Цветущий Омут Конохи. Книга первая: Семечко

Ну же, Наруто, не подведи…

От гула, с которым где-то вверху столкнулись многотонные туши, заныли зубы. Понять, что происходит над кронами деревьев, было практически невозможно. Хотелось верить, что Наруто справится, и я даже верила… но все же лучше будет, если в случае чего мы хотя бы подхватить его сможем, чтобы попытаться удрать.

Попытки с третьей все же удалось создать чакронить с нужными параметрами. С пятой — раздвоить ее край так, чтобы она не потеряла стабильности. Оставалось только держать самый минимальный уровень воздействия, чтобы воздействия чакростимулятора хватало на поддержание чакры на одном уровне. Один конец Саске, один на себя… Будем надеяться, Темари достаточно поглощена боем, чтобы не сунуться к нам сейчас.

Когда аватара Шукаку с тихим шорохом рассыпалась на куски, я позволила себе с облегченным вздохом прикрыть глаза. Справился. Наруто все-таки справился.

Хорошо…

Если бы еще спина болела поменьше…

Отступление

Гаара не любил моменты прорыва Шукаку — но нельзя сказать, что он их ненавидел. Когда биджу брал контроль, противный, хоть и едва слышный внутренний голосок умолкал… и можно было не думать. Просто — заснуть, просто позволить себе отпустить вечно удерживаемый поводок и немного отдохнуть. Да, потом бывало страшно и горько — но только в первые разы. Потом Гаара чувствовал лишь какое-то мрачное удовлетворение, предоставляя окружающим очередные доказательства того, что он чудовище. Страх и ненависть окружающих… они подтверждали, что он все-таки есть в их глазах и их жизнях. Пустое место не боятся.

И тем более — не ненавидят.

Но в этот раз все было не так и не то. Сначала — слишком резкое впадение в транс, чуть ли не против его воли. Да, биджу рвался наружу, но еще ни разу не было так, чтобы он смог усыпить носителя самостоятельно. Гаара всегда прекрасно помнил, как засыпал. Да и то, что вытворял Шукаку, все равно потом приходило — снами и тенями воспоминаний. А тут — пустота. Лакуна. Вскрик отшвырнутой в сторону розоволосой куноичи, провал, вспышка боли и визг разозленного Шукаку, пробирающий все внутренности, словно песчаная буря на пике ярости, застлавшая глаза рыжая пелена бешенства… По самой крупной мишени Сабаку ударил скорее инстинктивно.

Бой… бой был чем-то знакомым, правильным. Жажда крови и убийства, страх и решительность противников. Накатывающее все сильнее восторженное осознание их силы — кровь таких врагов станет драгоценной частью его песка. Важной строчкой в подтверждении его существования. Они не пытались сбежать, хотя и использовали уловки, они смогли его ранить… Где-то под этой кровожадной радостью совершенно затерялась нотка смутного сожаления.

Пощечина от куноичи вышла поистине оглушительной. Широко распахнутые светло-зеленые глаза вдруг заслонили весь обзор — и были ярко, мучительно неправильными. Как и слова, которые она кричала ему в лицо.

Наверное, целых полторы секунды осознавал. Потом почему-то вспомнилось — Сакура. Ее зовут Сакура. А потом голову пронзила такая резкая боль, словно череп пытались разорвать пополам.

Добыча, сильные, нужно убить!

Но… почему… этот взгляд… такой?..

Почему в нем не было ни страха загнанной добычи, ни ненависти человека к монстру?

Почему эти глаза так легко заслонили собой Учиху?

И почему она не просто защищала сокомандника?

Искать ответы совершенно не хотелось — хотя бы потому, что с каждым вопросом боль только усиливалась. И Гаара отмахнулся от противников в полную силу, надеясь, наконец, их прикончить. Тогда все станет правильно, вернется к привычным рамкам…

…никому не придет в голову дотрагиваться просто так…

Джинчурики должны бояться, это аксиома. Они — оружие, а оружию не положено ничего, кроме боя. Он — слишком сильное и неуправляемое оружие, чтобы его не хотели уничтожить…

— Хенге но дзюцу!

На месте огромной жабы возник не менее огромный, но худой и поджарый лис. Плеснуло каким-то глубинным узнаванием при виде рассекающих небо хвостов, но тут лис бросился — и стало совершенно не до смутных образов не своей даже памяти.

Он готов был к жесткой схватке, оторванным лапам, бьющим со всех сторон песку и крови. Он совсем не ожидал, что, стоит лису вцепиться, как хенге спадет, и почти в упор ударит водяная бомба. Он успел загородиться песком, но, промокший, тот переставал поддаваться контролю. Да, не весь — каким бы мощным ни вышло дзюцу гигантской жабы, оно было не в силах окатить собой всего Шукаку. Но скорость реакции упала просто гибельно — что говорить, если блондинистый парень банально перепрыгнул со своей жабы и пробежался по морде Шукаку, а Сабаку не успел его схватить?

Броня Гаары была плотно спрессована, и намочить ее оказалась не так-то просто. От не пострадавших от атаки участков шла волна сухого, сыпучего, такого легкого в управлении песка — но секунду или две мог полагаться только на броню.

А его противник уже размахнулся, окутывая руку почему-то рыжей чакрой, и ударил. Гаара закричал — ему показалось, что под песок плеснули жгучую кислоту. В жизни джинчурики хватало боли, но вот такой, чисто физической и просто ослепляющей, Сабаку испытывать еще не доводилось.

Гаара ударил — больше вслепую, наугад, словно в дикой надежде, что если он достанет противника, эта боль прекратится. Но песок отбило выплеском все той же рыжей чакры…

…а удара так и не последовало.

Снова почему-то всплыло имя — Узумаки Наруто.

Узумаки Наруто стоял, окутанный всполохами похожей на огонь чакры, и смотрел, отчего-то не спеша добивать открывшегося противника.

И — он смотрел без ненависти.

— Почему? — Гаара буквально взвыл. — Почему ты смотришь так? Я убил их! Я убил твоих друзей! Почему ты меня не ненавидишь?

Наруто медленно качнул головой:

— Я тоже знаю, что такое одиночество. Я проходил через это… Вот почему, когда я вспоминаю прошлое, мне становится холодно. Эта боль была необычной. Это был темный ад, — голос набрал силу и звучал гулкими ударами гонга. — Поэтому я понимаю. Я не знаю, что произошло, но ты был одинок и страдал. Ты никогда не чувствовал облегчения и мог полагаться только на самого себя. Ты по-прежнему сражаешься в этом аду…

Он внезапно прянул вперед. Сабаку рефлекторно отшатнулся, но Наруто снова не ударил. Он только выдохнул — жарко, со всей силой всколыхнутых болью эмоций.

— Такого я и врагу не пожелаю. Только… ты и не враг.

Гаара дернулся. Эти слова ударили сильнее тарана, сминая и так нестойкие остатки контроля над песком. Чакра еще оставалась, но ярость, гнавшая в бой, погасла окончательно. И когда аватара биджу начала осыпаться, с тихим шелестом растворяясь в воздухе, Сабаку даже не попытался сгруппироваться, чтобы смягчить падение.

Поймала их жаба, прямо языком. Опустила на достаточно толстую ветку дерева и исчезла в облаках белого дыма. Гаара поднял на Узумаки бесконечно усталые глаза: