Цотнэ, или падение и возвышение грузин

Во дворце правителя Одиши радостным вестником счастливого возвращения князя явился Гугута.

Обрадованная Краваи щедро наградила гонца и устроила пир. На другой день она сама обошла семьи аламутских ратников, выразила соболезнование вдовам и сиротам, одарила и утешила их. Она не удивилась, что муж задержался в семье Цихиеджварели, но когда на следующий день Гугута обмолвился о нездоровье Цотнэ, Краваи заволновалась. Начала расспрашивать Гугуту, но ничего от него не добилась. Теперь она не могла уже успокоиться и начала спешно готовиться к отъезду. Боясь участившихся на дорогах разбоев, она взяла отряд отборных воинов и на рассвете отправилась к Самцхе.

Утомлённые долгой дорогой, они миновали Ркинисджвари и, прежде чем выехать на равнину, решили отдохнуть на постоялом дворе.

Конь Краваи расковался, и его отвели в ближайшую кузницу, остальных коней развьючили и пустили пастись.

Госпожа приказала расстелить на траве синюю скатерть. Подали завтрак. Краваи ещё не успела расположиться на подушке и, осенив себя крестом, разломить хлеб, как внизу, из долины, поднялись всадники, спешились у кузницы и подняли галдёж.

— Монгольский отряд!..

У Гугуты кусок застрял в горле.

— Это кто, грабители? — спросила, побледнев, Краваи. — Я лучше удалюсь, а вы постарайтесь побыстрее собраться в путь, — приказала она спутникам, отряхнула полу и пошла к корчме.

Спутникам было не до еды, они тоже поднялись и стали убирать со стола.

— Эй, вы! — издали окликнул их монгол с плёткой в руке.

Монгольский сотник, размахивая плёткой, подошёл к грузинам и подбоченился:

— Мы, кажется, вовремя подоспели. С утра ни крошки не было во рту! Что, обиделись? Помешали мы вам?

— Как можно обижаться? — по-монгольски ответил один из одишцев.

— Ну, а если не обиделись, садитесь с нами, закусим! — Сотник устроился на подушке госпожи и позвал остальных.

Монголы подбежали трусцой, расселись на траве и как голодные грифы набросились на еду.

— Вина! — приказал сотник, набивая рот пищей.

Гугута подал знак, юноша наполнил чаши.

Сотник рукавом вытер засаленные губы, зажмурившись, приник к чаше и, не отрываясь, её опорожнил. Мгновение он наслаждался вкусом вина, довольно улыбаясь. Он громко причмокнул, открыл глаза и бросил на скатерть пустую чашу.

— А вы почему не едите и не пьёте? — рявкнул он на Гугуту.

— Не извольте беспокоиться! — едва выговорил Гугута и поднял чашу.

Монголы ели, не поднимая головы, опорожняя чашу за чашей, и вскоре опьянели.

— Кто была эта красивая женщина? — спросил наевшийся и захмелевший сотник.

— Супруга начальника тумена, тёмника Цотнэ Дадиани, — с трудом ответил Гугута и наполнил чашу.

Монгол немедленно опорожнил её, сощурил и без того узкие глаза и, лукаво улыбаясь, уставился на Гугуту.

— Она не придёт сюда?

Гугута притворился, что не слышит, подлил вина сотнику и пододвинул к нему еду.

Сотник поднял чашу, пихнул в рот кусок и хотел что-то сказать, но подавился и закашлялся.

— Дзуку, — тихо сказал Гугута юноше, подавшему вино, — ступай скажи госпоже, пусть сейчас же садится на коня.

Дзуку мотнул головой.

— И ты езжай… Если всё обойдётся, мы вас догоним.

Сотник не переставал кашлять.

— Выпей! Вино прочистит горло, — сказал Гугута, подвигая полную чашу.

Монгол выпил, ему полегчало, но потом новый приступ кашля чуть не вывернул ему все внутренности. Покрасневший, как рак, сотник покрылся потом. Он ещё выпил вина, глубоко вздохнул и наконец почувствовал облегчение.

— Кто-то попрекнул меня куском, и он встал у меня поперёк горла, — буркнул он, утёрся рукавом и опять приступил к еде.

Основательно захмелевшие монголы галдели, не давая сказать друг другу слова.

Гугута сидел, как на иголках, одним глазом поглядывая на дорогу.

— Значит, эта женщина к нам не придёт? — спросил сотник и поднял чашу.

— Она нездорова, — проговорил Гугута и, обернувшись, увидел, что за деревьями промелькнули два всадника. Гугута узнал кобылу госпожи и поднялся на ноги.

— Пей, хорошее вино! — улыбнулся он сотнику и протянул чашу.

Сотник уже не нуждался в поощрении, тотчас выпил и тоже встал.

— Как это говорят мусульмане? Если гора не идёт к Магомету, то Магомет должен подойти к горе, не так ли?

— Так говорят…

— Если ваша госпожа не удостоила нас, то мы сами пожалуем к ней! — пьяный сотник облокотился на плечо Гугуты и спотыкаясь пошёл к корчме.

Гугута дал знак своим людям быть наготове и завёл сотника в комнату. Пьяный монгол опустился на постель.

— Где женщина? — буркнул он и растянулся на кровати.

— Сейчас приведу, — сказал Гугута, выходя из комнаты. Он запер дверь на замок и опустил ключ в карман.

Остальные монголы ещё бражничали. Спутники Краваи сели на коней и, следуя друг за другом, осторожно покинули корчму.

На взмыленном коне примчалась Краваи в дом своего отца. Спешившись, она бросила повод и, шатаясь, пошла к встречающим её людям. Перепуганная, она еле дышала, ей хотелось плакать. Теперь, когда опасность миновала, когда её обнимали и утешали, она не смогла уже сдержаться и, не справляясь с усталостью, бессильно опустилась у порога.

Наконец она пришла в себя и рассказала дяде своё приключение. Весь цихисджварский дворец всполошился и поднялся на ноги.

Кваркваре приказал седлать коней и скакать на помощь спутникам Краваи. Он вооружился и сам уже собирался вскочить на коня, как к воротам подъехал Гугута с одишцами.

— Мы мчались во весь опор, но госпожу догнать не смогли. За это время, наверное, освободился запертый в корчме сотник и теперь гонится за нами. Нам здесь оставаться нельзя, навлечём на вас беду. Сейчас мы сменим усталых лошадей и двинемся в Одиши.

— Что ты говоришь? Кто тебя отпустит среди ночи! — обиделся Цихисджварели.

— Если придут монголы и увидят нас здесь…

— Как придут, так и уйдут. Не впервые приезжают! — насупился Кваркваре и приказал начальнику крепости: — Подайте ужин и устройте одишских гостей!