Цугцванг
Шрифт:
— Ты не знала?
— И не узнала, если бы мама смогла сдержаться, но она все видела и слишком переживала за меня, чтобы дальше скрывать. Хотя это и было глупо…
— Она тебя очень любит, — мягко говорит, потом слегка касается моей руки и сжимает пальцы, — Если тебя это развеселит, когда я вас увидел вместе, так охерел…
— Да, — хмыкаю и забираю обратно свою ладонь, — Меня это действительно веселит, спасибо.
— Амелия…
— И когда же ты видел меня?
— Я тебя и забирал из аэропорта.
Хмурюсь сильнее, напрягая память. Если честно, то это дается с большим
— Я помню зеленое кольцо на мизинце…
— …Оно моего деда с маминой стороны.
— …И тигра. Ты подарил мне черного тигра в оранжевую полоску?
— Да, — мягко улыбается, что я не сильно оцениваю, переведя взгляд к огню.
— Я потеряла его, когда переезжала в Академию. Забыла в такси. Если тебя это развеселит, плакала неделю, потому что он мне очень понравился.
— Почему меня должны веселить твои слезы?
Не отвечаю. Ответ «потому что» — это не ответ, а «я так чувствую» вообще какая-то сопливая дичь. Но Макс — это Макс, и его не устраивает такое положение дел, и когда его что-то не устраивает, он делает так, чтобы устраивало. В нашем случае привычно берет за нижнюю челюсть и насильно поворачивает мою голову на себя.
— Если ты не готова слышать правду, тогда не спрашивай, — цедит, пока я держу его за запястье, но тоже не уступаю — цежу в ответ.
— Я готова.
— Тогда реагируй нормально! Я перед тобой честен — это то, чего ты так хотела и…
— Я сказала, что реагирую нормально!
С силой выдернув голову, резко встаю и хватаю свою вязанную кофту, которую одеваю по пути к окну. Не хочу быть так близко к нему — это сложно и отвлекает. Не получается вести себя хладнокровно, он в чем-то прав, слишком уж сильно меня изнутри жарят чувства, которые вызывает именно его персона. Прислоняюсь спиной к стеклу, чтобы остудить пыл, складываю руки на груди, смотрю прямо и твердо. Макс тоже не отстает. Он поднимается на ноги, придерживая плед в зоне своего достоинства, желваки играют. Знаю, что он хочет подойти ко мне, поэтому заранее выставляю руку и мотаю головой.
— Нет, стой там.
— Ты будешь приказывать мне в моем же доме?
— Я хочу закончить разговор.
— Да ну?! — зло усмехается и отгибает уголки губ вниз, — И что ты еще хочешь узнать, а?! Сколько раз я трахал ее в день? Какие позы были нашими любимыми? Какое место? Как…
— Ты ее любишь? — резко перебиваю эту мерзость, заставая его врасплох.
Макс стоит передо мной чуть ли не с открытым ртом, молчит, а я медленно схожу с ума с каждой секундой этой тишины. Честно? Я этого вообще не ожидала…
«Не может быть…» — усмехаюсь, взявшись за лоб, и еще раз от следующей мысли, — «А ты рассчитывала, что он скажет нет?! Что он любит тебя?! Ага, как же, твою мать!»
— Амелия…
— Кто тогда я? — тихо спрашиваю, не прекращая болезненно улыбаться, сама изнутри распадаясь на части.
«Неужели…?»
— КТО ТОГДА Я?! — не выдерживаю и ору, делая на него шаг, — Удобная замена?! Временное развлечение?! Таблетка?!
— Не ори на меня!
— КТО Я
В ЭТОЙ ИСТОРИИ, А?! КТО?! ОТВЕЧАЙ, ТРУС ВОН…— Я НЕ ЗНАЮ!
Зато честно…
В этот момент, правда, меня это слабо утешает. Я усмехаюсь еще раз, а потом вдруг щурюсь — на меня неожиданно нападает дикое, неуемное желание отомстить, которое я просто не могу сдержать. Я хочу сделать ему больно, а значит сделаю — это не вопрос выбора, а скорее моя суть.
— Интересно…и как же ты узнал, что она тебе изменяет?
— Осторожней сейчас…
Макс прекрасно понимает мою цель, предостерегает, но в гробу я видела все его предостережения: благополучно кладу с прибором и пожимаю плечами.
— Ты спрашивал, что я еще хочу знать? Я хочу знать, как ты узнал, что девушка, которую ты любишь, предпочла тебе твоего отца? Ну же. Поделись этой зажигательной историей и не упусти ни одной детали, раз ты хочешь быть со мной честным.
Хочу было вставить еще пару токсичных копеек, но вдруг комнату озаряет яркий свет фар, и я резко поворачиваюсь.
— Ты кого-то ждешь?
— Нет…
Макс быстро подходит к окну, становится рядом, а потом вдруг леденеет.
— Это отец…
Я поднимаю на него затравленный взгляд, он отвечает мне не меньшим страхом, будто мы оба в этот момент подумали об одном и том же: нам конец.
Первым в себя приходит Макс, он начинает собирать по полу мою одежду и между делом шипит:
— Прячься, живо!
Я немного потеряна, кручусь вокруг своей оси, теряя драгоценное время, тогда он хватает меня за руку и тянет в сторону лестницы, но в следующий миг мы слышим, как открывается входная дверь — путь отрезан. Шаги приближаются, паника нарастает, и снова: если бы не Макс, все было бы очень плохо. Он пихает меня в небольшую нишу за камином и книжной полкой, и я отползаю в самый угол, прикрываясь занавеской. Напоследок я слышу тихое:
— Сиди на месте и не двигайся, чтобы не случилось.
На этом все. Тут то время и кончилось.
— Ну здравствуй, мой свободолюбивый сынок…
От голоса Петра Геннадьевича и его тона бегут колючие мурашки. Мне вообще несказанно повезло, если можно так выразиться, потому что я нахожусь считай в первых рядах. Камин то у Макса прозрачный, только с той стороны есть иллюзия дров и углей, а с моей стороны это все равно, что включить телек и наблюдать за реалити на мягком диване. Мне бы этого не очень хотелось, но ничего не остается, поэтому я прижимаюсь к стене изо всех сил, желая с ней слиться, подтягиваю ноги к груди и драпируюсь портьерой, как плащом. На всякий случай.
Тем временем Макс делает шаг ближе к окну, где валяется его одежда, притворно усмехается.
— Извини, не ждал гостей.
— Вижу. Ты не один?
— Один.
— Мм…да ну? — холодею сильнее, и мне кажется, что Петр Геннадьевич смотрит прямо на меня, а когда медленно подходит, я, походу дела, и вовсе зарабатываю себе микро-инсульт.
Состояние Макса не лучше, а еще плачевней. Он замирает, весь белеет, держа наготове спортивки, но так их не надевает. Властелина это веселит, он разглядывает что-то на камине (слава богу не меня), проводит пальцем по полке и отдает команду: