Цунами
Шрифт:
— Да, спокойной ночи. До завтра, — отозвалась Нелли с такой откровенной ноткой облегчения, что останется наконец одна, — Рад невольно пожалел, что не потребовал от медлительного официанта обслуживать их побыстрее.
Сам он, направившись было к себе в номер, но не дойдя до него, вернулся обратно к лестнице и тоже поднялся наверх. Сразу около лестницы на втором этаже была терраса, на террасе стояли диван, кресла, журнальный стол со стеклянной столешницей, а в небольшом шкафу около стены, открыл он сегодня утром, стояли и лежали навалом несколько десятков книг и журналы на английском. Делать в номере было нечего, только ложиться спать, но спать не хотелось. Он включил на террасе свет, открыл
На следующий день была заказана поездка в горы.
Когда Рад, побрившись и приняв скорый душ, появился на ресторанной веранде, Нелли уже была там. Она сидела за одним из столов у перил, отгораживающих веранду от реки, лицом к входу, перед ней стояла тарелка с едой, она ела. Солнце у нее за спиной, еще едва оторвавшееся от горизонта, насквозь пробивало ей светом волосы, и вокруг головы у нее словно бы стоял золотистый нимб. Услышав приближающиеся шаги, она подняла глаза и увидела Рада.
— Привет! — произнесла она, опережая его. — И силен же ты дрыхнуть.
— Привет, доброе утро, — сказал он, подходя. — И сильна же ты, едва от подушки, порубать.
Нелли с удовольствием рассмеялась.
— Хороший аппетит — признак здоровья.
Рад отодвинул стул от стола и сел напротив Нелли, лицом к поднимавшемуся солнцу. Лучи низкого солнца скользили по самой поверхности воды, не наполняя ее светом, вода была темно-бурого, болотного цвета и казалась по-болотному покойной. Легкий туман стоял над нею, солнечный свет, отражаясь в его прозрачном мареве, наполнял воздух едва уловимым, но отчетливым для глаза золотистым свечением. Туман размывал очертания «Шератона» за изгибом реки, и его плывущий по небу парус выглядел ощутимо больше, чем был на самом деле, — словно под увеличительным стеклом. Оранжевая туша экскаватора на другом берегу была неподвижна. Его увенчанная кувалдой ковша членистая выя, переломившись в середине, тяжело упиралась в землю перед траками, словно ему невмоготу было держать ее от усталости и он набирался в таком положении сил перед своей тяжелой работой.
Около стола возникла барменша-мальчик. Она было начала перечислять, что имеется на выбор, но английский ее был такой, что Рад из всего перечисленного ею понял только «boiled eggs — вареные яйца». Дайте мне то же самое, указал он на тарелку, стоявшую перед Нелли.
— А собственных желаний у тебя нет? — посмотрела на него Нелли.
— Мои желания — следование твоему выбору, — не задумываясь, ответил Рад.
Он ответил — и осознал возможность такого толкования своих слов, которого он совсем не подразумевал. И Нелли, увидел он по ее глазам, эту их многозначность почувствовала.
— Неужели? — проговорила она через паузу.
Вчерашняя неловкость, возникшая в аэропорту, о которой он совсем забыл, оказывается, сидела невидимо где-то в глубине, готовая каждое мгновение вымахнуть наружу, и это мгновение не заставило себя ждать.
— За нами сюда, я понимаю, должны заехать? — произнес он некоторое время спустя, хотя прекрасно помнил, что было обещано в турфирме.
— Должны заехать? — эхом отозвалась Нелли.
— Да, должны заехать, — теперь утвердительно сказал Рад. Словно забыл, а во время разговора восстановил это в памяти.
Они уже заканчивали пить кофе, когда экскаватор на другом берегу выпустил обильную струю черного дыма, дернулся, поднял ковш с земли, повел им в одну сторону, в другую, чуть подался к обрыву, запустил выю в реку, проскреб там ковшом по дну и вознес над водой первую сегодня порцию речного грунта. Нелли, проследив за взглядом Рада, развернулась на
стуле и некоторое время тоже наблюдала за воскреснувшим оранжевым бронтозавром.— Пейзаж портит, а общую картину чудо как оживляет, да? — проговорила она затем, поворачиваясь обратно к Раду.
Это было удивительно точно. Она выразила то, что Рад чувствовал, но что не нашло в нем выражения словами.
— Да ты умная, что ли? — произнес он.
— Только что толку, — ответила она с усмешкой.
Машина приехала за ними минут через десять. Это был вишневый минивэн «тойота», может быть, не очень новый, но в отличном состоянии, мягко-упругий на ходу, с чуткими сильными тормозами, послушным рулевым управлением — Рад это так и почувствовал физически, только они тронулись. Он вдруг вспомнил желтую пятидверную «сузуки» Жени-Джени, которую вел, когда они с нею после ночи, проведенной в одной постели, ездили в Сергиев Посад. Воспоминание было таким острым, что его, уж совсем неожиданно, пронзило тоской по этой Жени-Джени, он вспомнил ее руки у себя на плечах, ее круглую маленькую ягодицу у себя в ладони, ее привычку в разговоре поглаживать себя пальцем по крыльям носа, и все это было так невероятно сильно, что он едва не спросил о ней — как она, что пишет в своих мейлах, — у Нелли. Удержаться и не спросить стоило труда.
В «тойоте» было двое: молодой и пожилой таец. Молодой — совсем молодой, лет двадцати, двадцати двух — или сколько там ему было на самом деле? — пожилой — более чем пожилой, почти старик, но оба в костюмах с галстуками, разве что у пожилого пиджак переношен, потерял форму и обвис, и у обоих зубы сверкали лазерной белизной, хотя, может быть, у пожилого то были искусственные челюсти. Пожилой и вел машину, и выполнял роль гида. Молодой, видимо, был у него или на подстраховке, или на стажировке.
— Сейчас мы с вами заедем еще в три места и возьмем других членов нашей группы, — крутя руль и одновременно оборачиваясь к ним назад, говорил пожилой. Английский был у него беглый, но, возможно из-за вставных челюстей, до того невнятный, что Рад понимал его с пятого на десятое и вынужден был просить Нелли переводить. — О нашем маршруте и порядке его прохождения я расскажу позднее, когда вся наша группа будет в сборе. А пока любуйтесь видами нашего замечательного города, заложенного на территории древнего королевства «Миллион рисовых полей» около двухсот пятидесяти лет назад. Надеюсь, мой английский понятен вам? — осклабясь во всю ширь своих великолепных зубов, как специально обращаясь к Раду, вопросил их гид и водитель. Нелли поспешила заверить его:
— Понятно, понятно. — После чего накрыла руку Рада, лежавшую у него на колене, своей. — Я буду и дальше твоим переводчиком. Мне это приятно.
Руку, договорив, она не отняла. Рука ее лежала на его руке, возникшая вчера в аэропорту неловкость была прорвана, как тонкая, паутинная пленочка, от нее не осталось и следа. Теперь вместо нее была ясность — содержание, должное неизбежно отлиться в форму. Вот этому, в какую форму, только и осталось определиться. Отсутствие Дрона диктовало форму почти с неумолимостью наступления рассвета или заката.
Рад попытался защититься от самого себя образом Жени-Джени, только что с такой остротой напомнившей ему о себе, но тщетно: образ Жени-Джени уже был мертв — как моментально прогоревший костер из соломы, лишь шевелились, дотлевая, жалкие пепельные остатки; вытеснения не получилось, вместо этого ему подумалось: как они схожи, Женя-Джени и Нелли. Не чертами лица, не обликом — типом. Повадками, манерой говорить, выражением глаз. Впрочем, еще и круглыми аккуратными попками.
Он почувствовал: если Нелли не отнимет своей руки еще мгновение, в следующее его ладонь будет уже ощущать на себе груз ее ягодицы.