских шпионов, пускай даже и сразу пиратскую версию отрабатывать начнут — пока с их командировкой вопрос решится, пока прибудут на эти рынки, пока к опросам работорговцев-оптовиков приступят — недели две, пожалуй, пройдёт, а сколько за эти две недели будет продано и передано из рук в руки подходящих под описание баб и шмакодявок? Фоток-то ихних ни хрена нет, даже рисованных портретов ни хрена нет, не говоря уже о скульптурных, а под словесный портрет, если каких-то особых примет не имеется, не один десяток совершенно посторонних людей вполне подойдёт. А продавать-то ведь по отдельности будут, так что не бабу со шмакодявкой искать придётся, а отдельно бабу и отдельно шмакодявку, отчего и задача усложняется многократно. И это если сыщики Прусия сразу за дело возьмутся, а не сыщики возмущённого облыжными подозрениями Эвмена Пергамского, который и сам узнает о них далеко не сразу. В этом случае ещё пару недель добавляем смело, и ложных следов за это время прибавится, надо думать, примерно столько же. Вот и пущай поищут аж двух чёрных кошек в двух тёмных комнатах, в которых их ещё и ни хрена нет, гы-гы!

Хотя, это уже, конечно, параноидальная перестраховка — это только при живом Ганнибале его наложница и незаконная дочурка могут кого-то заинтересовать в качестве возможных заложников, а кому они будут на хрен нужны после его "смерти"? Впрочем, раз уж Васькин считает, что не следует нам недооценивать его античных коллег, и лучше с ними перебздеть, чем недобздеть, то ему как профессионалу уж всяко виднее. Резон есть — это же не республиканский Рим с его чехардой ежегодно сменяющихся магистратов и полным отсутствием нормальных вменяемых полиции и спецслужб, а монархия — хоть и эллинистическая, а не восточная деспотия, но тоже вполне себе деспотичная, когда ей это требуется, и даже по топтунам Прусия видно, что не нанятые это на один раз нищеброды, а постоянные шпики на жалованьи. Раззвиздяи, конечно, ещё те, и Хренио ворчит, что он бы на месте Прусия взашей их повыгонял за такую службу, ну так нюх и бдительность — они ведь постоянной тренировки требуют, а откуда взяться такой тренировке в маленькой и не участвующей в глобальной геополитике Вифинии? Это мы, хоть и в том же примерно ещё типоразмере, но социум будущего у себя пестуем и от обезьян его чистить начинаем, за которыми нужен глаз, да глаз, а Прусию это зачем? У него всё традиционно, как у отца и деда, а с учётом невеликих масштабов царства — просто и по-домашнему…

После обсуждения секретных деталей Одноглазый вернул семью и слуг, и мы с ними отобедали, чем вифинские боги послали, а пунийцу они, как бы тот ни прибеднялся, послали немало — сильно подозреваю, что к подавляющему большинству самих вифинцев они далеко не столь милостивы. За обедом Гамилькар хвастался своим новым бронзовым трезубцем, которым он, конечно же, намерен теперь загарпунить самую большую акулу, какая только найдётся в Пропонтиде, и если повезёт, то сегодня же, а если нет, так завтра или послезавтра. Его отец смеялся, а мать шутила, что наверное, она единственная во всей Вифинии женщина, вздумавшая вдруг, да ещё и в свои-то годы, увлечься рыбалкой. Так и есть — с позавчерашнего дня до обеда они плавают, после обеда — рыбачат. Мы и сейчас с аппетитом дегустируем и нахваливаем неплохого тунца, купленного вчера у настоящего рыбака, сохранённого живым в садке и ловко насаженного одним из володиных пловцов пацану на крючок на его вчерашней послеобеденной рыбалке.

Согласовав с Ганнибалом текущие планы, мы направились от него в порт, где следовало окончательно определиться с действиями основного и самого дорогостоящего участника задуманного нами мероприятия. На нём — техническое обеспечение, скажем так. Ну, порт — это громко сказано. Настоящий порт — это в самой Никомедии, где базируется царский военный флот, который и является, конечно, самым внушительным зрелищем в этом заливе, да и, пожалуй, по эту сторону Пропонтиды. Особенно теперь, когда к диерам, триерам и тетрерам добавились несколько трофейных пергамских пентер — ну, квинкерем, если по-нашему. Эвмен их, впрочем, сам у Антиоха по условиям мира отжал, но не в коня корм оказался — несколько штук Циклоп захватил в ходе той "змеиной" битвы, и теперь эти квинкеремы — краса и гордость вифинского флота. Надолго ли — история в лице нашей Юльки умалчивает, потому как в ейных источниках сказано о возврате Пергаму занятых вифинцами земель, но ни слова не сказано о кораблях, так что вернёт их Прусий вместе с землями или сумеет хотя бы их прихомячить — это уж как ему повезёт.

У нас же не в том никомедийском порту дело, а поближе — в либисской гавани. Пригороду своего военного флота не положено, а для рыбацких шаланд и хоть и пузатых, но небольших "купцов" и эта гавань — вполне себе порт. На безрыбье ведь, как говорится, и сам раком станешь. Да и если разобраться непредвзято, так разве на этих внушительных триерах с пентерами греки совершали и совершают самые дальние из своих плаваний, в том числе и колонизацию всех медвежьих углов? Ни разу не на них, а как раз вот на таких невзрачных и затрапезных пузатых торгашах. На них плавают переселенцы, на них везут свой скарб и скот, на них же и торгуют потом, зарабатывая на хлеб с маслом. Потом, когда окрепнут, да жирком обрастут, обзаведутся, конечно, и длинными боевыми красавцами, на какие казны хватит, но ведь и на них деньги не с неба упадут, а их зарабатывать надо, а на чём их зарабатывать? В основном — тоже вот на таких мелких торговых пузанчиках. И как у фиников, а теперь у Тарквиниев пересекают Атлантику не стремительные длинные триремы с квинкеремами, а начинали пузатые гаулы, которые мы ещё застали, а теперь вот продолжают корбиты — посовременнее и понавороченнее, но того же транспортного класса. И если бы, допустим, этим грекам довелось Атлантику пересечь, да Америку за ней колонизовать попытаться, так уж точно не на длинных гребных вояках, которым для этого ни автономности не хватит, ни мореходности, а на пузатых транспортниках вроде вот этих. Ну, покрупнее этих, конечно, потому как путь не близкий, и припасов нужно на сорок дней минимум, но такого же по устройству и компоновке типа. И случись так — это было бы похлеще экспансии фиников, и хвала богам, что не судьба оказалась тем грекам, а судьба — Тарквиниям и нам с нашими испанцами…