Цветы дальних мест

— Да, — выдавил Володя, — д-день рождения.

Тут бы ему и перейти к делу, но он, помявшись, решился уточнить:

— У начальницы… у Людмилы… в-вы ее знаете.

Последнее было глупо говорить. Телеген прищурился.

— Люд-ми-ла — да! — старательно выговорил он. И снопа замолчал, глядя на Володю поощрительно и поблескивая глазами.

Тот и теперь ни на что не решился, а только пуще осердился, что с ним играют, по-видимому, в кошки-мышки.

И снова воцарилась тишина, хоть святых выноси.

Что-то явственно поскреблось, потом пошуршало, потом поскреблось опять — в стороне входного лаза.

— Тарпаха! — с отчетливым перекатом на «р» выкрикнул Телеген.

— Ч-что? — вздрогнул Володя, и парень, очнувшись, открыл глаза, похлопал ресницами, медленно вспоминая, что к чему.

— Тарпаха, — твердо, как приговор, повторил Телеген, и это непосильное «р» в непонятном и грозном слове показалось Володе особенно зловещим.

— По-русски — черепаха, — подсказал Чино.

Он не смотрел больше на огонь, а из-под свесившейся челки уставился прямо Володе в лицо.

— Ч-что — ч-черепаха? — размазал Володя, стараясь под пристальным этим взглядом держаться-таки молодцом.

— Черепаха в дом ползет, — пояснил Чино без выражения. — Сейчас пойдет про войну рассказывать.

Телеген и вправду что-то быстро проговорил. Чино сплюнул на землю рядом с очагом, равнодушно налил в дядюшкину пиалу водки, себя тоже не забыл и перевел:

— Его во время войны мать посылала черепах собирать… Его и мою маманю… Панцири терли, муку получали…

— Т-то есть? — переспросил Володя, окончательно окаменев лицом и глядя на Чино не моргая.

— Панцири терли, муку получали, — повторил тот безучастно, а Телеген согласно и печально покачал головой и снова выпил.

И невозможно было что-либо понять, прочесть. Ни на лице Чино, не похожего теперь на того человечка, который только что катался в пьяной истерике по земле, ни по лицу Телегена, которое не дрогнуло, не дернулось, не скривилось, а сохранило полное достоинство и непроницаемость, пока водка в очередной раз пролилась к нему в брюхо. Все казалось у них наизнанку, с ума можно было сойти, на них глядючи.

Володя вздрогнул, когда Чино поднялся на ноги. Но тот шагнул не к нему, а к выходу, нагнулся, подобрал черепаху и выбросил за порог. На секунду, пока он приподнимал полог, стало слышно, как там гуляет ветер на воле, но снова все стихло, замерло, сперлось.

— М-мы пришли, — начал Володя и прокашлялся, — … п-пришли сказать…

Телеген приподнялся на локте и внимательно смотрел ему в рот.

— П-пришли сказать…

Телеген, все глядя Володе в рот, произнес несколько слов.

— Он вам ее дарит, — перевел Чино.

— К-кого? — осекся Володя.

— Он вам дарит овцу на день рожденья. Овцу, которая к вам приходила.

— Она не п-приходила к нам, — пролепетал Володя, чувствуя суеверный ужас.

— Не-ет, — покачал головой и парень, подслеповато вглядываясь в лицо Телегена, которого, кажется, только что признал.

— Все равно — дарит, — отрезал Чино, а Телеген сделал какой-то знак рукой, мальчик сошел с его ног и нырнул с глаз.

— Он дарит ее этой вашей… — уточнил Чино, и Телеген усиленно закивал головой, потом медленно и растягивая губы прошептал:

— Люд-ми-ла.

— А то м-мы можем заплатить, — ободрившись, предложил Володя.

— Должны, — встрял и парень, видно совсем очухавшись. — А то мы не нарочно… То есть это не мы, а нас…

Володя пхнул его локтем в бок, парень икнул, скривился, свял.

— Подарок — да, деньга — нет! — сказал Телеген. И сел с внезапной поспешностью на своем ватном ложе. — Мой баран — она баран, — добавил он еще непонятнее, но страстно.

Глаза его странным образом выкатились, округлились, ладонь дважды разрубила воздух, мотыльки пепла прянули вбок.

Он вытянул руку, как оратор. Чино выставил в его горсть смоченную водкой пиалу, и, не отрывая вспыхнувших глаз от лица гостей, Телеген высосал дозу, содрогаясь и будто еще объясняя телом что-то; быть может, тост произнося в честь именинницы или в любви признаваясь. Пиала вывалилась из рук наземь, сделала два неуклюжих оборота и с глухим звоном замерла.

— М-может, н-не надо, — попытался еще раз возразить Володя, инстинктивно отодвигаясь, и так опасливо, будто им предлагали в подарок не украденную ими же овцу, но: шею на память.

— Дарит — бери, — быстрым шепотом сказал Чино, оглядываясь на дядюшку вместе и опасливо, и воровски. — Он на вас жаловаться хотел, а сегодня, видишь, дарит! Да ему что, у него знаешь сколько овец в месяц пропадает? — Говоря это, он тыкал в руки гостей пиалы с водкой. — Сейчас, к примеру…

— О-о-о-у, — сказал Телеген, по-прежнему стоя на карачках и буравя чрезмерно нежным и сырым взглядом Володино лицо. Помолчал в задумчивости и снова свыл, чуть поводя растроганно головой: — О-о-у.

— Ч-что это он?

— Может, поет, может, еще что, — мрачно бросил Чино, недовольный, что его перебивают. — Выпьем?

Механически Володя чокнулся с ним, а парень вдруг захлопал в ладоши.

— О-о-у-у, — взвыл Телеген еще громче, видно польщенный.

— Вот сейчас, к примеру, — продолжал Чино, жадно выпив и отдышавшись, — он уже неделю пьет. Он пьет, а тетка пасет. Так сколько она потеряет, а?

— О-о-у-а, — разнообразил свою песню Телеген, опустился на зад и подтянул колени к груди.

— Во сколько потеряет! — выкрикнул Чино зло. — Совхоз все спишет, да. Каких соберем — хорошо, а каких нет — спишут! Совхоз-то бога-атый.

Тут он почти с ненавистью взглянул на дядюшку, который, надув грудь, шевелил ногами в воздухе и мотал бритой головой туда-сюда, вытягивая шею.

— Деревня, — прорычал Чино.

Меж тем Телеген пел все громче, повизгивая, а глазами все яростней и ядовитей впиваясь в Володю.

— Н-ну-ну, — сказал тот и вытянул перед собой растопыренную ладонь. — Спасибо за все, но мы пойдем, пожалуй. Нам уже п-пора…

— Зачем пора? — вдруг вскрикнул Чино и закричал тонким голосом: — Совсем не пора, рано еще!