Civilization

Из остатков глины я приказал слепить кирпичи. Все это пришлось оставить на день, чтобы заготовки немного подсохли.

На следующий день мы аккуратно сложили заготовки в том месте, где решили устроить печь, и укрыли их дровами. Потом эту кучу дров стали закладывать сыромятным кирпичом, так, что получилось что-то вроде высокого тагина.

— Поджигай — велел я Галису. Тот, приняв от другого жреца кресало, высек искру на сухой соломенный жгут и закинул его в печь.

Дрова прогорали целую ночь, а потом целый день печь остывала. Когда её разобрали, у нас на руках оказалось три десятка горшков и блюд, и несколько сотен полуобожженных глиняных кирпичей. Не все горшки получились, как надо — некоторые лопнули, другие, наоборот, оказались недожжеными, но, несколько штук вполне годились для готовки.

— Покажите людям, как делать глиняные горшки — сказал я жрецам — и пусть они благодарят богов за эти знания! Прямо с утра всех соберите, и расскажите, как мы сделали эту посуду!

* * *

Засыпая в капсуле, я думал об уроках этой сессии. Когда то, бесконечно давно и далеко отсюда, нас учили на занятиях по праву, что ни один закон, ни одно распоряжение не будет выполняться, если нет угрозы наказания за его неисполнение. Так устроены люди. Добрым словом и револьвером всегда добьешься большего, чем просто добрым словом.

Итак, мне надо завести «револьвер». Иначе моя миссия бесполезна — любые указания попросту проигнорируют. Конечно, может быть, после того как я 10 раз подскажу верное решение, и его 10 раз не исполнят, а потом всем будет плохо, меня наконец то начнут слушать и так — в силу авторитета. Но к тому времени мы можем просто-напросто вымереть. Или припрутся очередные завоеватели и захватят тут все, а удастся ли с ними договориться — неизвестно. А самое верное — люди просто не смогут понять причинно — следственной связи между невыполнением моего распоряжения и тем бедствием, которое их постигло. Вот такая фигня.

Итак, нужна «дубинка» — отряд верных мне вооруженных людей. Тех, которые будут слушать только меня, а не вождей племени или родственников. Тех, кто немедленно арестует или даже убьет воров или мятежников, даже если это уважаемые в племени люди. Надо подумать об этом. Храмовая стража может быть очень полезной… только чем им платить?

Раздумывая далее, я пришел к выводу, очевидному, хоть и не отличающемуся оригинальностью. Мне нужны деньги. Ну, или то, что заменяет тут деньги — зерно, скот, да что угодно. Источник дохода. Содержать храмовую стражу будет накладно — никто бесплатно махать дубиной не пойдет.

А где взять деньги? Вопрос! Собирать налоги — не вариант. Никто ничего не заплатит — не привыкли. Пока не появится дубина — не будет и налогов. А дубина не появится, потому что нет средств. Перпетуум циркуле получается, то есть замкнутый круг!

Конечно, есть кое-какие пожертвования храму. Но они добровольные, и поступают нерегулярно. Надеяться на это — такое себе, тем более, что жрецы сами во многом живут с этих подношений.

А пока дубины нет, все, что я могу — убеждать и ссылаться на волю богов. Вариант тоже неплохой, но не беспорочный. Племена очень прагматично относятся к богам — они всегда соотносят размеры жертвы, которая от них требуется, и кары, которая их ждет за неисполнение воли бога. Могут и не исполнить. Но пока — это все, что есть.

* Хора — мера объема зерна, примерно 24 литра — прим.

Глава 13

Ход 7

Прошло 140 лет.

Лишь только вскочив со своего одра, я решил проверить общественный амбар. Оказалось, что его наполнение равно 0,00 хор зерна. Старосты категорически не справились с оказанным им высоким доверием.

Допрос жрецов раскрыл картину произошедшего. Поначалу деревни честно пытались наполнить амбар зерном. Но многие стали, скажем так, «забывать» сделать свой взнос. Потом и остальные перестали делать это и забрали обратно свое зерно. Почему-то я не удивлен…

И что с этим делать? Нужно обеспечить выполнение своих указаний. Нужно укрепить власть, сделать ее дееспособной. Но как…

— Вы создали «полицию»? — спросил я у жрецов, жаловавшихся на неисполнение моих указании й по поводу амбара.

— Ничего не получилось, — ответил мне Галис. Никто не слушал нашу «полицию», всё слушают своих вождей. Если полицейские были родом из племени адаже, то соплеменники слушали их, а вот исавары — нет. Если полицейский-адаже пытались наказать исавара, за него вступалась вся его деревня! А если полицейским был исавар, а преступникам — адаже, защищать его выходил весь город!

Я погрузился в тяжкие раздумья, — похоже, концепция охраны порядка полицейскими силами для местных жителей пока непонятна. Внутри одного племени еще можно поддерживать какой-то порядок, но все меняется, если столкнулись двое из разных племен! В этом случае полицейский уже воспринимается не как представитель храма, а как воин чужого племени, собравшийся обидеть единоплеменника! В результате попросту начинаются межплеменные столкновения!

Определённо, надо обдумать, что с этим можно сделать. Но, уже сейчас понятно, что задача это крайне непростая…. Все привыкли жить племенами. Никто даже не понимает, что такое «закон», «порядок», «правосудие», и в случае какого-то конфликта все спешат под защиту своего племени…

Всю ночь я обдумывал, как наладить наполнение амбара и, вообще, исполнение моих указаний, и был полон решимости решить все вопросы прямо с утра.

Но утром все планы резко поменялись.

Еще с ночи я услышал шум за городской стеною, как будто там собиралось много людей, но решил, что это торговцы из степей пришли и ждут утра, когда им откроют городские ворота. Но утром город остался запертым, а шум усилился. По городу начали бегать мужчины-адаже, спешно собирая оружие и камни для пращей. Тревога на их лицах недвусмысленно говорила о том, что случилось, что-то непредвиденное и очень плохое.

Растерянные жрецы, тоже с оружием в руках, столпились возле моего храма. Бледный как полотно Галис от волнения так сильно коверкал интерэсперанто, что я с трудом понимал его слова.

— За городом собрались огромные толпы исаваров и других племен, — наконец произнес он более-менее внятно, — вожди племени говорят, что может быть осада!

— Идемте-ка посмотрим, что там происходит! — сказал я, и, под охраной атуров отправился к стенам города.

У стены собирались вооруженные адажи. Ворота заваливали разным хламом, возводя баррикаду. Стену, конечно же, за прошедшие двадцать лет никто толком не укрепил. Некоторые участки, видимо, начали обкладывать кирпичом, но забросили эту работу, не выложив его и на высоту человеческого роста. Правда, у ворот было устроено две башни, но — такие же, бамбуковые, как и стены. Осаждающие могут очень легко поджечь их, просто привалив к стене охапки горящего тростника!

— Несите сюда воду! Кувшины, бурдюки, бочки, что угодно! Нас могут поджечь!

Жрецы не сразу поняли, о чем я говорю им, но затем объяснили остальным адаже, какая опасность нам угрожает, и вскоре подростки начали таскать к воротам лоснящиеся от воды бурдюки.

Взойдя на бамбуковый частокол по шаткой бамбуковой же лестнице, я увидел три группы изсотен людей, с каждой минутой становившиеся все многолюднее. В толпе виднелось оружие, раздавались угрожающие выкрики.

У меня заныло сердце. Это что, действительно осада? С этим бамбуковым частоколом мы вряд ли долго продержимся! Не перейти ли в Сиренто?