Цугцванг

— Накинь что-нибудь.

Макс тут же очухивается, начинает быстро одеваться, тем временем его папаша тихо, играючи шепчет с видом «победитель по жизни».

— Еще раз спрошу. Ты один?

— Да.

— Тогда почему ты голый?

— Дрочил.

Я чуть было не палюсь, когда из груди почти вырывается нервный смешок, который тонет в треске ненастоящего костра. Хотя жарко тут, если честно, как у настоящего — мне почти нечем дышать, но я терплю. Стойко и сильно, с единственной мыслью:

«Не могу его подставить…»

— Надеюсь, удачно?

Макс издает сдавленный смешок, шлепнув резинкой штанов, кивает.

— Вполне, спасибо, что поинтересовался.

— Подойди.

«Не нравится мне все это…» — мелькает в голове, когда я во все глаза смотрю на внушительную фигуру Властелина мира прямо по середине гостиной, где всего полчаса назад мы с его сыном занимались сексом.

Я чувствую, что что-то плохое непременно произойдет. У меня холодеют руки, не смотря на жар, внутри все покрывается коркой изо льда еще толще, чем за окном. Макс же кажется вполне спокойным. Он идет ровно, гордо расплавив плечи, но на секунду, — всего на секундочку! — я улавливаю его взгляд, направленный в мою сторону, в котором стоит страх. А еще мольба. Да. Он словно просит меня…

«Сиди на месте и не двигайся, чтобы не случилось.»

Я закрываю рот руками, когда внутренний датчик тревоги начинает дико пищать, и взрывается с первым, сильным ударом. Он прилетает точно в челюсть, сваливая Макс с ног на пол. За ним еще один удар, не менее сильный, от которого на диван летит фонтан крови. Мое сердце так сильно колотится, я жилы себе выкручиваю, потому что больше всего на свете хочу вылезти и убить Властелина мира, но не могу. Макс жестом показывает мне, — ИМЕННО МНЕ! — не двигаться, принимая следующий удар. И еще. Еще. Петр Геннадьевич бьет его так безжалостно, так сильно, ногами, руками, пока Макс лежит на полу, не поднимая головы, а напротив закрывая ее руками. Экзекуция продолжается достаточно долго, пока, наверно, у Властелина мира силы не кончаются, хотя судя по всему у него они никогда и не кончатся. Когда он отходит от Макса, дышит лишь немногим тяжелее, почти не запыхавшись то есть, и размашистым жестом вынимает белый, носовой платок из нагрудного кармана, как барон из какого-нибудь темного триллера.

— Ты понял урок? — звучит так холодно, что я невольно вздрагиваю, а в голове орет в рупор.

«УРОК?!» — ничего не понимаю. Но Макс понимает. Он упирается в пол кулаком здоровой руки и кивает.

— Это за вольность.

— Именно. Еще хочешь мутить воду за моей спиной?

— Нет…товарищ подполковник.

«ПОД…ЧТО, ТВОЮ МАТЬ?! ОН ЭТО СЕРЬЕЗНО?!»

— Отлично. Что ж… — больной ублюдок осматривает гостиную и кивает, — Интересно…Дом выглядит очень неплохо.

— Спасибо…товарищ подполковник.

— Почему Лилиана не с тобой?

— Потому что она ваша женщина, товарищ подполковник, ей нечего делать в моем доме, — выплевывает вместе с кровью на пол, Властелин усмехается.

— Как хорошо, что ты наконец это усвоил.

— Я давно это усвоил, товарищ подполковник.

— Приятно слышать, но как надежнее всего убедиться, что материал действительно изучен и закреплен?

Макс медленно поднимает на него глаза, еле дышит, молчит, словно что-то неожиданно понял. Так и есть, спорю на что угодно, но я то вообще ничего не понимаю. Хлопаю глазами, как дура, Петр Геннадьевич же дает ответ сам, словно смакует и это.

— Экзамен.

— Я не…

— МОЛЧАТЬ! — вздрагиваю вместе с Максом, а Властелин раздувает ноздри, — Или ты хочешь продолжить, щенок?!

— Нет, товарищ подполковник.

— Чудно. С завтрашнего дня Лилиана становится твоей тенью.

«Вот о чем говорил Миша…» — думаю, кусая губу, чтобы не разрыдаться в голос из-за того, как сейчас выглядит Макс. Он не поднимает головы, но весь напряжен до предела, будто изо всех сил сдерживается, чтобы не размозжить башку своему папаше. Но молчит…он молчит…

— Хороший мальчик, — подтверждает мои догадки Властелин, кивая и нарочито аккуратно вытирая кровь сына со своих костяшек, — Ночью она будет со мной, а днем с тобой. Как раньше…

Макс шумно выдыхает, но даже не пытается посмотреть на своего отца — только в пол. Его желваки просто сходят с ума, а Властелин только подливает масла в огонь, усмехаясь.

— Хочу, чтобы между нами больше не было тайн.

— Квартиры куплены на мои деньги и…

— ВСЕ, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ — МОЕ! — Петр Геннадьевич хватает его за волосы и сильно тянет назад, после чуть приближается и шепчет тихо, — Ты — мое говно. Запомни это, отродье, и не смей больше провоцировать меня, потому что еще одна такая выходка, и ты больше никогда не увидишь своего брата. И никто его больше не увидит…

«Не верю…» — хлопаю глазами, сжавшись еще больше, чем прежде, — «Он что действительно сейчас угрожал убить Матвея?»

Без сноски я понимаю, что речь именно о нем. Кем еще он может угрожать Максу? Кого еще он любит также сильно? Матвей его единственная больная точка, на которую давить его отцу, кажется, куда приятнее, чем помнить, что они оба в первую очередь его дети…

***

Я не решаюсь вылезти долго, даже после того, как машина Властелина отъезжает от дома. Отчетливо слышу скрип шин, но какой-то иррациональный страх держит меня на месте похлеще супер-клея. Макс тоже молчит. Он уже не лежит на полу, не сидит на коленях, а поднялся и опустился на край дивана, уложил голову в руки. Иногда я слышу, как он сплевывает кровь, но все еще слишком боюсь пошевелиться, потому что мне страшно сделать что-то, что поставит под угрозу хоть кого-то из Александровских.

Так проходит полчаса, за ним и сорок минут. Я вижу часы на стене и точно это знаю, так что когда минует пятьдесят, решаю, что Властелин уже точно не вернется и медленно встаю. Макс не реагирует на мои копошения, даже когда я отодвигаю полку и захожу обратно в комнату. Он так и сидит, правда берет бутылку виски и делает глоток, но не поворачивается. И не собирается…Правда стoит мне сделать шаг в его сторону, как доносится гулкое, тихое:

— Нет. Уходи.

Я вытираю слезы, которые градом вырываются из глаз, кусаю губу. Честно? Без понятия, как вести себя в такой ситуации, но при всем при этом не могу просто взять и уйти. Я хочу быть ближе, совершенно не хочу оставлять его одного, такого сломленного и одинокого…униженного. Поэтому забиваю на его слова болт и делаю еще один шаг, но я, видимо, не до конца осознаю степень его ущемленного эго, потому что это совсем не то, чего он от меня ждал…Макс резко вскакивает, швыряет бутылку о пол с размахом и чувством. Осколки взрываются салютом, я стою замерев, даже вздохнуть боюсь, а он приближается и нависает сверху.

«Все еще хуже, чем тогда в доме…» — думаю, пока Макс не начинает на меня орать.

— Я СКАЗАЛ ТЕБЕ — НЕ ПОДХОДИ! СКАЗАЛ — УЙДИ! ПОЧЕМУ ТЫ ТАКАЯ, СУКА, ТУПАЯ, А?! ВАЛИ ОТСЮДА, ШКУРА ВОНЮЧАЯ! ВАЛИ НА ХРЕН! МЕНЯ ОТ ТЕБЯ УЖЕ ТОШНИТ, Я ВИДЕТЬ ТЕБЯ НЕ МОГУ! ПОШЛА ВОН!

С силой он пихает меня так, что я падаю на диван чуть не ушибив себе голову о столик, к которому так «удачно» перекатываюсь, а когда сажусь и поворачиваюсь лицом, Максимилиан быстрым шагом удаляется наверх. От громкого хлопка дверью аж стекла дрожат, как и я, утопая в истерике, которая вот вот да наступит мне на пятки.